На Мюнхенском оперном фестивале показали необычного «Лоэнгрина» Рихарда Вагнера в постановке новой звезды оперной сцены Корнеля Мундруцо. На то, как миф в спектакле уступил место обыденности, смотрел Алексей Мокроусов.
Благодаря лаконичности костюмов отличить главных героев от серой толпы можно далеко не всегда
Фото: Wilfried Hosl / Bayerische Staatsoper
Благодаря лаконичности костюмов отличить главных героев от серой толпы можно далеко не всегда
Фото: Wilfried Hosl / Bayerische Staatsoper
«А помните, как в Байрейте публика, начав аплодировать Фогту, долго не могла остановиться?» Вопрос иного соседа способен поставить в тупик, не отвечать же ему рассказом о метаморфозах венгра Корнеля Мундруцо, яркого кинорежиссера, ставящего теперь в оперном театре? Немецкий тенор Клаус Флориан Фогт — действительно великий Лоэнгрин, последние 20 лет бывший валторнист Гамбургского филармонического оркестра служит примером другим вагнеровским певцам. Овации настигли сейчас Фогта и в Мюнхене, но они не отменяют вопроса, почему на премьере постановщикам букали не меньше, чем хлопали.
Премьерную публику можно понять: идешь на Вагнера, занавес открывается — а там, вместо живописной равнины на берегу Шельды близ Антверпена, зрелище какой-то вопиющей серости. Хор выглядит обезличенной массой, одетой в едва ли не спортивные костюмы светло-серой гаммы. А ведь это худо-бедно саксонские и брабантские графы и дворяне. Частью массы оказывается и большинство героев в таких же невзрачных костюмах, спортивный наряд Лоэнгрина мало чем от них отличается. Исключение из серого фона — одетая в черное Эльза. Южноафриканской сопрано Йоханни ван Оострум (она пела в Большом театре Маршальшу в «Кавалере розы») удается создать образ героини, словно явившейся издалека, принадлежащей другому миру, воспринимаемой окружающими как нечто инородное и агрессивно ими отторгаемое.
Визуальное решение спектакля (латышская художница Моника Пормале ставила, в частности, «Рассказы Шукшина» в Театре наций) своей лаконичностью противостоит романтическому пониманию «Лоэнгрина». Когда над хором взметаются красные флажки, сомнения отпадают — это скрытый привет с европейских просторов Китаю: баварский «Лоэнгрин» поставлен вместе с оперным театром Шанхая. Еще немного, и флажки обернутся «красными книжками Мао», но максимум, что ждет публику,— в какой-то момент одежда хористов становится двухцветной: красный верх, белый низ. Мундруцо готов к диалогу культур, который начинается после глобальной катастрофы, в эпоху всеобщих надежд на спасение и утешение. Остается дождаться реакции в Шанхае на игру с цветом и отказ от мистического тумана, свойственного большинству интерпретаций Вагнера. Грааль теперь лишь мечта, а не миф, священное уступило место обыденному.
Рассеивание романтического тумана определяет логику спектакля. Лебедя, на котором приплывает Лоэнгрин, не видно, зато его бой с Фридрихом Тельрамундом (датский баритон Йохан Ройтер знаком москвичам по исполнению «Золота Рейна» под управлением Владимира Юровского) радует выбором оружия. Картонному мечу противостоит что-то вроде наждачного диска, работающего от аккумулятора и разбрасывающего брызги огня. Наконец-то тайна Лоэнгрина раскрыта: его победу обеспечивает продвинутая военно-бытовая техника. Впрочем, по сравнению со сценой курения это выглядит детскими шалостями. Передавая друг другу самокрутку, Эльза и Ортруда (немецкая сопрано Аня Кампе хороша как никогда) затягиваются чем-то далеким от привычной табачной продукции.
Они курят перед глухим дворцовым фасадом. Вдруг открываются 26 окон, спущенные из них красные ленты превращают сцену в праздничный шатер, приготовления к свадьбе омрачает только параноидальное желание Эльзы узнать имя жениха. Катастрофа неизбежна. В финале огромный черный метеорит придавливает белую сцену, на нем Эльза взмывает в небеса.
Финал французскому дирижеру Франсуа-Ксавье Роту, руководящему ныне оперой Кёльна, удался едва ли не лучше знаменитой увертюры. Вместе с оркестром Баварской оперы Рот обнаруживает в Вагнере новую динамику. Разместив духовые в левой ложе над оркестром, дирижер создал непривычное звуковое пространство, и поначалу такое решение кажется странным, но в итоге убедительным. Сторонник исторически выверенного исполнения, Рот одновременно — специалист и по Берлиозу, и Стравинскому; лишенный натужного пафоса, кристально чистый язык — его главное достижение в «Лоэнгрине».
Оркестр Баварской оперы, он же Баварский государственный оркестр, отмечает в этом году 500-летие — отсчет идет от основания Придворной капеллы, созданной в Мюнхене из музыкантов бывших капелл императоров Максимилиана I и Карла V. Но дело не в возрасте, а в качестве. Разнообразие репертуара поражает. В течение недели играются «Аида» Верди, «Семела» Генделя под управлением Стефано Монтанари и в постановке Клауса Гута с Брендой Рэй в заглавной партии, «Дидона и Эней» Перселла с Аушрине Стундите — Кшиштоф Варликовский добавил к опере «Ожидание» Шёнберга и танцевальную интерлюдию, написанную своим постоянным соавтором, польским композитором Павлом Микитиным. Правда, вне фестиваля, в сезоне, Перселла играют без Шёнберга и современных танцев — вдвое короче, билеты раза в четыре дешевле и удовольствия, видимо, тоже меньше.
Юбилей поставлен на широкую ногу. Научная конференция, новые записи, сайт с публикацией архивных редкостей… Бывшие руководители оркестра — Зубин Мета, Кент Нагано и Кирилл Петренко — в этом году выступят с оркестром в симфонических программах. В сентябре оркестр ждет большое европейское турне, от Люцерна до Парижа. Москвы не предвидится, она теперь для европейских музыкальных менеджеров не обыденность, но миф, словно «Лоэнгрин» в старые добрые времена.