Ваш анонимный благотворитель

Деятельность благотворительных фондов, да и частных благотворителей становится в последнее время все более заметной. А сами они нет. В отличие, скажем, от Америки, где автор даже небольшого пожертвования на благие цели имеет все шансы остаться в истории — пусть в виде небольшой памятной дощечки, многие отечественные благотворители, стоящие как за большими проектами, так и за отдельными добрыми начинаниями, предпочитают оставаться неназванными. Почему?

В деревне Болгуново Тверской губернии есть река, луг, над которым летают бабочки, лес. В некоторых дворах есть коровы, в некоторых козы, а кур и гусей имеют практически все. Нет в деревне только церкви, и ее всем очень не хватает: ни тебе крестить, ни отпеть, ни повенчаться. Правда, ситуация должна скоро измениться: финансировать постройку решил крепкий мужчина, приехавший в Болгуново на крепком джипе в сопровождении крепких парней. Он купил дом у самой реки, обнес его не совсем вписывающимся в пейзаж глухим кирпичным забором, а теперь вот решил построить церковь — на том самом месте, где она стояла до того, как ее снесли в начале 30-х.

"Грехи замаливает,— сказала мне семидесятилетняя Алевтина Никитична, которая каждое воскресенье проходит пять километров в городок Калязин и пять обратно, чтобы отстоять обедню.— Убил, знать, кого-то. По-другому-то теперь богатым не станешь".— "Похоже, что замаливает",— согласилась я и, как выясняется, спела практически хором с большинством населения нашей страны. Потому что, оказывается, именно так относятся у нас к тем, кто делает общественно полезные дела без очевидной для себя выгоды. То есть к благотворителям.

"Есть русская песня, ставшая практически народной,— говорит Ирина Ясина, директор программ фонда 'Открытая Россия',— про то, что хорошими делами прославиться нельзя. Она удивительно метко отражает ситуацию с российской благотворительностью. И как результат сами благотворители не хотят говорить о том, что они делают,— считают, что их уличат в нескромности. У нас ведь вообще не любят богатых. И никто не сказал, что будут любить богатого, который 'наворовал, а теперь замаливает'".

Так Ирина отвечает на вопрос, почему в России так много людей и даже структур занимаются благотворительностью анонимно. Ведь вот в Америке, к примеру, кто-нибудь даст денег на детский дом, а благодарное общество называет отремонтированный дом именем благотворителя. И вроде бы всем хорошо. Поступать так же в России не позволяет, по общему мнению людей, занимающихся благотворительностью профессионально, наша национальная ментальность. Особенности этой ментальности, правда, можно хотя бы отчасти объяснить.

Исполнительный секретарь российского Форума доноров Наталья Каминарская объясняет их исторически и даже отчасти лексически: "За 80 лет советской власти мы утратили культуру благотворительности. В царской России благотворительность была вполне развитой и системной. Выходили даже специализированные периодические издания. И занимались ею тогда все, от царя до крестьян, среди которых, например, было принято скидываться всей деревней, чтобы отправить учиться одаренного мальчика. Это было частью воспитания, которое в советское время выжигали каленым железом. И даже само слово 'благотворительность' стало бранным, презрительным".

Елена Чернышкова, исполнительный директор фонда "Династия" и председатель совета Форума доноров, ссылается на историю менее отдаленную: "В начале 90-х в России было огромное количество фондов, организованных с конкретной целью — вывести разнообразные суммы денег из-под налогов. И участвовали в этом вполне конкретные люди с вполне конкретной репутацией. А потом случались скандалы вроде истории с Фондом спорта. Именно они получали отражение в СМИ. Так что сложившийся в общественном сознании стереотип: все, что связано с благотворительностью, связано с отмыванием денег. И стереотип этот с тех пор практически не изменился, люди как-то не усвоили, что сейчас у нас в стране для благотворителей никаких налоговых льгот нет. Поэтому, например, Дмитрий Борисович Зимин, основав фонд 'Династия', первый год просил никого не упоминать, что фонд этот — его. Боялся такой вот 'неправильной' славы".

Выходит, что российские благотворители лишены такой непременной составляющей благотворительности на Западе, как пиар-выхлоп. Ради которого, как зачастую думают обыватели, благотворительностью и занимаются.

"Никакая благотворительность не может иметь пиар-выхлоп своей целью,— говорит Андрей Бадер, директор по корпоративным делам компании Alcoa в России,— потому что заниматься пиаром в разы дешевле, чем благотворительностью. Крупная компания вкладывает в благотворительность сотни тысяч долларов в год, а бывает, и больше. А отражение этой деятельности в репортажах и публикациях оставляет желать лучшего. То есть если бы мы занимались конкретно пиаром нашей компании, то сопоставимого маркетингового результата можно было бы достичь за куда меньшие деньги".

Возможно также, что многие наши соотечественники предпочитают заниматься благотворительностью анонимно и по причине более банальной, чем названные выше. Они просто боятся, что их завалят просьбами о помощи, на которые они не смогут откликнуться.

Рассказывает Наталья Самойленко заместитель генерального директора фонда В. Потанина: "Мы многократно рассказывали, чем именно, какими направлениями и программами занимается наш фонд, но тем не менее мы получаем каждый день огромное количество обращений, которым не можем просоответствовать. Люди в нашей стране не привыкли, прежде чем обратиться в фонд, посмотреть в интернете, чем этот фонд занимается".

Но, несмотря на угрозу стать в глазах людей из того, кто сделал доброе дело, тем, кто сделать его отказался, российским благотворителям приходится все-таки мало-помалу выходить из тени. Потому что сегодня становится ясно, что по-настоящему работает только благотворительность системная, так сказать профессиональная, а она анонимной быть не может.

"Анонимная благотворительность не может быть эффективна,— уверена Елена Чернышкова.— Благотворительность — это очень сложная профессиональная деятельность, и критерий успеха здесь намного сложнее, чем в бизнесе. Как профессионал, могу сказать, что хорошо можно делать только долгосрочные и абсолютно прозрачные проекты. Когда всем понятно, как проводился отбор грантополучателей, какие у проекта цели, какие бюджеты задействованы на каком этапе. А когда некий дядя Вася, руководствуясь сиюминутным порывом, привозит в детский дом грузовик апельсинов, ему-то, дяде Васе, наверное, хорошо становится на душе от того, что он это сделал. Но он не подумал, что директор детского дома, скорее всего, этот грузовик продаст и купит себе в кабинет телевизор, а даже если и нет, то эти апельсины не спасут детей от беспризорности, от невключенности в общественную жизнь".

Директор детского дома, покупающий себе телевизор на "апельсиновые" деньги, если судить по публикациям в западной прессе, стал за рубежом таким же символом того, что происходит в русской благотворительности, как слепоглухонемой, занимающийся льготной растаможкой,— для наших соотечественников. И если представления наших сограждан можно было назвать правильными только в определенный короткий исторический период, то опасения иностранцев представляются не лишенными оснований и сегодня. Потому что воруют. А даже если не воруют, то теряют, тратят безотчетно и просят добавки. Именно из-за такого "человеческого фактора" в России не так распространены типичные для Запада фонды, не имеющие собственных средств и аккумулирующие их под определенные проекты. Пока еще маловероятно, что достаточное число честных, а главное, аккуратных и отчасти даже специально обученных людей соберется в нужное время в нужном месте. Случается, конечно. Но редко.

Выйти на нужный уровень так ценимой всеми прозрачности удается чаще всего только частным фондам. Функционирующим полностью на деньги одного частного лица или одной компании. Именно так работают фонд Потанина, фонд "Открытая Россия", развернувший в свое время широчайшую деятельность на деньги ЮКОСа, да и сегодня проводящий ряд программ, фонд "Династия", работающий на личные средства Дмитрия Зимина, фонд "Доброе сердце", занимающийся проблемами психически больных, которым руководит жена Виктора Вексельберга Марина Добрынина. Кстати, последний пример отлично иллюстрирует ситуацию с благотворительностью и пиаром: про яйца, возвращение которых на историческую родину при всем желании благотворительностью не назовешь, знают все, про несчастных психов — никто.

В общем, с пиаром все ясно — занимаются благотворительностью не для этого. Вот про что понятно гораздо меньше, так это про отношения благотворителей и власти. Впрочем, кое-что про это тоже ясно. Большинство моих собеседников среди причин, по которым наши благотворители не хотят "выходить на свет", называли такую: Ходорковский. Ирина Ясина вспоминает, как то ли незадолго до, то ли сразу после ареста МБХ журналист Леонтьев выступил с голубого экрана с такой обличительной тирадой: что, мол, сажать олигарха надо не за какие-то там налоговые махинации, а как раз за деятельность "Открытой России", которая, помогая людям и тем самым втираясь к ним в доверие, побуждает их изменить патриотическим взглядам и все такое прочее. "Ходорковский был одним из самых крупных российских благотворителей,— говорит Елена Чернышкова.— По масштабам его действия были сравнимы с государственными социальными программами, что не могло не бесить власть. Когда его арестовали, многие решили, что именно его благотворительные программы были восприняты как претензии на политическое влияние. И те, кто уже тогда делал это или хотел делать так публично и открыто, как Ходорковский, почувствовали дикий страх, что с ними поступят так же. Дело Ходорковского отбросило благотворительность в нашей стране на десять лет назад".

Ирина Ясина смотрит на проблему немного по-другому: "То, что сделали с Ходорковским, поставило огромный запрещающий знак на финансировании так называемых гражданских проектов. Все понимают, что это однозначно расценивается как политика".

Как следствие, в нашей стране стала, слегка оправившись от шока, развиваться благотворительность типа "помощь сирым и убогим" (или способным, но бедным) и практически сошли на нет, скажем, практиковавшиеся раньше "Открытой Россией" региональные семинары, ставящие целью помочь молодым людям осознать свои права и обязанности как граждан, и подобные программы. Развитием гражданского общества, кстати, заниматься анонимно невозможно. Дело это сложное, требующее полной прозрачности. Так что на "пожелавшего остаться неизвестным благодетеля" надеяться не приходится.

Вы слышали об организациях, занимающихся благотворительной деятельностью? (%)

Я что-то слышал о таких организациях 31

Затрудняюсь ответить 5

Источник: ЦИРКОН, Агентство социальной информации по заказу Форума доноров, август--ноябрь 2004 года.

Кто должен в первую очередь заниматься благотворительной деятельностью в России? (%)*

Частные лица 25

Затрудняюсь ответить 8

Зачем банки и компании составляют социальные отчеты? (%)*

Чтобы скрыть экономические трудности своей компании, создав видимость успешной деятельности 12

Чтобы отвлечь внимание от неблагоприятных последствий своей деятельности для здоровья людей и окружающей среды 10

Затрудняюсь ответить 19