Балет в один конец
"Я был просто человеком, который пожелал поменять условия своей жизни"
 |
ФОТО: AP  После полета в Канаду нога Михаила Барышникова больше на ступала на сцену Театра оперы и балета им. С. М. Кирова |
"Я был просто человеком, который пожелал поменять условия своей жизни"
В конце мая 1974 года Барышников уехал в заграничную поездку по Канаде и Южной Америке с артистами Большого театра. Возглавлял эту поездку Александр Лапаури — в прошлом танцовщик и балетмейстер Большого театра, муж Раисы Стручковой. От Кировского театра участвовали только Ирина Колпакова и Михаил Барышников. Из этой поездки Барышников в Россию не вернулся: 29 июня он станцевал последний спектакль и попросил политического убежища в Канаде.
О событиях 29 июня 1974 года я узнала не от Барышникова. Историю о том, как Миша остался на Западе, мне рассказал Саша Минц*, принимавший в тех событиях непосредственное участие. Саша Минц рассказывал, что идея предложить Мише использовать такой шанс, как гастроли в Канаде, чтобы остаться на Западе, родилась в Америке. Известный балетный критик Клайв Барнс с первой встречи с танцовщиком понял, что Барышников — гений: он считал, что Мише необходимо работать на Западе. В Нью-Йорке с American Ballet Theatre (АБТ) выступала Наталья Макарова, балерина Ленинградского театра имени Кирова, которая в 1970 году осталась в Англии во время гастролей в Лондоне; там же работал и Саша Минц. Макарова поговорила с директором театра Лючией Чейс: Чейс решила пригласить Барышникова в труппу. Минц взял на себя миссию полететь в Канаду и встретиться с Мишей. "Но,— рассказывал Саша,— я предупреждал, что не буду на него давить. Такое решение Миша должен принять сам".
 |
ФОТО: НИНА АЛОВЕРТ Пудель Фома (вверху) получил золотую медаль за успешный побег хозяина (внизу — кадр из фильма "Белые ночи") |
Саша Минц прилетел в Торонто — Миша бесконечно радовался встрече. Они вместе ходили по гостям (у Саши были друзья, по-моему, во всем мире). Мысль о том, чтобы остаться на Западе, приходила Мише в голову и раньше, мы говорили с ним об этом (хотя и очень осторожно), но решение, как я понимаю, он принял спонтанно. Впрочем, я думаю, у Миши это мог быть последний шанс — встречи с эмигрантом Минцем и хождение в гости к местным жителям без "сопровождающих лиц" могли закрыть для него навсегда поездки за границу, если бы он на этот раз вернулся в Россию.
Барышников сказал в одном из интервью: "Мне было ясно, что мне легче прыгнуть, как говорят в России, очертя голову с моста в воду сейчас, чем вернуться". По словам Саши Минца, Миша окончательно принял решение буквально за день или за два до окончания гастролей в Торонто — можно себе представить, как нелегко оно ему далось. Как утверждал Минц, на последних спектаклях у него даже руки дрожали, когда он поднимал балерину на поддержку. 29 июня перед заключительным концертом, в 18.30, Барышников встретился с адвокатом Джеймсом Петерсоном, подписал соответствующие бумаги. Адвокат предложил ему не возвращаться в театр. Но Миша сказал, что он не может подвести труппу и должен станцевать последний спектакль. Боже мой, как он рисковал!
 |
ФОТО: AFP/PHOTOS12 |
Позднее, в одном из интервью в Америке, Барышников сказал, что его еще долго преследовал страшный сон: он бежит, а за ним кто-то гонится... Он говорил не раз, что ему не нравится слово defector (перебежчик). "Мне бы больше нравилось, если бы обо мне говорили 'selector', потому что я выбрал,— сказал он Ольге Хрусталевой.— Я был просто нормальным человеком, который пожелал поменять условия своей жизни. Я выбрал новое место для существования — в моем случае это было таким же естественным шагом, как переезд из Риги в Петербург".
27 июля Барышников дебютировал с Натальей Макаровой в балете "Жизель" с труппой АБТ на сцене "Метрополитен-опера". С этого вечера началась его мировая слава и та необыкновенная творческая судьба, ради которой он и попросил политического убежища в Канаде 29 июня 1974 года.
"Не волнуйтесь, я не собираюсь делать глупостей"
 |
ФОТО: НИНА АЛОВЕРТ Успех у канадской публики едва не сорвал Барышникову побег — аплодисменты, поклоны и цветы заняли на 15 минут больше запланированного |
Понедельник, 1 июля, я заранее распланировала до минуты. Никакие ЧП в мои планы не входили. Но в восемь утра позвонил Арсен Деген, мой верный друг, и сказал: "Ты только не пугайся, но сию минуту 'нехороший голос' сообщил, что Миша Барышников пропал". ("Нехороший голос" — он же "голос из песков", он же "Голос Америки" из Вашингтона.) И жизнь остановила течение свое...
Сообщение меня перепугало: простое соображение, что Миша сам остался на Западе, почему-то не сразу пришло в голову. Я сделала два или три звонка, и все знакомые, с которыми я говорила в то утро, тоже впадали в состояние шока. А в одиннадцать часов утра позвонил незнакомый мужчина, попросил Нину Николаевну (то есть меня) и проникновенным голосом сообщил, что звонят из КГБ (ни фамилии, ни чина, которые он назвал, я не запомнила от волнения).
— Нина Николаевна,— говорил проникновенный голос (значит, все-таки остался, а не пропал, думала я тем временем),— не могли бы вы к нам сейчас приехать?
— Нет.
— Почему?
— У меня много работы.
 |
ФОТО: AP Первой партнершей Михаила Барышникова в США стала его коллега по Кировскому театру Наталья Макарова |
Не знаю, что означала эта реплика. По какому адресу они меня сначала искали? Мы поднялись на лифте куда-то наверх. Затем шли по темному коридору, где по стенам висели фотографии, как в красном уголке завода — "лучшие люди". Все, кому я потом рассказывала об этом, иронизировали надо мной и укоряли за то, что не посмотрела на лица и не запомнила фамилии: "Страна должна знать своих героев!" Вошли мы в большую комнату, где из окон виднелись крыши домов, а за столом сидел тот самый, не помню кто, звонивший мне утром. Был он средних лет, в штатском, прямые волосы коротко подстрижены, лицо незапоминающееся. Ну, словом, такой простой советский человек на ответственном посту. Слегка замученный тяжелой работой.
— Скажите, кто позвонил вам сегодня утром и сообщил, что Барышников пропал? А кому позвонили вы? (Потом я привыкла к тому, что мой телефон прослушивается.) И главное: вы знали, что Барышников решил остаться за границей?
— Нет,— ответила я чистую правду. (И действительно, не знала и была совершенно убеждена, что хотя Барышников думал о таком варианте своей судьбы, но в то время он оставаться не собирался. Перед самым отъездом Миша обдумывал переход в Большой театр, занял деньги у знакомых на покупку новой машины, прислал открытку одному из своих друзей с поручениями... Никогда бы Миша не стал никого компрометировать!)
 |
ФОТО: MARTHA SWOPE Во время своих последних гастролей Барышников говорил, что ему опротивел "Дон Кихот". Тем не менее именно "Дон Кихот" стал самым успешным спектаклем, который он поставил в American Ballet Theatre |
— Куда? На деревню дедушке?
— Нет, в советское посольство.
Я начала злиться. Злость и к тому же природная, здоровая ненависть к учреждению, в котором я находилась, помогали мне в этом бестолковом разговоре держаться прямой линии. Я категорически отказывалась писать письмо.
— Что я, по-вашему, должна написать? Куда же я его буду звать? В Воркуту?
— Почему в Воркуту?
— А куда? В Театр имени Кирова?
Даже "штатский" засмеялся. Все-таки разговор наш походил бы скорее на водевильный, чем на драматический диалог, если бы не само место действия.
— Скажите, как вы думаете, кто из друзей Барышникова мог уговаривать его остаться на Западе? У него такие друзья — Жванецкий, Юрский...
Это уже серьезный вопрос. Я слышала о том, что КГБ и впрямь верит в существование организации, которая толкает лучших советских граждан на путь "измены родине" (особенно среди интеллигенции, нонконформистов из артистической и писательской среды, в которой у Миши было много знакомых). Они и представить себе не могли, что ищут самих себя! (Спустя много лет я перепечатываю текст того разговора и думаю: понятен ли наш диалог сегодняшним читателям? Понятен ли им сейчас этот жуткий абсурд прошлого?)
— Барышников,— ответила я,— человек самостоятельный, уговорить его нельзя.
— А что вы вообще думаете о Барышникове как о человеке?
Тут я залилась соловьем. Произнесла панегирик, как над гробом (что для нас в то время так и было: бежал из страны — равносильно умер).
— Хорошо,— сказал "штатский",— а вот то, что вы мне сейчас о нем рассказали, вы можете написать на бумаге?
Я сдалась и согласилась. Наверное, сделала ошибку, потому что первое правило общения с КГБ гласило: ничего не пиши и ничего не подписывай в этом заведении.
 |
ФОТО: AFP Признание балетного гения Михаила Барышникова Америка выразила в форме па-де-де со своей первой леди (справа — Нэнси Рейган) |
Я нацарапала две страницы о достоинствах Барышникова. "Иванов" вынул из шкафа и дал мне журнал (как сейчас помню — "Звезда"), я раскрыла какую-то статью о Пушкине. Сделала вид, что читаю. Поднимая глаза от журнала, встречала немигающий взгляд и каменное лицо. Так прошло часа два. Внезапно дверь распахнулась и бодро вошел начальник.
— А вы,— заметил он,— совсем спокойны, не волнуетесь. Вы, конечно, знали, что Барышников останется!
Тут уж я возмутилась.
— Где я нахожусь? — спросила его патетически.— Вы ожидали, что я здесь плакать буду?!
Мне и в голову не приходило, что рядом, в другом кабинете, плачет одна из Мишиных знакомых и пишет ему письмо ("Я думала, а вдруг это единственный способ послать ему письмо?"), а заодно и докладную записку: "Узнала о случившемся от Нины Аловерт". Ах, не судите нас строго! Эта Мишина приятельница — достойная, умная дама. Она сама мне все и рассказала. Но и не такие теряли голову в подобных кабинетах, хотя разговаривали с нами вежливо. Не смейтесь над нами. Повальная шоковая истерия охватила тогда всех: пребывая в растерянности, мы до конца не знали, что случилось с Мишей на самом деле.
— Как вы думаете, почему Барышников остался?
— Потому что ему здесь делать нечего, театр просто разваливается.
— Но мы же сняли Дудинскую и Сергеева!**
Смех, да и только! Я ничего не ответила: кабинет следователя — не место для творческих дискуссий.
"Штатский", как воспитанный мужчина, пошел провожать меня к выходу и вдруг спросил совершенно не по-казенному, с какой-то живой человеческой интонацией: "Но хоть квартира-то у него была хорошая?" А я все думала тогда: не понимают они или прикидываются? Или на самом деле думают, что поступками людей руководят только мотивы личного обогащения?
Три или четыре дня подряд в КГБ вызывали Мишиных друзей. У Миши было много знакомых не только в балетной, но и в научной среде, были друзья и среди актеров драматических театров. Всем задавали приблизительно одни и те же вопросы. И отвечали на них вызываемые приблизительно одинаково. Попадались, конечно, некоторые (особенно из числа балетных танцовщиков), которые старались угодить ответом, опасаясь за свои будущие зарубежные гастроли: дескать, Барышников остался на Западе из-за страсти к личному обогащению. (Самое забавное, что первое время некоторые из них сами об этом рассказывали.) Один из Мишиных приятелей уверял меня, что ему лично следователь КГБ сказал: "У Барышникова оказалось много друзей, но не из числа балетных актеров" (имея в виду то обстоятельство, что только балетные танцовщики говорили плохо о Мише в кабинете следователя). Из тех, с кем я разговаривала, кроме меня отказались писать письма Барышникову еще двое-трое знакомых (понятно, что их было больше). Одна из Мишиных подруг искренне удивилась: "А что, разве можно было не писать?"
Потом вызовы прекратились, все улеглось. Под бдительным оком остались только те, кто упорно и открыто отказывались Мишу забыть. То по одному, то по другому поводу случались разные истории, связанные с именем Барышникова. То ОБХСС (Отдел борьбы с хищением социалистической собственности) пыталось отобрать машину у человека, которому Барышников оставил ее по доверенности. То вдруг молодых танцовщиков из Кировского театра, несмотря на имеющуюся у них бронь, начали забирать в армию по личному приказу министра обороны СССР маршала А. А. Гречко (первым в списке стоял Андрей Кузнецов, друг Миши). Какой-то тупой вояка на вопрос, почему он такое усердие проявляет, ответил: "А это вам за Барышникова! Не будете бегать!" История получила огласку, мальчиков вернули в театр.
Я дала телеграмму в Нью-Йорк нашему общему с Мишей другу Саше Минцу, балетному танцовщику. Саша эмигрировал в 1972 году, я поддерживала с ним связь и знала, что он работает в том же театре, с которым выступает Барышников. Не представляя, как связаться непосредственно с Мишей, я и дала телеграмму Минцу, у которого тогда очень болела мама: "Беспокоюсь здоровьем мамы немедленно позвони".
Прошла неделя. Я почти не выходила из дома. А Саша не звонил. Через неделю мне позвонил один из Сашиных друзей и сказал: "Где ты ходишь? Мне звонил Саша и жаловался, что он не может до тебя дозвониться. Оператор отвечает: телефон молчит, никого нет дома". Это был обыкновенный прием КГБ.
Поскольку в Союзе в те времена не существовало автоматической связи с заграницей, то все международные разговоры шли только через телефонистку. Телефонистки же имели список, кому эти телефонные разговоры разрешены, а кому нет. Если телефонный разговор не был разрешен, сообщали: "Телефон не отвечает".
Узнав, что Саша мою первую телеграмму получил, я немедленно дала вторую: "Сижу дома, жду звонка". К дому я действительно приросла.
Прошло несколько дней. Телефон зазвонил в четыре часа утра. Тогда мне показалось, что звонок был необычно резкий и пронзительный: "32-8-17? Вас вызывает Нью-Йорк!"
— У тебя все в порядке? — осторожно спросил Саша.
— Ты видишь Мишу? — в свою очередь спросила я.
— Да, конечно.
Передо мной стояла одна задача: передать Мише, что мы его не предали и любим по-прежнему.
— Передай Мише,— сказала я Саше нарочито громко и раздельно,— что он был и остается одним из самых благородных, замечательных и достойных людей на свете.
— Подожди,— сказал как-то неуверенно Саша и "исчез" из трубки. Некоторое время трубка молчала. Почему-то мне не приходило в голову, что Миша может находиться в этой же комнате. Поэтому, когда я услышала тихий, сдавленный от волнения Мишин голос: "Я тебя люблю!" — я совершенно растерялась и закричала: "Минечка, только не вешай трубку!" (Должна пояснить читателям, что слова Барышникова означали любовь душевную, дружескую, и никакую иную).
Помню и смешную историю. У Миши в Ленинграде остался чудесный пес Фома — огромный королевский пудель. Когда Миша уезжал в поездки, Фома жил у близких Мишиных друзей — Аллы и Валентины Васильевны Бор, а после 1974 года так и остался у них до самой своей смерти. Первые года два Фома скучал, ждал Мишу, бегал к двери на каждый звонок и лаял. Потом забыл. Сердобольная Валентина Васильевна всячески его баловала, позволяла клянчить за столом и кормила на ночь бубликами, приговаривая: "Сиротинушка ты моя!" В 1975 году Алла повела его на выставку собак. В паспорте у Фомы стояла фамилия владельца — Барышников. Никто не знал, как отнесутся к этой ситуации на выставке. Но главный судья, присуждая Фоме золотую медаль, сказал: "Мы собаку Барышникова не обидим!"
А еще тогда же появилась шутка: новые конфеты — "Мишка на Западе". КГБ старался скандал нивелировать: распускались слухи, что Барышников просто получил разрешение "потанцевать" года два за границей во славу советского искусства, а затем вернется, обязательно вернется, чуть ли не договор уже с ним подписали. Ко мне приходили разные Мишины знакомые и говорили, что Барышников страдает и раскаивается в своем поступке, что он буквально живет на ступеньках советского посольства в Вашингтоне и просит пустить его назад в Советский Союз, уже даже визу на въезд оформляет. "Вздор,— отвечала я.— Точно знаю: он сейчас на гастролях в Австралии!" Так засвечивались стукачи.
И все-таки мы нервничали: а вдруг в этих слухах есть что-нибудь правдивое? Не зная, что и думать, мы частным образом через близких людей даже обращались к одному высокопоставленному лицу с вопросом: "А что будет, если Барышников вернется?" "Лицо" насупилось, долго пыхтело и, наконец, сказало: "Передайте ему, пусть лучше никогда не возвращается. Конец будет один".
Мы пугались и старались на всякий случай запугать Мишу. В своих бумагах уже в Америке я нашла черновик письма, написанного печатными буквами, которое мы передавали Мише с оказией (знакомые иностранцы у кого-то все-таки появлялись):
"Ничего не понимаем, что у тебя за дела с визой? Слушай, обстановка такая: 1. Мы обложены со всех сторон. Иногда подслушивают даже разговоры на улице, не всегда поймешь, кто рядом — дурак или провокатор. Это по мелочам. 2. В театре на собрании К. назвал тебя 'изменником Родины'. Так же официально назвали и в Обкоме..." Затем идет изложение истории с военнообязанными танцовщиками и др.
Миша позвонил мне и сказал: "Все твои письма получил. Не волнуйтесь, я не собираюсь делать глупостей".
Публикацию подготовила Екатерина Белова
*Ленинградский танцовщик и близкий друг Михаила Барышникова, оставшийся в США за два года до его побега. (Прим. "Власти".)
**Константин Сергеев (1910-1992) — главный балетмейстер Театра имени Кирова в 1951-1955 гг. и в 1960-1970 гг. Наталья Дудинская (1912-2003) — сначала прима-балерина, затем педагог-репетитор Театра имени Кирова, жена Константина Сергеева. (Прим. "Власти".)
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ "АРХИВ"