признание
Вчера президент России Владимир Путин на яхте "Кавказ" пришел из Сочи в Туапсе. Целью господина Путина был нефтеперерабатывающий завод компании "Роснефть". В дороге президент говорил со специальным корреспондентом Ъ АНДРЕЕМ Ъ-КОЛЕСНИКОВЫМ о своем покаянии перед жителями Беслана.
"Чего вы хотите от меня? Покаяние — это в сердце должно быть"
У президента России было три способа добраться из Сочи до Туапсе, к главе "Роснефти" Сергею Богданчикову. Дорога по горному серпантину занимает больше трех часов. На вертолете лететь около 30 минут. Дольше всего идти на яхте. Этот путь и выбрал российский президент. С некоторых пор ему, кажется, некуда торопиться.
Все-таки странно на первый взгляд, что он пригласил на борт яхты журналистов из нескольких российских газет. Последнее время господин Путин уделяет, кажется, повышенное внимание пишущей прессе. Он словно присматривается к ней, как будто решая, годится она в союзники или ее следует рассматривать как вероятного (а скорее как действующего) противника. Похожие встречи, как известно, проходили года три назад с тележурналистами федеральных каналов. С тех пор отечественное телевидение сильно изменилось.
Вчера президент отдал журналистам всю нижнюю палубу своей яхты, расположившись на верхней. Через два часа после отплытия, справившись о том, всего ли там, внизу, хватает, президент пригласил нас наверх.
Господин Путин, впрочем, был точно не настроен на разговор по душам о политике. Он даже предупредил об этом, сказав, что хотел бы просто попить шампанского. Но в результате эта идея с треском провалилась. Светская беседа о правильном кормлении мини-лошадей и преимуществах утреннего купания в сентябрьском бассейне, а не в сентябрьском море, в течение десяти минут довела до абсурда сама себя.
Первый же вопрос — о понедельничном выступлении президента — все поставил на место. Я спросил президента, верно ли, что, как говорят некоторые эксперты, смысл его масштабных заявлений о социальной революции в России на самом деле прежде всего в том, чтобы примирить население страны с болезненными реформами в области здравоохранения, образования и жилищно-коммунального хозяйства. Или, например, в том, чтобы уже сейчас начать предвыборную кампанию (необязательно свою). Предположений, в общем, было много. Господин Путин все их отверг — с некоторой, я бы даже сказал, брезгливостью. Он сказал, что реформы и так пройдут достаточно безболезненно — в этом его твердо заверили все министры, отвечающие за них.
На мой вопрос, почему в приоритетные списки тех категорий населения, которым в ближайшее время на порядок будут увеличены зарплаты, попали врачи и ученые и не попали военные и госслужащие, господин Путин ответил так.
— Ну вот, допустим, вы — нормальный человек,— неуверенно предположил президент.— И что, вы против того, что тот, кто вас лечит, будет получать за эту работу нормальные деньги?! Да вы были в простой поликлинике? Это же полный кошмар! Надо что-то срочно делать!.. Но все сразу сделать невозможно. Поэтому выбрали врачей и ученых.
Господин Путин еще некоторое время говорил о том, что только сейчас, когда до конца президентского срока у него осталось еще время для всех этих дел, их только и можно сделать — ибо только сейчас он почувствовал себя свободным человеком, в жизни которого на следующие три года появилась полная определенность. А я вспомнил, что еще пять лет назад именно господин Путин в своей книжке "От первого лица" делился своей идеей о том, что ученый в России должен получать тридцать тысяч рублей — и будет их получать. Все эти пять лет ученый и в самом деле мог их получить — да что-то не получал.
Таким образом, никакой особой закулисы в истории с сотней миллиардов рублей на незапланированные социальные расходы нет. Они были запланированы еще пять лет назад. А есть просто маниакальная потребность исполнять обещанное. Откладывать, если господин Путин и в самом деле хотел это сделать, было уже невозможно.
После этого я задал господину Путину вопрос, который мучит меня со 2 сентября, дня встречи президента с матерями Беслана. Они, вернувшись из Москвы домой, говорили, что президент кроме многого другого пообещал покаяться за случившееся там. Они говорили, что на встрече с ними он признавал свою вину и пообещал к тому же сделать это в ближайшее время публично. Но страна не услышала этого покаяния. И был ли вообще такой разговор? Никаких комментариев от президента по этому поводу до сих пор вообще не было.
— Да, мы говорили об этом,— произнес господин Путин, помолчав. И это была многозначительная пауза.
— Я действительно сказал, что чувствую свою вину. Я никогда не прятался. Трагедия огромная. Это какой-то ужас. Мы живем, к сожалению, в таком мире, где все это возможно. Захваты больниц, школы, больницы... Для меня большой неожиданностью было в рассказе женщин, что террористы проехали кусок федеральной трассы! Я уверен: в том, что их пропустили, не было злого умысла. Но где были сотрудники милиции, я спрашиваю?!
— Так вы в самом деле обещали покаяться? — повторил я.— Да, я так сказал,— подтвердил президент.
— Почему же тогда не покаялись?
— Я все сказал,— произнес Владимир Путин.
— Возможно, но вы говорите, что пообещали сделать это публично.
— Я сказал,— еще раз повторил он.— Это было 3 сентября. Я сказал. Там было много камер. Были корреспонденты. Все было сказано.
— Но почему-то все услышали только про поручение Генпрокуратуре проконтролировать ход расследования. А про покаяние не услышали.
— Я действительно дал такое поручение Генеральной прокуратуре — выслушать всех свидетелей этой трагедии. Да, надо выслушать каждого человека. И о своей вине в случившемся сказал публично. Я сказал.
Я хотел сказать, что слова эти, может, и мелькнули где-то — но почему так, что их никто не услышал? Но Владимир Путин добавил устало:
— Чего вы хотите от меня? Покаяние — это в сердце должно быть. Это как вера в Бога. Мне с этим жить.
— Вам эта встреча напомнила встречу в Видяево с родственниками моряков, погибших на "Курске"? — спросил я.
Господин Путин опять некоторое время молча смотрел на меня.— Отчасти да,— ответил наконец, пожав плечами.
Сначала, по-моему, хотел ответить что-то другое.
После этого, отвечая на вопрос, не следует ли наказать, наконец, виновных за эту трагедию, Владимир Путин еще долго рассказывал о том, что очень легко быть крутым и жестоким.
— И это, может быть, даже эффективней на первый взгляд. Это насчет того, что я меняю или не меняю людей. "У нас других писателей нет",— Владимир Путин неожиданно повторил рискованную цитату.
Потом он ответил еще на несколько моих вопросов, теперь о Чечне.— Мы оттуда никуда не уйдем. Это все! Говорить не о чем.
Этот разговор продолжался еще больше часа — до тех пор, пока яхта не причалила к грузовому терминалу нефтеперерабатывающего завода в Туапсе.
"Владимир Владимирович, нечего улыбаться!"
В Туапсе господина Путина встречали губернатор Краснодарского края Александр Ткачев, министр транспорта Игорь Левитин и глава "Роснефти" Сергей Богданчиков.
Президент, сойдя с трапа, не выглядел жизнерадостным. Но уж совсем каким-то убитым выглядел Александр Ткачев. Прошло уже много дней после скачек в Казани, а он, оказывается, до сих пор думает о том, что его жеребец Акбаш проиграл их. Александр Ткачев считает, что его жеребца "потравили". Нет другой причины, которая помешала бы ему прийти к финишу первым.
Зато более чем оживлен был глава "Роснефти" господин Богданчиков.— Мы счастливы, что президент заехал к нам! — искренне поделился он с журналистами своей нечаянной радостью.
Результаты и перспективы развития НК "Роснефть-Туапсенефтепродукт" и в самом деле впечатляют. В проект по развитию Туапсинской перевалочной базы "Роснефть" вложила уже $2 млрд.
— Синие — это то, что уже отремонтировано,— показывал господин Богданчиков макет переустройства базы.— А красное — то, что проектируется,— вот гидротехнические сооружения. Это то, на что нам еще сто миллионов долларов нужно.
Господин Путин спросил его, правда ли, что капитализация компании за четыре года выросла в пять раз. Оказалось, что нет: за пять лет — в пятнадцать раз. Господин Путин назвал этот случай беспрецедентным — скорее всего, сгоряча.
Сергей Богданчиков, пользуясь слайдами, вкратце рассказал президенту о новых проектах компании.
— Вот сюда, я думаю, пятнашка уйдет... пятнадцать миллиардов,— поправлялся он, даже не уточняя, чего именно, рублей или долларов (и так было понятно, что в этой компании рубли не котируются).— А здесь реализуем проект на троих — ЛУКОЙЛ, "Роснефть" и администрация Краснодарского края... Тут, конечно, близость Черного моря, стараемся соответствовать экологическим требованиям...
— Я на Каспии был,— вспомнил господин Путин,— так там на месторождения, которые разрабатывают наши компании, экологические требования даже выше, чем европейские...
На Каспии, на всякий случай, работает ЛУКОЙЛ.— Прекрасный результат... прекрасный результат...— поощрительно пробормотал господин Богданчиков.
— У вас должен быть не хуже,— сказал господин Путин.Господин Богданчиков машинально согласился. Затем он высказался о гидротехнических сооружениях компании. Они принадлежат государству и требуют реконструкции.
— Мы готовы получить деньги на развитие этих сооружений из стабфонда,— внезапно и очень уверенно, с большим подъемом сказал Сергей Богданчиков.
До сих пор никто, кажется, с таким энтузиазмом и даже страстью не покушался на эту священную корову российской экономики.
На этот раз господин Путин глядел на господина Богданчикова испытующе и даже с беспокойством. Потом нервно засмеялся.
— Владимир Владимирович, нечего улыбаться! — одернул его господин Богданчиков.Он, конечно, в этот день переволновался.
— Уже два миллиарда в базу вложили и еще готовы,— произнес он.— Но если государство хочет... выгодно же это...
Господин Путин глядел на главу "Роснефти" уже с настоящей тревогой.— Да он инвестфонд имеет в виду, Владимир Владимирович,— вступил в разговор Игорь Левитин,— а не стабфонд.
— А, инвестфонд...— все еще с недоумением сказал господин Путин.Он все-таки, видимо, не понимал, чего тут от него хотят.
— А про железнодорожные перевозки говорили... Так вот что я скажу. Мы в 2000 году завезли на переработку в Комсомольск-на-Амуре два миллиона тонн нефти. Сейчас завозим шесть миллионов тонн. А тарифы-то на перевозки за это время выросли в 7,5 раза! — торопливо говорил господин Богданчиков.— Ну не совсем это справедливо! Серьезно вам говорю!..
Господин Путин никак не прокомментировал трагическое сообщение господина Богданчикова. Он вообще не стал больше ничего говорить сам и решил никого больше не слушать. И уже через четверть часа улетел из Туапсе на вертолете обратно в Сочи.
По-моему, господин Путин так и не отошел от разговора на яхте.