Муки райские

«Великая красота» Паоло Соррентино выходит в повторный прокат спустя десять лет после премьеры. Как убедился Андрей Плахов, этот срок оказался достаточным, чтобы фильм стал классикой и в то же время не успел устареть по проблематике.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Перевод на русский названия «La grande bellezza», формально точный, не учитывает заложенной в нем иронии. Италия — страна, настолько переполненная красотами, что «великая красота» как бы автоматически берется в кавычки, так что недаром в свое время один остроумец предлагал переводить название картины как «Красотища». Так красиво, что аж подташнивает.

«Великая красота» — вольный ремейк «Сладкой жизни». То название, безусловно, тоже было крайне ироническим. Но в историю вошло, что называется, без кавычек. La dolce vita — аутентичный стиль жизни, философия и мировоззрение европейской богемы легендарного, почти античного Рима, этого «Голливуда на Тибре» конца 1950-х — начала 1960-х годов, который с таким шиком и блеском показал в своем фильме Федерико Феллини.

Но где теперь Феллини? Где Висконти, Антониони, Пазолини — великая четверка итальянских гениев? Где еще с два десятка выдающихся творцов неореализма? Кажется, так же далеко, как титаны Возрождения. Сегодня именно Паоло Соррентино считается едва ли не первым режиссером Италии, но ясно, что счет здесь иной. Пассионарность покинула итальянский кинематограф, вот почему его красота вторична и даже пародийна. Герой фильма — журналист, как и в «Сладкой жизни», но если Марчелло Рубини было между 30 и 40, то Джепу Гамбарделле исполнилось 65, а свой первый и единственный роман он опубликовал 40 лет назад в качестве обещающего писателя, приехавшего покорять Рим. Сегодня это усталый светский лев, готовый блеснуть острым словцом и литературной эрудицией на любой вечеринке и не готовый отказаться ни от одной из них. Его играет Тони Сервилло — сегодняшний итальянский актер номер один, но на Марчелло Мастроянни он не похож не только возрастом, но и типом харизмы: желчь вместо обаяния, цинизм вместо скепсиса.

Его герой — барометр состояния Рима, Вечного города, который внезапно стал мертвым, отдан на откуп туристам, лишился живой крови и драйва. Всюду мания суицида, молодежь аутична, старики живут воспоминаниями, даже секс перестал быть эротичным. Внешне вроде бы все то же самое. Люди так же развлекаются, совокупляются, напиваются, но на самом деле из них будто выкачали воздух. Нет роскошного тела Аниты Экберг, нет великолепного Мастроянни. В качестве персонажей фона — бескровные химеры: обнаженная актриса с серпом и молотом на причинном месте, церковники, выстроившиеся в очередь за пророчествами к старухе-миссионерке.

Нет Штайнера — рефлектирующего героя Феллини, который убил себя и детей, трагически разуверившись в осмысленности человеческого существования. Но в том-то и дело, что Штайнера и не может больше быть. На самом деле герой Соррентино — это одновременно и журналист Марчелло, и Штайнер, но все в прошлом: когда-то незаурядный человек, он фактически превратился в манекен. Только в финале брезжит что-то живое: перед героем является образ юной возлюбленной, которая обнажается в прибрежных валунах,— но это лишь воспоминание.

Соррентино еще до «Молодого папы» снял, наверное, лучший свой фильм; он награжден «Оскаром» и еще множеством призов. Но мы знаем: просто рядом не было Феллини — богоборческого и боготворческого, но при этом жизнелюбивого, земного, чувственного. И эту плотскость мы ощущаем во всех феллиниевских фильмах, что абсолютно не мешало ему быть по-настоящему духовным. Теперь, похоже, сочетать то и другое по максимуму невозможно. Соррентино работает в режиме имитации, и если про картины Феллини когда-то говорили, что это декаданс, то «Великую красоту» следует считать декадансом декаданса.

Между тем Италия и Рим остались — об этом тоже говорит «Великая красота», уже без кавычек. Вечный город вопреки упадку по-прежнему полон почти невыносимой, опьяняющей красоты — и по этому земному раю, легко превращаемому в земной ад, нас проводит усталый Вергилий. Пройдут годы — наверняка появится еще не один культовый фильм про Рим. А Соррентино за истекшее десятилетие переключился на Неаполь и после «Руки бога» снимает там «Партенопу». Вероятно, в своем родной городе режиссер обрел новый импульс жизнетворной энергии.