 |
ФОТО: ИТАР-ТАСС  |
Павлу Лунгину как режиссеру 15 лет. В 1990-м его фильм-дебют "Такси-блюз" стал сенсацией Каннского фестиваля (он получил приз за режиссуру) и, наверное, последней визитной карточкой перестройки. Успех открыл Лунгину дорогу во французскую киноиндустрию, хотя все его фильмы сняты на российском материале и на русском языке. В "Свадьбе" режиссер сделал шаг от драмы к комедии, в "Олигархе" попробовал себя в жанре моноромана. Выходящие на широкий экран "Бедные родственники" и недавно показанный по телевизору сериал "Дело о мертвых душах" обозначили новый этап в творчестве Лунгина, источником вдохновения которого стала русская классика. Живущий между Парижем и Москвой, режиссер с имиджем вписанного во французский истеблишмент "парижанина" сегодня больше ориентируется на российскую аудиторию. Сейчас он находится в процессе работы над следующим фильмом и только что вернулся в Москву с Белого моря, куда ездил на выбор натуры.
— Что такое ваш новый проект?
— Фильм "Остров" будет сниматься по сценарию Дмитрия Соболева, ученика Юрия Арабова. Действие происходит в монастыре на Белом море в 70-е годы прошлого века.
— Съемки будут в настоящем монастыре?
— Мы думали об этом, но дело в том, что, кроме Печорского, другие монастыри в то время бездействовали. А те, что восстановлены, имеют такой мощный, отреставрированный вид. Поэтому мы сами решили построить скит, церковь, несколько келий. Это история про юродивого истопника-чудотворца, который живет в монастыре, искупая страшный грех своей юности. Героя сыграет Петр Мамонов — сам человек воцерковленный, глубоко верующий.
— Вы не встречались со времен фильма "Такси-блюз"?
— Нет. Знаю, что он делал театральные моноспектакли. Его лицо по-прежнему настолько удивительно, что я не представляю другого актера на его месте.
— Чем объяснить религиозный поворот в вашем творчестве?
— Даже и сам не знаю. Меня привлек текст сценария: единый смысл его в том, что Бог есть. Приходит время, когда это становится важным. Кроме того, я пытаюсь открывать новые жанры для кино — в данном случае жанр жития. Фильм будет снят не в моей обычной манере, очень скромно, оператор — Андрей Жигалов, который работал на "Кукушке".
— А "Бедных родственников" вы бросили на произвол проката?
— Фильм выпускает компания "Каро" в 150 копиях, только в Москве он выйдет в 35 кинотеатрах. Надеются на успешный прокат. Это первый фильм, который я делал не по своему сценарию. Меня подкупил сценарий Геннадия Островского. История человека, пытающегося заработать деньги на горе семей, потерявших родственников. Чувство одиночества, желание найти родную душу — исходный импульс для фильма. И в итоге неважно, настоящие обретены родственники или фальшивые. В каком-то смысле мы все родственники. Через обман, через жажду наживы все равно неумолимо прорастает цветочек человеческой сущности. В этом смысле такой гуманистический сценарий несовременен, потому что ветер моды дует с берегов пессимизма.
— Почему вы в этом уверены? Мода не такая простая вещь.
— Модное кино не перестает разоблачать разрушительную сущность человека. Мне ближе старорежимный, неореалистический дух. Я меняю жанры, но не меняю наивную, привитую еще родителями веру в человеческую природу. Сформулирую это так: не люблю человечество, но отдельный человек несет в себе тайну творца, недаром библейское "по образу и подобию". Это бывает видно в отдельном человеке, но как-то не видно в массах людей. И в "Такси-блюзе" шофер не забивает музыканта, а оказывается способен понять другие сферы. И в "Луна-парке" антисемит влюбляется в еврея, и уже неважно, отец это его или нет. Кстати, та картина перекликается с "Бедными родственниками".
— Значит, напрасно вас в ту пору, когда в Канне ярко прошел "Такси-блюз", определяли как "неоварвара"?
— Варварство шло от стиля. Так сказать, варвары с нежным сердцем и изощренные римляне с холодной душой и камнем вместо сердца. Варвары непосредственно и очень сильно воздействуют на наши эмоции. Но мода ушла — кино опять стало выстроенным, эстетизированным. Одно время заботы по формированию стиля взяла на себя экранная реклама. Теперь, после новой технологической революции, кино опять вырвалось вперед. На первый план выходят такие страны, как Китай, Корея, с их рассчитанностью каждого экранного мгновения.
— Если говорить о гуманизме, вряд ли "Мертвые души" окажутся на передовых позициях.
— В "Мертвых душах" нет разделения людей на хороших и плохих. Гоголь скрупулезно описывает человека, но не судит его, он милосерден, у него есть христианнейшее чувство нежности к слабому. Мы с Юрием Арабовым взяли на себя смелость провести единую линию от Акакия Акакиевича к Хлестакову, от Хлестакова к Чичикову. Ведь это пророчество Гоголя — как из маленького и слабенького Акакия Акакиевича вырастает чума ХХ века. Все плохое в этом веке сделано не руками вождей, а руками этого самого неизвестного героя, которого в XIX веке мы бы погладили по головке и дали ему копейку. Эти люди стояли у печей Освенцима, в Магадане топили баржи с заключенными, забивали мотыгами в Камбодже.
— Интеллектуалы тоже приложили к этому руку?
— Да, но они сами быстро пали жертвами. Гоголь еще тогда почувствовал: все добро и все зло — от маленького человека без цвета и запаха. Чуть-чуть измени оптику — и удивительно, насколько в гоголевских произведениях проявится сегодняшняя Россия. Наверху — сдавленные взятками и страхом перед Петербургом чиновники, внизу — статистический народ, то ли живой, то ли умерший — неважно, под него можно только получить ссуду в банке. А шаг в сторону — там уже асфальт проваливается, болотца, клубится нечистая сила, леший, Вий. И все прекрасно сосуществует. Для меня Гоголь — это не реставрация гравюры в исполнении МХАТа, где старики играют гоголевских монстров. Это молодые люди, актеры, полные рвения, которые вошли в этих персонажей и показали, что Гоголь жив. Надо сделать усилие и выйти из рамок "Родной речи". И мне кажется, что у сериала, который мы сделали, будет долгая судьба.
— Та же тема в "Бедных родственниках", но звучит она по-другому.
— Знаменательно, что в России, где больше всего говорят о душе и где есть только душа и нефть, торгуют только душами и нефтью. Герой Константина Хабенского в фильме продает успокоение, радость души. Как психоаналитик, он вторгается тебе в душу. Если гоголевская история кончается трагически и наш герой Акакий Акакиевич, он же лже-Хлестаков и лже-Чичиков, низвергнут с Олимпа и сходит с ума, то "Бедные родственники" кончаются на оптимистической ноте. Это все же комедия характеров и положений. Здесь тоже есть где разгуляться актерам. Хабенский показал, что он настоящий европейский артист, умеющий играть слабость, неуверенность, очарование. В новом обличье предстают Сергей Гармаш и Наталья Коляканова. Французской актрисе Эстер Горентайн 95 лет, а начала она сниматься, когда ей было за 80. Она играет по-русски, хотя эмигрировала 75 лет назад. В ней — осколок настоящей правды истории. Если бы я не нашел ее, наверное, не стал бы снимать этот фильм. Когда встретил, это стало последним камнем в здании, которое я мысленно построил. Надо снять бабушку Эстер. Сразу становится понятно, что такую, как она, надо искать, и находить, и, так сказать, усыновлять.
— Большинство ваших прежних фильмов имели фестивальный успех на Западе, но не "Бедные родственники".
— Это первый мой фильм, который нравится в России гораздо больше, чем на Западе. Пытаюсь понять почему и прихожу к выводу, что все в нем соответствует русскому характеру. Он не буржуазен. Идея буржуазного фильма: все, что ложь, должно быть разоблачено, семья — это святое, и чужие старушки, даже если они очаровательны, нам в семье не нужны. И "усыновление" старушки Эстер оказывается непонятным: то есть они понимают, но это им не близко. А в России документы документами, печати печатями, а жизнь идет по-своему. Как у Жванецкого: "В драке не помогут, в войне победят".
— То есть все же варварство. Теперь такой вопрос: если бы вам сегодня пришлось опять делать фильм "Олигарх", каковы бы были поправки на время?
— Иногда я думаю сделать "Олигарх-2". Время догоняет этот фильм. С самого начала я понимал, что делаю кино не про Березовского. Потому что по характеру мой герой не похож на Березовского. А ближе к Ходорковскому — и внешностью, и нежеланием уезжать, и небоязнью пойти на откровенный конфликт с властью. Какие-то вещи сегодня выглядят почти пророческими: героя звали Платоном, а первым был арестован Платон Лебедев. Была правильно ухвачена неизбежность столкновения с новыми властителями, конфликт России, которая открывается миру, и которая себя охраняет, закрывается. Появились те, кто считает, будто искренний патриотизм дает им монопольное право на воровство. Конфликт между двумя Россиями себя не исчерпал и будет продолжаться. Тюремная жизнь Ходорковского и то, что происходит вокруг, дают основание для захватывающего фильма. В том, старом, сюжет брал на себя так много, что невозможно было во всем объеме показать противоречивую фигуру олигарха. Фильм был сделан немножко "из Франции", и герой оказался несколько идеализирован.
— Сегодня вы связываете свои планы с кино, которое делается "из России"?
— В России интересно сейчас жить — по крайней мере для кинематографиста. Есть кино, есть деньги, есть возможность быть услышанным. Люди хотят фильмов. Во Франции цикл от фильма к фильму для режиссера в лучшем случае двухгодичный. Здесь — вы видите, в каком темпе я работаю.
— Признаков цензуры не ощущаете?
— Наверное, определяющим станет будущий год — куда мы двинемся. Сегодня деньги на кино дают Минкульт и телеканалы. Как всякие люди, дающие деньги, они чего-то требуют. Конечно, они не будут показывать откровенно физиологические фильмы, но пока еще цензуры как таковой нет. С другой стороны, все в России всегда возвращается на круги своя. Кинопроцесс сегодня опять в руках власти. И она распорядится им, как захочет. Если не появятся крупные продюсеры, которые не будут зависеть от телеканалов.
— А во Франции такие есть?
— Есть. Но что-то и там я не видел разоблачительных фильмов ни о Миттеране с его финансовыми злоупотреблениями, ни о министре иностранных дел Ролане Дюма, который через свою любовницу прямо в постели продавал фрегаты в Китай и Корею. Цензуры во Франции нет, но есть, скажем так, мягкое отношение к вымени, которое тебя кормит. В отличие от Америки или от Англии. И в России не было и нет реальных фильмов о коррупции, о жестокости власти. Эти темы находят лишь шутовское отражение в сериалах, но там все настолько нехудожественно, что как бы и не имеет отношения к реальности. Между тем то, что раньше было сферой литературы, теперь перешло к кинематографу. Кино — тот механизм, который пережевывает реальность, окисляет ее, растворяет.