Нежное преступление, обожаемое наказание
«Следствие ведут знатоки»: картина противостояния криминала и милиции, нарисованная силами МВД
«Знатоки» выходили с 1971 по 1989 годы (еще два фильма вышли в 2002-м) и были сверхпопулярны. Григорий Ревзин объясняет, каким должен быть полицейский сериал там, где о реальных преступлениях говорить нельзя.
Фото: Главная редакция литературно-драматических программ ЦТ
Фото: Главная редакция литературно-драматических программ ЦТ
Там есть такая история (в трех сериях). В маленьком городе производят куклы, а продают в соседней области. И эксперт Зинаида Яновна Кибрит чисто по-женски замечает, что куклы хорошие, но плохо одеты. Ее коллеги Павел Павлович Знаменский, мужчина положительный, но без полета, и Александр Томин, наоборот, с полетом, но без внимания к мелочам, это прошляпили. А ткань на юбку кукле-девочке и штаны кукле-мальчику (цвета морской волны, между прочим) производят не там, где делают куклы, а на другой фабрике. И Павел Павлович Знаменский распутывает дело — и оказывается что?
Что банда преступников на ткацкой фабрике вместо положенного мерного лоскута (обрезки с рулона ткани от 20 кв. см без брака) поставляет на кукольную одежду лоскут весовой (обрезки, где брак встречается чаще, чем раз в 20 кв. см). Ну и одежда получается соответствующая — с элементами непрокраса и следами зажева ткани рулонной машиной. Что и замечает на кукольной одежде опытная Зинаида Яновна. И на этом жирует преступная группа: директор фабрики Зуев, главный технолог Валетный, пьющий завскладом Горобец, заслуженный коммунист-пенсионер учетчик Захаров (хотя его роль в деле четко не прописана) и, главное, жена начальника сушильного цеха Миловидова — местная завклубом, двуличная провинциальная атаманша в самом соку, которая всю эту аферу и придумала. Ну и сам Миловидов, мужчина видный, но слабохарактерный. Эта деятельность дает столько, что Горобцу, тоже мужчине без полета (Пал Палыч его прекрасно понимает), платят 50 рублей в месяц (по нынешним временам что-то порядка 70 тысяч) только за то, чтобы он ни на что не обращал внимания, и он и не обращает, из-за чего как свидетель малоценен. Директор Зуев содержит семь детей от четырех жен, а у Миловидовой при итоговом аресте денег столько, что не лезет ни в какую мебель. Просто попробуйте представить себе, сколько надо продать этих кукол, чтобы на разнице в цене между мерным лоскутом и весовым для кукольных размеров одежды получать такие доходы. Барби с Кеном — мелочь рядом с такими оборотами.
Или вот другая история (в пяти сериях). Там дело серьезное, экзистенциальная драма. Там, значит, старый матерый фармазонщик, пенсионер с тремя инфарктами и онкологическим заболеванием, придумывает аферу. Были в СССР в 70-е годы такие чеканки — немудрящие картинки с привлекательными девушками, космонавтами или богатырями, которые изготавливались из листов медного сплава путем художественного вдавливания и выдавливания элементов изображения. И вот он, зарегистрировав художественную артель в колхозе, закупал заводские штамповки, выдавал их за изделия народных промыслов и продавал как уникальные произведения за три цены, попутно получая на колхоз дефицитный медный прокат и сбывая его богатеям на крыши для их домов на дачных участках. Для всего этого ему понадобился курьер, чтобы возить в колхоз документы, а из колхоза деньги.
Сам-то он, как человек бессовестный, душевно не страдал, а заболевания избавили его от посадки даже после разоблачения. Но колхоз, где была зарегистрирована артель, работа которой заключалась в том, чтобы переклеивать бирки на массовой штамповке, чтобы сделать из нее народное художественное произведение, совершенно развалился. Люди, получавшие огромные деньги ни за что, от разрушения в душе своей трудовой этики впали в пьянство, деревня пришла в упадок, и даже какая-то моторная установка встала. Картина упадка села от нравственного разложения под влиянием городских аферистов, кстати, производит сильное впечатление, сопоставимое с произведениями советских писателей-деревенщиков, публиковавшихся в журнале «Роман-газета». А вот этот курьер, судьбе которого в основном и посвящено произведение, от бесконечного количества денег, которые все сыплются и сыплются, потерял себя, завел ненужную любовницу, хотя любил жену и, не выдержав гнета обстоятельств, направил купленную на незаконные доходы машину «Волга» в кювет, отчего и разбился насмерть. И вот опять — ну сколько же нужно продать этой самой чеканки, чтобы довести человека до такого? Да что человека — целое поселение изничтожить?
Фото: Главная редакция литературно-драматических программ ЦТ
Фото: Главная редакция литературно-драматических программ ЦТ
Фото: Главная редакция литературно-драматических программ ЦТ
Фото: Главная редакция литературно-драматических программ ЦТ
Разоблачать авторов сценария сериала «Следствие ведут знатоки» за экономическую абсурдность сюжетных ходов — это, разумеется, малоосмысленное и малодостойное занятие. Да я и не разоблачаю. Я хорошо помню свою глубокую вовлеченность в распутывание этих дел, какую переживал в советской юности у телевизора. А потом ко мне пришло восхищение от своеобразного мастерства в предложенных обстоятельствах.
У Булгакова в «Театральном романе» режиссер Иван Васильевич (прототипом которого был Станиславский) не выносит стрельбы. Там автор читает пьесу: «Бахтин (стреляет себе в висок, падает, вдали послышалась гармони…) — Вот это напрасно! — воскликнул Иван Васильевич.— Зачем это? Это надо вычеркнуть, не медля ни секунды. Помилуйте! Зачем же стрелять? — Но он должен кончить самоубийством,— кашлянув, ответил я.— И очень хорошо! Пусть кончит и пусть заколется кинжалом!» Как я понимаю, министр внутренних дел СССР генерал армии Николай Владимирович Щелоков, лично заказавший и курировавший этот сериал, парадоксальным образом отличался той же фобией, что и Константин Сергеевич, но в более острой форме. Он не переносил не только выстрелов, но и кинжалов, драк, погонь и т. д. Какая-то болезненная мирность. Мир преступлений, который он допускал к показу, должен был быть сугубо мирным, даже каким-то домашним и в известной степени пожилым, без излишней физической активности. Во всем этом полицейском по жанру сериале не показано в кадре ни одного трупа и, кажется, нет ни одной сцены насилия. Такого не бывает даже в английском детективном сериале из провинциальной жизни. Вот пересортица весового лоскута на мерный — это пусть, это нечто из области рукоделия. Но не рукоприкладства.
Кроме того, я подозреваю, что и руководители МВД, и дирекция Гостелерадио, и сценаристы, Ольга и Александр Лавровы, которые родили этот сериал, пребывали в постоянной тревожной задумчивости и сомнении, возможны ли вообще в советском обществе преступления. С одной стороны, они как бы и есть, иначе как оправдать сериал, да, собственно, и само существование МВД. Но, с другой стороны, правильно ли это с идеологической точки зрения? Вот у нас так все хорошо, покойно, сидим, строим коммунизм, а тут такие безобразия! Вы что этим хотите сказать, товарищи?!
Выход, собственно, был найден в гениальном сингле к сериалу — «Если кто-то кое-где у нас порой…». Надо было бы добавить «некоторым образом и в незначительных масштабах». Преступления случаются, но где-то на периферии жизни, вот в области учета мерного лоскута или на пунктах вторсырья злоупотребления, или вот в художественной чеканке в колхозе, где есть такое досадное явление, как пьянство. То есть они в принципе ни на что не могут повлиять, и их никто бы не мог заметить. Крайне незначительное явление, хотя, конечно, качество одежды у кукол могло бы быть и повыше, и чеканка тоже не впечатляет.
И вот представьте себе уровень изобретательности сценариста, который в этих тяжелейших условиях должен придумать полицейский сериал. Ну ничего же нельзя! Может, кто-то кого-то отравит? Да вы с ума сошли, ужас какой! Может, чего взорвется? Вы на что намекаете! Ну хотя бы пожар? Пожар, пожалуй, можно, скажем, где-то на периферии, на небольшом складе промтоваров. Но чтобы никто не пострадал! Можно легкое отравление продуктами задымления, но чтобы категорически без ожогов! Я как представлю себе это, так просто руки опускаются. Ведь когда ни о чем нельзя, заметки в газету не сочинишь, а тут какие драмы! Запредельный уровень мастерства.
Правда, вопрос о правдоподобности сюжета стоял каким-то особым образом. Во второй серии Пал Палычу достается подследственный бомж. И он такой просто бомж — документов нет, места жительства нет, вид соответствующий, путь его лежит в тюрьму по статье о бродяжничестве. Но Пал Палычу что-то в нем не нравится. Какой-то он спокойный, безучастный и как будто прямо хочет в тюрьму. И что вы думаете? Когда у него поковырялись в зубе, выяснилось, что пломба сделана из материалов, которые в СССР не применялись! Оказался американский шпион. Да, американский шпион, в совершенстве выучил русский, был заброшен в СССР, притворился бомжом и хочет в тюрьму, чтобы, отсидев, получить подлинные советские документы и уж потом начать шпионить. А иначе как он мог получить настоящий советский паспорт, а?
Впрочем, до такого создатели сериала больше не опускались, но преступления у них получались умозрительными. Все основаны на появлении больших денежных сумм буквально из воздуха, из досадных ошибок и пробелов в учете, контроле и планировании народного хозяйства. Основные усилия сценаристов направлены на разработку двух тем. Во-первых, это воронка нравственных страданий людей, которые получали эти деньги и совершенно не в состоянии придумать, что же теперь с ними делать. Как объяснить близким, которые их любили и уважали, откуда эта напасть взялась? Во-вторых, как вообще получилось, что советский человек, воспитанный нашим обществом, вдруг так оступился и позволил себе взять эту гадость в руки? Чувства героев своеобразные, обычных — любви, ревности, страсти, зависти, дружбы — там не бывает (только у молодых второстепенных персонажей), только страдания по поводу нравственного падения в денежной форме. Для разработки этих этюдов требовалось незаурядное актерское дарование, и роли преступников, которые сыграли в сериале лучшие советские артисты,— это просто шекспировские образы, рядом с которым сами знатоки выглядят довольно бледно. Чего стоит директор свалки в исполнении Георгия Менглета!
Но больше я все же восхищаюсь мастерством сценаристов. Они брали обычного человека и придумывали ему какое-то совершенно бредовое преступление, а потом разворачивали это дело так, что преступление оказывалось глубоко психологически обоснованным, что человек всей своей жизнью (пусть неосознанно, но так, что Павел Павлович Знаменский это, конечно, может осознать) шел к этому преступлению. И при этом так, что, совершив уже его, он сначала даже и не понимал глубины своего падения, но Пал Палыч его к этому подводил (он понимает человека куда глубже и лучше, чем тот сам себя понимает) и в конце приводил к раскаянию или по крайней мере к нравственному поражению.
Я восхищаюсь, но восхищение несколько омрачено следующим соображением. Меня как-то нервирует свобода силовой мысли в отношении состава преступления. Этот не тот случай, где полет фантазии особенно притягателен. Они сочиняли эти сценарии ровно в тот момент, когда советское правосудие делало то, что оно делало. Расстреливало валютчиков за валютные операции, расстреливало директоров магазинов за нарушения правил торговли, расстреливало по ошибке людей, за которых следователи придумали, что они маньяки,— незачем перечислять, это известно. Щелоковское МВД в какой-то момент стало просто символом неправедного правосудия (хотя это был скорее эпизод борьбы за власть после смерти Брежнева).
Да чего далеко ходить — в сериале есть серия под названием «Шантаж». Там действует пара — молодой человек, работающий в скупке ювелирных изделий (его играет Александр Кайдановский), и старая величественная дама, которая руководит операциями с золотом (Эмилия Мильтон). Он — несколько не от мира сего молодой человек, очень философичный, фаталистично-пессимистичный, с безнадежной иронией, особой интонацией и особым обаянием,— характерный образ Александра Кайдановского. Она — подчеркнуто дореволюционная гранд-дама, эдакая вдовствующая императрица в старой коммунальной квартире, где все уже вымерли, внешне — высокое достоинство страдания, внутри — властная хищная умная и безжалостная пиковая дама. Фильм вышел в 1972 году, когда из СССР выслали Иосифа Бродского. Эта пара, молодой отщепенец и старуха из бывших, в чем-то травестирует пару Анна Ахматова — Иосиф Бродский, в фильме эти прототипы узнаваемы. Ольга и Александр Лавровы жили и творили свои сюжеты на даче в Переделкино, эта тема была очень живой в писательской среде, и, мне кажется, они решили по-своему высказаться по актуальному сюжету, указав, что на путь отщепенца Бродского толкнула, конечно, Ахматова — в фильме именно старуха Прахова толкает юношу Миркина на путь преступления. Стоит заметить, что сюжет оказался довольно устойчивым — сегодня считается, что именно Ахматова заразила Бродского имперской идеологией, принеся ее из Серебряного века.
Александр Лавров до 1971 года работал в МВД, дослужился до старшего следователя и в известной степени опирался в сценариях на собственный опыт. Не раскрытия преступлений, а скорее самоощущения советского следователя, его образа мыслей. Сценаристы берут людей, придумывают им бредовые преступления и проводят их через психологические драмы возмездия и раскаяния. Сами придумывают, сами расследуют, сами репрессируют. И в этом воображенном мире они чувствуют себя необыкновенно умными, благородными, справедливыми людьми, которые понимают своих преступников и даже их жалеют после того, как отправили в тюрьму. И это самоощущение они переживают с вдохновением, страстью и так и следуют по жизни от одного дела к другому.
Но самое поразительное не в этом. А в том, что это был невероятно популярный сериал, советские люди обожали таких силовиков, их мудрость, заботу, благородство, полет фантазий. Что значит «бредовое преступление»? Что значит «такого вообще не может быть»? Вот же, по телевизору показывают.
Мне кажется, и сегодня обожают.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram