Владимир Путин выплыл на разговор

Президент рассказал Ъ, как он покаялся перед бесланскими матерями

признание

Вчера президент России Владимир Путин на яхте "Кавказ" пришел из Сочи в Туапсе. Целью господина Путина был нефтеперерабатывающий завод компании "Роснефть". В дороге президент говорил со специальным корреспондентом Ъ АНДРЕЕМ Ъ-КОЛЕСНИКОВЫМ о своем покаянии перед жителями Беслана.

"Чего вы хотите от меня? Покаяние — это в сердце должно быть"

У президента России было три способа добраться из Сочи до Туапсе, к главе "Роснефти" Сергею Богданчикову. Дорога по горному серпантину занимает больше трех часов. На вертолете лететь около 30 минут. Дольше всего идти на яхте. Этот путь и выбрал российский президент. С некоторых пор ему, кажется, некуда торопиться.

Все-таки странно на первый взгляд, что он пригласил на борт яхты журналистов из нескольких российских газет. Последнее время господин Путин уделяет, кажется, повышенное внимание пишущей прессе. Он словно присматривается к ней, как будто решая, годится она в союзники или ее следует рассматривать как вероятного (а скорее как действующего) противника. Похожие встречи, как известно, проходили года три назад с тележурналистами федеральных каналов. С тех пор отечественное телевидение сильно изменилось.

Вчера президент отдал журналистам всю нижнюю палубу своей яхты, расположившись на верхней. Через два часа после отплытия, справившись о том, всего ли там, внизу, хватает, президент пригласил нас наверх.

Господин Путин, впрочем, был точно не настроен на разговор по душам о политике. Он даже предупредил об этом, сказав, что хотел бы просто попить шампанского. Но в результате эта идея с треском провалилась. Светская беседа о правильном кормлении мини-лошадей и преимуществах утреннего купания в сентябрьском бассейне, а не в сентябрьском море, в течение десяти минут довела до абсурда сама себя.

Первый же вопрос — о понедельничном выступлении президента — все поставил на место. Я спросил президента, верно ли, что, как говорят некоторые эксперты, смысл его масштабных заявлений о социальной революции в России на самом деле прежде всего в том, чтобы примирить население страны с болезненными реформами в области здравоохранения, образования и жилищно-коммунального хозяйства. Или, например, в том, чтобы уже сейчас начать предвыборную кампанию (необязательно свою). Предположений, в общем, было много. Господин Путин все их отверг — с некоторой, я бы даже сказал, брезгливостью. Он сказал, что реформы и так пройдут достаточно безболезненно — в этом его твердо заверили все министры, отвечающие за них.

На мой вопрос, почему в приоритетные списки тех категорий населения, которым в ближайшее время на порядок будут увеличены зарплаты, попали врачи и ученые и не попали военные и госслужащие, господин Путин ответил так.

— Ну вот, допустим, вы — нормальный человек,— неуверенно предположил президент.— И что, вы против того, что тот, кто вас лечит, будет получать за эту работу нормальные деньги?! Да вы были в простой поликлинике? Это же полный кошмар! Надо что-то срочно делать!.. Но все сразу сделать невозможно. Поэтому выбрали врачей и ученых.

Господин Путин еще некоторое время говорил о том, что только сейчас, когда до конца президентского срока у него осталось еще время для всех этих дел, их только и можно сделать — ибо только сейчас он почувствовал себя свободным человеком, в жизни которого на следующие три года появилась полная определенность. А я вспомнил, что еще пять лет назад именно господин Путин в своей книжке "От первого лица" делился своей идеей о том, что ученый в России должен получать тридцать тысяч рублей — и будет их получать. Все эти пять лет ученый и в самом деле мог их получить — да что-то не получал.

Таким образом, никакой особой закулисы в истории с сотней миллиардов рублей на незапланированные социальные расходы нет. Они были запланированы еще пять лет назад. А есть просто маниакальная потребность исполнять обещанное. Откладывать, если господин Путин и в самом деле хотел это сделать, было уже невозможно.

После этого я задал господину Путину вопрос, который мучит меня со 2 сентября, дня встречи президента с матерями Беслана. Они, вернувшись из Москвы домой, говорили, что президент кроме многого другого пообещал покаяться за случившееся там. Они говорили, что на встрече с ними он признавал свою вину и пообещал к тому же сделать это в ближайшее время публично. Но страна не услышала этого покаяния. И был ли вообще такой разговор? Никаких комментариев от президента по этому поводу до сих пор вообще не было.

— Да, мы говорили об этом,— произнес господин Путин, помолчав. И это была многозначительная пауза.

— Я действительно сказал, что чувствую свою вину. Я никогда не прятался. Трагедия огромная. Это какой-то ужас. Мы живем, к сожалению, в таком мире, где все это возможно. Захваты больниц, школы, больницы... Для меня большой неожиданностью было в рассказе женщин, что террористы проехали кусок федеральной трассы! Я уверен: в том, что их пропустили, не было злого умысла. Но где были сотрудники милиции, я спрашиваю?!

— Так вы в самом деле обещали покаяться? — повторил я.
— Да, я так сказал,— подтвердил президент.
— Почему же тогда не покаялись?
— Я все сказал,— произнес Владимир Путин.
— Возможно, но вы говорите, что пообещали сделать это публично.

— Я сказал,— еще раз повторил он.— Это было 3 сентября. Я сказал. Там было много камер. Были корреспонденты. Все было сказано.

— Но почему-то все услышали только про поручение Генпрокуратуре проконтролировать ход расследования. А про покаяние не услышали.

— Я действительно дал такое поручение Генеральной прокуратуре — выслушать всех свидетелей этой трагедии. Да, надо выслушать каждого человека. И о своей вине в случившемся сказал публично. Я сказал.

Я хотел сказать, что слова эти, может, и мелькнули где-то — но почему так, что их никто не услышал? Но Владимир Путин добавил устало:

— Чего вы хотите от меня? Покаяние — это в сердце должно быть. Это как вера в Бога. Мне с этим жить.

— Вам эта встреча напомнила встречу в Видяево с родственниками моряков, погибших на "Курске"? — спросил я.

Господин Путин опять некоторое время молча смотрел на меня.
— Отчасти да,— ответил наконец, пожав плечами.
Сначала, по-моему, хотел ответить что-то другое.

После этого, отвечая на вопрос, не следует ли наказать, наконец, виновных за эту трагедию, Владимир Путин еще долго рассказывал о том, что очень легко быть крутым и жестоким.

— И это, может быть, даже эффективней на первый взгляд. Это насчет того, что я меняю или не меняю людей. "У нас других писателей нет",— Владимир Путин неожиданно повторил рискованную цитату.

Потом он ответил еще на несколько моих вопросов, теперь о Чечне.
— Мы оттуда никуда не уйдем. Это все! Говорить не о чем.

Этот разговор продолжался еще больше часа — до тех пор, пока яхта не причалила к грузовому терминалу нефтеперерабатывающего завода в Туапсе.

"Владимир Владимирович, нечего улыбаться!"

В Туапсе господина Путина встречали губернатор Краснодарского края Александр Ткачев, министр транспорта Игорь Левитин и глава "Роснефти" Сергей Богданчиков.

Президент, сойдя с трапа, не выглядел жизнерадостным. Но уж совсем каким-то убитым выглядел Александр Ткачев. Прошло уже много дней после скачек в Казани, а он, оказывается, до сих пор думает о том, что его жеребец Акбаш проиграл их. Александр Ткачев считает, что его жеребца "потравили". Нет другой причины, которая помешала бы ему прийти к финишу первым.

Зато более чем оживлен был глава "Роснефти" господин Богданчиков.

— Мы счастливы, что президент заехал к нам! — искренне поделился он с журналистами своей нечаянной радостью.

Результаты и перспективы развития НК "Роснефть-Туапсенефтепродукт" и в самом деле впечатляют. В проект по развитию Туапсинской перевалочной базы "Роснефть" вложила уже $2 млрд.

— Синие — это то, что уже отремонтировано,— показывал господин Богданчиков макет переустройства базы.— А красное — то, что проектируется,— вот гидротехнические сооружения. Это то, на что нам еще сто миллионов долларов нужно.

Господин Путин спросил его, правда ли, что капитализация компании за четыре года выросла в пять раз. Оказалось, что нет: за пять лет — в пятнадцать раз. Господин Путин назвал этот случай беспрецедентным — скорее всего, сгоряча.

Сергей Богданчиков, пользуясь слайдами, вкратце рассказал президенту о новых проектах компании.

— Вот сюда, я думаю, пятнашка уйдет... пятнадцать миллиардов,— поправлялся он, даже не уточняя, чего именно, рублей или долларов (и так было понятно, что в этой компании рубли не котируются).— А здесь реализуем проект на троих — ЛУКОЙЛ, "Роснефть" и администрация Краснодарского края... Тут, конечно, близость Черного моря, стараемся соответствовать экологическим требованиям...

— Я на Каспии был,— вспомнил господин Путин,— так там на месторождения, которые разрабатывают наши компании, экологические требования даже выше, чем европейские...

На Каспии, на всякий случай, работает ЛУКОЙЛ.

— Прекрасный результат... прекрасный результат...— поощрительно пробормотал господин Богданчиков.

— У вас должен быть не хуже,— сказал господин Путин.

Господин Богданчиков машинально согласился. Затем он высказался о гидротехнических сооружениях компании. Они принадлежат государству и требуют реконструкции.

— Мы готовы получить деньги на развитие этих сооружений из стабфонда,— внезапно и очень уверенно, с большим подъемом сказал Сергей Богданчиков.

До сих пор никто, кажется, с таким энтузиазмом и даже страстью не покушался на эту священную корову российской экономики.

На этот раз господин Путин глядел на господина Богданчикова испытующе и даже с беспокойством. Потом нервно засмеялся.

— Владимир Владимирович, нечего улыбаться! — одернул его господин Богданчиков.
Он, конечно, в этот день переволновался.

— Уже два миллиарда в базу вложили и еще готовы,— произнес он.— Но если государство хочет... выгодно же это...

Господин Путин глядел на главу "Роснефти" уже с настоящей тревогой.

— Да он инвестфонд имеет в виду, Владимир Владимирович,— вступил в разговор Игорь Левитин,— а не стабфонд.

— А, инвестфонд...— все еще с недоумением сказал господин Путин.
Он все-таки, видимо, не понимал, чего тут от него хотят.

— А про железнодорожные перевозки говорили... Так вот что я скажу. Мы в 2000 году завезли на переработку в Комсомольск-на-Амуре два миллиона тонн нефти. Сейчас завозим шесть миллионов тонн. А тарифы-то на перевозки за это время выросли в 7,5 раза! — торопливо говорил господин Богданчиков.— Ну не совсем это справедливо! Серьезно вам говорю!..

Господин Путин никак не прокомментировал трагическое сообщение господина Богданчикова. Он вообще не стал больше ничего говорить сам и решил никого больше не слушать. И уже через четверть часа улетел из Туапсе на вертолете обратно в Сочи.

По-моему, господин Путин так и не отошел от разговора на яхте.

АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...