Нашим архитекторам бесконечно повезло. В каком еще городе можно строить рядом с такими шедеврами. Понятно, что придумать новую свежую форму не только сложно, но и опасно — заказчик не поймет, КГИОП не разрешит и так далее. Вот и остается одно гигантское поле деятельности — детали. Разные, самые разные — козырьки, навесы, рамы, двери, решетки, профили, балконы и так далее, до бесконечно мелких завитушек. Об архиважных мелочах рассуждает АЛЕКСЕЙ ЛЕПОРК.
Сегодня буквально каждый вовлечен в дизайн, все мы придирчиво рассматриваем баночки, упаковочки, обсуждаем характер складочек и размер полосочек. Может, и архитектура во всем мире привлекает в последние лет двадцать такое бешеное внимание оттого, что она — наиболее крупная и наглядная часть потребляемого мира. Архитектура в этом смысле стала тотальным дизайном.
Забавно вспомнить в этом контексте знаменитые дискуссии "Рембрандт / не Рембрандт", вертевшиеся вокруг попыток разобраться, что написано самим мастером, а что мастерской и учениками. Но все свелось в конечном итоге к показательной формуле: инструмент проверки один — глаз, а главный критерий авторства — видимый, постоянный контроль мастера за формой. Контроль, который, даже если идет бессознательно, все равно остается непрерывным. А вот мастерская, даже следуя указаниям мэтра, может "выключиться", она ведь повторяет, а не изобретает. Наше эрмитажное "Снятие с креста" тому отличный пример: Христа уже снимают, а гвоздь из руки еще только вытаскивают (случилось это оттого, что ученик смотрел на оригинал мастера, но сам не думал). А когда ученик работает самостоятельно, то он лишь внешне копирует приемы, забывая о сути. К примеру, прославленный "Старик в красном" написан все-таки последователем Рембрандта, к тому же за анатомией не следившим: взгляните на кисти рук, просто похоже на Рембрандта написано. А костяк, структура пропали. Это я к тому, что и в архитектуре эта же схема работает.
Чарльз Камерон проектировал мебель и массу деталей. Карло Росси практически все. А модерн дошел до предела — проектируются не только интерьеры и соответствующая обстановка (так было и в ампире, да и в любом выявленном стиле), но даже самые распоследние салфетки, все! Модерн оттого и стал тотальным стилем. И это внимание к мелочам, эта неудержимая подетальная фантазия заметна и на примере больших зданий. Всем знакомый пример тому — дом Федора Лидваля на Каменноостровском проспекте, 1/3. Так и сегодня, большого архитектора можно угадать и по кусочкам-фрагментам. Но ими не только любуются, по ним экзаменуют.
Вот еще два примера. Рассматриваем здание музея Бейелер в Базеле, построенное Ренцо Пиано. Ровно сделанная постройка, идеально вписана, вода, отражения, кувшинки, крепкая идиллия, нет эйфории, но порядок. И вдруг утыкаешься в плохо сработанные заклепки на боковых стойках. Пусть это единственный упрек, но из-за него здание перестает быть безупречным.
Или... Блуждая несколько лет назад по Лондону, который знаю плохо, а потеряться там легко, я шел от очередного Николаса Хоксмура к Кристоферу Рену и вдруг увидел кусок какого-то нового здания. Хай-тек, сверкающий, прозрачный, цветной, идеальные линии, ажурные тяги — сияние, сталь и много желтого. Подумал: неужели 88 Woodstreet (штаб-квартира Daewoo)? Так и оказалось — автор Ричард Роджерс. Точно так же один знакомый рассказывал, как случайно вышел на Морской регистр того же Роджерса — его притянули хрустальные лифты.
А теперь вернемся в Петербург. На Песочной набережной Владимир Герасимов заканчивает дом "Новая звезда". В целом даже неплохая постройка. По силуэту нормальная, совсем не раздражает, по сравнению с высоткой, строящейся рядом с гостиницей "Санкт-Петербург", — почти шедевр. Надо приглядеться, чтобы увидеть мелкие проколы. Идеальны гранитные поверхности (в Петербурге вообще с твердым камнем работают нормально, возможно, в силу традиции). Элегантный лифт, но вот штуковина, прикрывающая его сверху, грубовата. Ровные стеклянные плоскости, а с пропорциями рам проблемы. А уж козырек над входом даже обескураживает.
Описанное здание явно стремится к унифицированному хай-теку, но ведь главный отец стиля — Мис ван дер Роэ без устали бился над пропорциями и деталями, без устали курил и чертил, чертил и донимал мастерскую. Теперь с помощью компьютерных программ работать над пропорциями стало легче, тем более детали стали во многом определять уровень мастерства.
Кстати, если вспомнить троих британских представителей хай-тека — Фостера, Роджерса и Гримшоу, то при всей унифицированности стиля после пяти отсмотренных зданий можно будет легко отличить одно от другого. Самым банальным в деталях будет Фостер. Два других каждый раз как-то — да извернутся, даже в самых спокойных сооружениях. Но почерк у каждого всегда свой, авторский.
В Петербурге вопрос о стиле-брэнде, становящемся в строчках-шовчиках таким заметным, особенно актуализируется на Каменном острове. Здесь почти завершены два больших жилых комплекса на набережной Большой Невки, почти напротив Приморского шоссе. Один вполне классичный, другой тяжелее — гранитный и как бы с романтической претензией на начало XX века. Очень живописная планировка. Протоки, мостики, лестницы, просветы; восхитительно живописное жилье — как бы за городом и одновременно в самом центре. Но вот детали вызывают сомнения. В одном — большие окна грубоваты. В другом, гранитном, — крайне сомнительны эркеры и решетки. К тому же их несовершенство подчеркивает безупречная по силуэту сохраненная старая оранжерея.
И, похоже, сегодня именно эклектика оказывается главным петербургским стилем. При этом, если возникает вопрос, а кто же архитектор, то авторство оказывается определить трудно. И общая стилистика у одного и того же автора может крайне отличаться, и детали не подсказывают. Ну, кто (если он не знает наверняка) отличит Земцова от Герасимова с абсолютной уверенностью? Никто.
Кроме вопросов авторства возникают еще и проблемы школы. Как держать в узде все эти линии, углы, изгибы? На это можно сказать только одно — выучкой и вниманием. Да, классицистам было легче: были жестко зафиксированные правила и учебники. Оттого-то все знали, как рисовать колонны и карнизы. Но и учился каждый долго и упорно. Хотя бывали и казусы. Вот Луиджи Руска — в столице был постоянно хорош, а как только его проект приходил в провинцию, то тут-то произвол и начинался. Уездный архитектор не знал правил и оттого развозил пропорции как кашу (пример: дом градоначальника по типовому проекту Руски в Угличе). А в эпоху историзма и модерна, кажется, все поголовно корпели, потели и рисовали до посинения, и оттого все получалось, даже у предельно средних строителей. Потому что уровень школы раньше был так высок, сегодня стилизация оказывается очень и очень опасна, если не в пропорциях, так в деталях обязательно себя выдаст, и подчас грубо (пример: дом на Большой Морской улице, 30).
Но есть и отрадные примеры. Недавно рассматривал пристройку к Водонапорной башне на Шпалерной. Едва ли не лучший пример реконструкции старого здания в нашем городе. Прозрачно, ясно, функционально, вполне качественно. Если приглядеться к остеклению, то, конечно, профили банальные, как и двери, но в целом вполне терпимы.
Впрочем, если вспомнить старую истину о том, что все познается в сравнении, то окажется, что в сравнении с тем, как работы велись всего-то несколько лет назад, — можно заметить очевидный прогресс.
Хочется думать, что перфекционизм — одна из главных болезней западной архитектуры окажется заразной, доползет и до нас. Ну, может же минималист Тадао Андо продумывать, из какого шпона будут делаться обноски для заливаемых им бетонных деталей, какой на них будет фактурный рисунок. Петер Цумтор стал гуру мировой архитектуры именно оттого, что вся его архитектура проста и безупречна. Он построил-то всего ничего, но все довел до совершенства безукоризненной формальной простоты.
Быть совершенным в деталях, конечно же, сложно. Деконструктивисты оттого имели долгое время так мало заказов, что именно с деталями справиться не могли. Постмодернизм долго пытался найти пути преобразования классических элементов, но даже великому Джеймсу Стерлингу это по большому счету удалось всего раз — в Государственной галерее в Штутгарте. Хай-тек тоже не в один миг достиг ювелирного блеска. Минималисты оттачивали мастерство на мини-объектах. Но пока звезды добивались совершенства, средние архитекторы, то есть те, кто строит наиболее массово, смотрели и учились.
Потому что смотреть вокруг — необходимо. Вот на Рижском проспекте напротив гостиницы "Советская" неспешно и аккуратно строили новый дом, выкладывали кирпичи, зашивали изоляцией, штукатурили. Но когда дошли до отделки, оказалось, что окна и наличники непростительно грубы, а также грубы эркеры, башня, и теперь уже все. И это на фоне самых банальных соседей XIX века. Самых скромных в свое время, но оказалось, что там даже окна лучше прорисованы.
Другой пример. На Приморском шоссе появился ресторан "Золотая орда": невысокий зеленый холм достаточно правильной формы, в который врезан прямоугольный пласт. О ком думал архитектор (Дмитрий Уголков) — о Жане Нувеле с его проектом музея Гуггенхайма для Токио (холмом с сакурами) или о чем другом, не знаю, но выглядит хорошо. Внутри особенно замечательно сочетание предельно простых и крайне изысканных деталей. Это такой смешной путь развития архитектуры — изнутри наружу. И, кто знает, может быть, таким вот забавным способом и придем мы к триумфу дизайна. А как вдруг он выползет из стильных интерьеров кафе, ресторанов, магазинов на улицу и подчинит себе большую форму, тогда мы все возьмем под козырек.
