выставка живопись
В галерее "Наши художники" открылась выставка картин из частных собраний, посвященная памяти знаменитого коллекционера Соломона Шустера (1934-1995). Она идеально соответствует термину, который употреблял сам петербургский собиратель,— "эстетическая коллекция", считает ТАТЬЯНА Ъ-МАРКИНА.
Примерно половина из выставленных полотен — это коллекция Соломона Шустера, которой владеют сейчас его наследники. Остальное — из других частных коллекций, иногда анонимных. Подобраны все произведения очень точно — известный советский кинорежиссер и одновременно великий советский коллекционер Соломон Шустер не отказался бы ни от одного из них. От таких шедевров вообще никто не отказался бы. Между прочим, знаменитый, даже знаменитейший "Автопортрет и портрет Петра Кончаловского" Ильи Машкова, который сейчас в Русском музее, тоже из собрания Соломона Шустера. Хотя подобных монументальных работ в его коллекции было не очень много. Он любил более камерные произведения, история которых каким-то образом связана с ним самим.
Соломон Шустер любил фигуративный "раздел" русского авангарда, портреты (обычно не слишком популярные у коллекционеров). Любил живопись Петра Кончаловского, Ильи Машкова, Михаила Ларионова, Натальи Гончаровой, Александра Яковлева — потому что это был любимый период в живописи; живопись Роберта Фалька, Мартироса Сарьяна, Артура Фонвизина — потому что был знаком с ними лично ("Вспоминаю себя, двадцатилетнего, остановившегося перед тяжелой дубовой дверью. Справа — медная солидная табличка 'Профессор живописи Павел Кузнецов'; слева — небрежно прикнопленная бумажка: 'Сарьян. Два звонка'"). А не любил — Малевича и Кандинского.
Кроме исключительного качества полусотни произведений, которые висят сейчас в "Наших художниках", сразу заметно и еще кое-что. "Наши художники", галерея, расположенная в поселке Борки (чуть дальше Барвихи и Жуковки, чуть ближе Николиной Горы), и выставила картины "галерейно" — темный тон стен, направленная подсветка, редкая развеска в один ряд. Это подчеркивает ценность каждой картины, ее качества как шедевра. Хотя куда уж сильнее подчеркивать — тающий теплыми оттенками земли и неба "Мисхор" Павла Кузнецова, разноцветно-граненый "Гурзуф" Аристарха Лентулова, щедро вылепленный красками, аппетитный "Натюрморт с фруктами" Ильи Машкова, бьющая прямо в глаз, ярчайшая "Красная чашка" Давида Штеренберга, странная смесь символизма и футуризма в "Сфинксе" Надежды Лермонтовой, умершей молодой ученицы Льва Бакста.
Почему-то этот идеально-галерейный, не музейный даже (подразумевав "Наших художниках"ющий всегда некую навязанную, развивающуюся во времени историю), очищенный и холодный подход заставляет думать о тех временах, когда эти и подобные им вещи хранились в старых московских и ленинградских квартирах, а то и в панельных новостройках. Плотными рядами на стенах, штабелем под кроватью, в общем коридоре коммунальной квартиры. Коллекционеры старой, исчезнувшей вместе со скончавшимся десять лет назад Соломоном Шустером породы пили из екатерининских чарок и нещадно курили под антикварными картинами. Они росли среди старинных вещей (Соломон Шустер — коллекционер в третьем поколении), смело трогали императорский фарфор и переворачивали холсты обратной стороной. Вот что пишет сам Соломон Шустер в книге очерков "Профессия — коллекционер" (выпущена издательством "Трилистник" специально к выставке): "В до отказа заполненной разнородными предметами искусства комнате вещи спокойно сосуществовали. Впоследствии я понял — их объединял тончайший вкус хозяев дома (речь идет о московских коллекционерах Игоре Попове и Татьяне Александровой, подаривших впоследствии свое собрание Эрмитажу.— Ъ). Достаточно было бы внести в этот дом несколько пусть высокого качества, но инородных предметов искусства, все это немедленно превратилось бы в лавку древностей. Здесь же торжествовала художественная воля его хозяев, некое напряженное поле гармонии".
То, что надо было таиться от власти,— только одна сторона их жизни. Из необходимости жить в крохотной комнате, заваленной бесценными предметами, спать на дубовом столе эпохи Петра I (потому что больше негде), вешать холсты Фалька прямо на изразцовую печь проистекла невероятная способность советских коллекционеров сливаться со своей коллекцией до степени, не ведомой никому из их западных коллег. Хорошо это или плохо, не ясно — ведь кому принадлежит шедевр, в сущности, неважно, это признавал и сам Соломон Шустер. Главное, что он не утрачен, правильно атрибутирован и доступен для любования. То, что висит сейчас на стенах "Наших художников", достойно любования вдвойне: потому что прекрасно и потому что принадлежало когда-то коллекционеру Соломону Шустеру.