Биография в дырочку
«Отец шатунов»: книга о Мамлееве, равная своему герою
В издательстве Individuum вышла книга писателя и критика Эдуарда Лукоянова «Отец шатунов» — обстоятельная биография Юрия Мамлеева и одновременно ерническая деконструкция мифа, окружающего фигуру знаменитого метафизика.
Фото: Individuum
Фото: Individuum
У большинства жизнеописаний радикальных художников есть две проблемы, по видимости противоположные друг другу, но часто совмещающиеся в одной книге. Первая навязывается жанром биографии — повествованием, традиционно идущим от рождения к смерти, от первых опытов к всеобщему признанию. Любой сколь угодно яростный возмутитель спокойствия предстает в таком нарративе достойным деятелем культуры — очередным бюстиком для полки с гипсовыми классиками. Вторая проблема определяется, напротив, характером героев: исследователь оказывается зачарован окружающими их мифами, у него не получается занять внешнюю позицию — и потому не выходит ничего толком понять про своего персонажа. Эдуард Лукоянов придумывает, как избежать этих пороков: создать нечто если не конгениальное, то органичное главному русскому темному классику.
Во-первых, это книга нарочито хаотическая, перескакивающая с пятого на десятое, не разжевывающая для читателя материал, а сбивающая его с толку. Фрагменты, вполне типичные для жанра биографии — реконструкции событий, анализ произведений, разговоры со знакомыми и близкими героя,— чередуются в «Отце шатунов» с фантасмагорическими сценами: уличные хулиганы заставляют будущего писателя показать пипиську («богатыря»), а потом толкнуть рОман, и так пробуждают у него литературный дар, чета Мамлеевых посещает выставку Алексея Беляева-Гинтовта и кумекает с ним о прелестях ядерной войны, Эдуард Лимонов устраивает за борщом отвратительный скандал в гостях у старшего товарища, умирающий классик издевается в больнице над медсестрами и так далее. Эти гротескные сценки написаны как злые пародии на прозу самого Мамлеева. Автор «Шатунов» не был изысканным мастером стиля, но зато обладал абсолютно узнаваемой и почти не менявшейся за полвека манерой, так что пародировать его разговоры о запредельном, бытовые мерзости, утробные хохотки и нездешнюю тоску довольно легко. Вообще-то Лукоянов — замечательный прозаик, но «художественные» фрагменты его книги написаны подчеркнуто коряво, иногда почти вопиюще плохо. Это — манифестация желчного высокомерия, едва ли не презрения к знаменитому писателю.
Здесь надо сказать о второй главной особенности книги: Лукоянов своего героя не любит. Отношение это колеблется между вежливой настороженностью и откровенной ненавистью. Это, конечно, совсем не тот аффект, что обычно движет авторами биографий, но он же позволяет занять по отношению к Мамлееву критическую позицию, на которую никто из всерьез писавших о нем вставать не хотел, отказаться от соблазнительного чувства избранничества, какое возникает у любого читателя, входящего в мамлеевский мир.
Кем был Юрий Витальевич Мамлеев? С одной стороны — создатель самой страшной русской прозы ХХ века, исследователь всевозможных бездн, наблюдатель полуупырей и куротрупов, таящихся в каждом советском обывателе, глава Южинского кружка, знаменитого бредовыми оргиями и несусветными бесчинствами, друг и наставник других вполне жутких личностей (таких, как воспевавший рейх бард, знаток европейского декаданса и ловец кикимор Евгений Головин, радикальный исламист Гейдар Джемаль и, конечно, Александр Дугин; обо всех них довольно много в лукояновской книге). С другой стороны, Мамлеев — нелепый дедушка, десятилетиями писавший аляповатые романы, которые никто, кроме преданных фанатов, не брал в руки, читавший скучные лекции о русском сектантстве и индийской мистике, особо не разбираясь ни в том ни в другом, воспевавший придуманную им самим несусветную «Россию вечную» и с радостью получавший за свои патриотические бредни награды от правительства, многими обожаемый и никем не воспринимаемый всерьез. Был ли поздний Мамлеев-мыслитель печальной профанацией раннего Мамлеева-трансгрессора? Или, наоборот, этот монстр из 1960-х был темным секретом умудренного старца? Или между ними не было противоречия и кошмарные «Шатуны» на самом деле — роман о русских поисках Бога, прямо ведущих к восхождениям в небесную Рассеюшку (как это пытался представить сам автор в поздние годы)? Еще один вопрос: несет ли Мамлеев ответственность за то, что его, казалось бы, абстрактные наития, его чувствительность к духовному выверту дали подпитку консервативным идеологам вроде Проханова и Дугина? Или же писатель был настолько погружен в метафизические дали, что приписывать ему влияние на дела мира сего совершенно бессмысленно?
Лукоянов так или иначе ходит вокруг этих вопросов, обнаруживает массу любопытных нюансов и подсказок, но не дает ответов. Не дает, кажется, принципиально. Из жизни и творчества южинского патриарха просто нет смысла делать однозначную историю. И сам Мамлеев, и все его тексты — лучшие и худшие, совершенные и убогие — свидетельства не истины, сколь угодно страшной или светлой, а смешной и жуткой неконсистентности мироздания, «дырчатости мирового пространства», как называет это Лукоянов. Поэтому и сам рассказ о нем должен стать манифестацией мировой бессвязности, по возможности выбивающей у читателя почву из-под ног. В этом смысле «Отец шатунов» — удача.
цитата
В быту мамлеевщина — это пьяная драка на кладбище (а лучше даже в церкви), суп из человеческой головы в сытые времена и прыжок с парашютной вышки без парашюта. Что-то предельно заурядное, но не поддающееся пониманию — это тоже мамлеевщина. <…> В действительности мамлеевщина — это осознание абсолютной хрупкости видимой оболочки мира. В «Шатунах» насилие вершится не потому, что автору хочется пощекотать обывателю нервы, а потому, что персонажи его романа перестали воспринимать мир как реальность.
Эдуард Лукоянов. Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после. М.: Individuum, 2023
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram