"Комический ретродетектив" "Убить Фрейда" (Inconscientes, 2004, *) поставил Хоакин Ористрель, балующийся режиссурой сценарист пяти десятков испанских фильмов, в том числе комического в своей сексуальной озабоченности фильма Мануэля Гомеса Перейры "Между ног" (Entra las piernas, 1999). Удивительно, что, когда испанские кинематографисты живописуют современные Мадрид или Барселону как вавилоны, населенные исключительно нимфоманками и маньяками, это воспринимается как что-то естественное, как свидетельство неукротимой иберийской натуры. Когда же действие переносится в прошлое, испытываешь странную неловкость. Непристойное снова становится непристойным. Авторский замысел Ористреля понятен. Сама детективная интрига играет второстепенную роль. В Барселоне 1913 года беременная героиня разыскивает выбежавшего из дому и сгинувшего без следа мужа, молодого психиатра, только что вернувшегося из Вены, где ему окончательно свернул мозги Зигмунд Фрейд. Ключ к тайне — рукопись диссертации мужа, в которой описаны четыре случая женских психозов. Но Ористрель хочет восстановить историческую справедливость, то есть разрушить представление о стародавней Испании как стране угрюмого католицизма. Показать начало века как эпоху первой "мовиды", как называют сексуально-культурную революцию, разразившуюся в Испании после смерти диктатора Франко в 1975 году. У испанских собственная гордость. Оказывается, что задолго до всяких там Альмодоваров все уже было, как у людей. И геи с лесбиянками закатывали пышные балы. И дочери полицейских чиновников кололись морфием в задних помещениях аптек. И танцовщица по прозвищу Трясогузка предлагала клиентам богатый выбор ролевых садомазохистских игр, только требовала от партнеров справку об отсутствии сифилиса, а не СПИДа. И сам доктор Фрейд проповедовал психоанализ в дорогом борделе. Все это помещено в орнаментальную рамку из барселонского модерна. Ористрель не может отказать себе в удовольствии полюбоваться вычурными дверями лифта или в очередной раз похвастаться архитектурой Гауди. Но именно ретродекор, все это мужское вязаное белье, пышные юбки шлюх и кустистые бакенбарды, и придает фильму грязноватый оттенок. Возможно, потому, что автор переусердствовал с ужимками и подмигиваниями зрителю: дескать, все это не всерьез, дескать, посмотрите, как смешно выглядели наши прадедушки и прабабушки. Гораздо забавнее шведско-норвежский "абсурдистский трагифарс" Бента Хамера "Кухонные байки"B (Salmer fra kjokkenet, 2003, ***), фильм, по сравнению с которым минималистские фильмы Аки Каурисмяки рискуют показаться болтливыми и барочными. В начале 1950-х годов шведская научная мысль совершила невиданный рывок. Сначала эксперты разработали схему идеальной кухни, так сформулированную в рекламе: "Вместо того чтобы пройти расстояние от Швеции до Конго за год приготовления пищи, домохозяйке теперь потребуется дойти только до Северной Италии, чтобы поставить обед на стол". Облагодетельствовав домохозяек, ученые озаботились кухонными проблемами холостяков. 18 наблюдателей были направлены в норвежскую глубинку. Они должны были круглосуточно жить в трейлерах рядом с домами исследуемых, сидеть у них на кухнях, взгромоздившись на специально разработанные этажерки, фиксировать каждый шаг подопытных, но ни в коем случае не разговаривать с ними и не делить трапезу. Эксперимент осложняет страшный шведско-норвежский антагонизм: привыкших к правому рулю шведов тошнит на норвежских дорогах, а норвежцы не могут простить шведам их нейтралитет в мировой войне. Собственно говоря, помимо процесса странного эксперимента, в фильме почти ничего не происходит. "Объект", старикан с трубкой, не очень доволен тем, что согласился на эксперимент: ему обещали в награду лошадку, а лошадка оказалась игрушечной. Он молча сидит за столом, набивает трубку, еду уходит готовить в спальню. Иногда пьет кофе с таким же неразговорчивым соседом, иногда подстригает его и выжигает ему волосы в ушах. Так же молча торчит под потолком "субъект", время от времени перекусывающий крутыми яйцами. Доходят слухи о срыве другого "субъекта": тот ударился со своим "объектом" в запой. Минут через сорок старик обращается к соглядатаю с первыми словами, предлагает выпить кофе. Как говорилось в бессмертной "Касабланке", это начало настоящей дружбы. И развитие этой дружбы Хамер показывает так же сдержанно, как дружат его герои, избегая причитаний об одиночестве и любых иных соплей с сахаром, а заодно и любых гомоэротических спекуляций, неизбежных в наши дни при разговоре о мужской дружбе. И хотя герои произносят минимум слов, Хамер дал им возможность выговориться, хотя бы взглядами, но обо всем на свете.
