родная речь
Вчера президент России Владимир Путин встретился с российским народом. По мнению специального корреспондента Ъ АНДРЕЯ Ъ-КОЛЕСНИКОВА, и тот и другой показали во время этого эфира все, на что были способны.
За полчаса до начала прямой линии я разговаривал с генеральным директором ВГТРК Олегом Добродеевым. Олег Добродеев дышал свежим воздухом на территории Кремля. Он находился там, где в этот момент был нужнее всего,— рядом с президентом, но не в опасной близости от него. То есть Олег Добродеев стоял у входа в первый корпус Кремля.
Там, в здании, президент России готовился к прямой линии. Он просмотрел последнюю пачку вопросов, заслуживающих его внимания, а главное, представляющих общественный интерес, выбрал еще несколько и сложил в отдельную папочку, которую позже предъявил своему народу в прямом эфире, ответив на вопросы, которые сам для него и отобрал.
Среди тех вопросов, которые внимания не заслужили, я обнаружил, к примеру, такие: "Почему вы так редко улыбаетесь?", "Мне 19 лет, но я не могу понять одного: на что ориентирована государственная идеология в нашей стране? У нас, похоже, люди объединены пивом", "Все ли члены правительства имеют высшее образование?", "Скажите, вы были в юности примерным читателем библиотеки?", "Как можно попасть на работу в администрацию президента?".
Кроме того, я встретил одну просьбу, на которую, скажу сразу, президент никак не отреагировал: "Я хочу, чтобы вы мне по ТВ передали привет. Это моя мечта!!! Зураб".
У меня в свою очередь тоже были вопросы к президенту России. И я их, в отличие от авторов процитированных вопросов, в конце концов Владимиру Путину задал. Кроме того, у меня были вопросы и к Олегу Добродееву. Так, еще накануне вечером предполагалось, что на площади трех вокзалов в Москве желающие смогут задать вопрос президенту России. Я даже знал в лицо одного из этих желающих. И у его желания, казалось, есть все шансы исполниться. И вот сегодня утром эта точка оказалась стертой с карты.
Олег Добродеев терпеливо объяснил мне, что Москва и так слишком часто присутствует в информационной картине дня. Колл-центр, в котором принимались звонки благодарных телезрителей и радиослушателей, в конце концов, тоже находится в Москве. На площади трех вокзалов хотели дать слово прежде всего гостям столицы. Но потом передумали: по версии организаторов, прохожие на площади трех вокзалов, по предварительной выборке, намерены были интересоваться прежде всего тем, куда бы президент поехал покататься на поезде.
Гораздо больше беспокойства у Олега Добродеева вызывала ситуация, сложившаяся в столице Латвии Риге. Там, как известно, произошли драматичнейшие события. Сначала городское руководство разрешило встретиться гражданам (и особенно негражданам) Латвии в прямом эфире с президентом России. Но при этом были поставлены некоторые условия. Российская сторона утверждает, что все они были выполнены. "Первый канал" российского телевидения, например, оплатил все издержки, связанные с обеспечением безопасности этого мероприятия в самом центре Риги. Кроме того, был заплачен экологический сбор — в связи с тем, что место проведения мероприятия вплотную примыкало к газону. К тому же с "Первого канала" было взято письменное обязательство восстановить газон в случае его повреждения.
Но потом рижский городской голова, с которым договаривались, уехал в отпуск, и на хозяйстве остался его зам, которому вся эта затея не нравилась с самого начала. Он еще раз собрал комиссию, разрешившую мероприятие, и она его запретила. В решении комиссии на этот раз было записано, что проведение прямой линии с Москвой помешает интуристам, в том числе из Москвы, изучать достопримечательности центра Риги (в этом решении ни слова не было про то, что российская прямая линия может пересечься с непредсказуемой линией протокольной прогулки по городу долгожданного гостя Латвии, президента Молдавии Владимира Воронина).
И все же встреча как граждан России, так и неграждан Латвии с президентом России состоялась. Это событие случилось, как теперь известно, на крыше Московского культурно-делового центра (бывшего Дома культуры железнодорожников). Лично мне показалось, что зрелище было, увы, не самым жизнеутверждающим. Группа людей стояла среди труб и пожарных лестниц и отчаянно бодрилась. Впрочем, вид этих людей мог (и даже, видимо, должен был) говорить и о другом: "Ну вот, мы выстояли и победили!"
Да, это была война. И у Олега Добродеева, одного из главных полководцев в решающей битве за прямолинейный разговор с президентом России, до последнего момента были сомнения в победе.
— Могут все-таки попробовать электричество нам вырубить,— задумчиво говорил он.
Он, правда, ничего не сказал о главном резерве верховного главнокомандующего.— Мы дизель-то, конечно, на крышу поставили на всякий случай,— на условиях полной анонимности (что в условиях активной фазы партизанской войны выглядело совершенно оправданным) сообщил мне высокопоставленный источник в администрации президента России.— Так что пускай что хотят, то и вырубают.
Но стратегический резерв так и не был востребован.Президент России разговаривал со своим народом три часа. В какой-то момент мне показалось, что он устал. В этот момент господин Путин со знанием дела отвечал на вопрос о том, должна ли засчитываться служба в вооруженных силах в трудовой стаж гражданина (с таким знанием дела до сих пор ведется рубрика "Уголок юриста" в некоторых газетах федерального уровня).
Но я жестоко ошибался. Закончив и зайдя в соседнюю комнату пообщаться с журналистами кремлевского пула, Владимир Путин не выглядел изможденным — в отличие, по-моему, от народа (сужу по себе). Такое впечатление, что раньше разговор с населением давался ему заметно тяжелее.
— Продолжим? — развеселился господин Путин, услышав первый же вопрос журналистов — о судьбе губернатора Ставропольского края господина Черногорова, которая зависела теперь только от того, когда в доме рядовой, как было до сих пор принято думать, жительницы Ставрополья появится вода (подробнее см. стр. 3).
Я полагал, что через три часа вопросов и ответов довольно трудно задать вопрос, на который господин Путин не ответил. И пока я был прав. Вопросы повторялись. Впрочем, оставались еще два вопроса, которые должны были бы довести это общение до логического конца. И я намерен был их задать.
Владимира Путина между тем спросили, почему, как он думает, от года к году не меняются такого рода вопросы и тональность такого рода общения.
— Меняются,— сказал Владимир Путин,— еще как меняются...При этом он улыбался крайне загадочно.
— Как же меняются?
— Нет, не скажу,— покачал он головой.— Если я вам скажу...
По его виду было понятно, что самим нам все равно не догадаться, а если он нам не скажет, то всем от этого будет только лучше.
Потом его снова спросили о ценах на бензин, о монополии на этом рынке — и, видимо, чтобы не повторяться, господин Путин начал цитировать песню Владимира Высоцкого: "А у тебя самой-то, Зин, в семидесятом был грузин... (очевидно, реминисценция была навеяна рифмой со словом 'бензин'.— А. К)". В этот момент я подумал о том, что прямая линия далась Владимиру Путину все-таки не так легко, как показалось на первый взгляд.
Мне показалось, что пришло время задать тот едва ли не единственный вопрос, на который до сих пор не ответил президент России. Я спросил его, в чем смысл жизни.
Он не задумался ни на секунду:— В самореализации.
При этом он посмотрел на меня с таким недоумением, что мне стало стыдно и обидно, что я сам не догадался.
Владимир Путин уже направился к выходу, когда я не удержался и задал ему самый последний вопрос. На самом деле он искренне интересовал меня.
— Сколько времени вы можете говорить без остановки? — спросил я.Президент сначала сгоряча признался, что не знает. Но потом, подумав, поправился:
— Столько, сколько нужно прессе и российскому народу.После этого он ушел. Никто не стал задерживать его. Очевидно, это было никому не нужно.