На юбилейном форуме Леонида Десятникова в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии Гидон Кремер со своим ансамблем "Кремерата-Балтика" и Юрий Башмет сыграли Десятникова и Шостаковича. ВЛАДИМИР РАННЕВ считает, что скрипач и альтист объединили этих композиторов в одной программе не случайно.
Качества игры Гидона Кремера давно уже описаны критиками, атрибутированы теорией исполнительства и используются в музыкальных вузах как учебное пособие. Однажды мне пришлось согласиться со скрипачкой Татьяной Гринденко, со студенческих лет дружащей с Кремером, которая уверяла: "Гидон переиграл невообразимую массу репертуара, и ему все труднее найти что-нибудь завораживающее, что-нибудь выходящее за рамки уже отрефлексированного классического репертуара. Включая и современную классику. Мы же не ремесленники, нам тоже необходим внутренний стимул, надо завестись". С некоторых пор господина Кремера стали заводить лихорадистые танго Астора Пьяццоллы. Недостаток скрипичного репертуара у композитора он восполнял переложениями его сочинений. Которые как раз и выполнил Леонид Десятников, не ограничившийся, понятно, ремесленной работой, а внедрившийся в тему своими излюбленными стилистическими препарациями. Пьяццолловское блуждание "от выше неба до ниже пояса", его божественный китч оказался для Десятникова уютным пристанищем. В результате сочинения композитора стали кататься по свету вместе со скрипачом. А тут, как нельзя кстати, Десятников и сам замечтался над знаменитым шубертовским "Шарманщиком" — невообразимо лаконичным post skriptum к экклесиастовским "суете сует и томленью духа", а к тому ж еще и хрестоматийным образцом праминимализма. Так Гидон Кремер получил еще одно искомое им "завораживающее" сочинение.
Леонид Десятников уверяет, что сочиняет, как правило, за роялем и часто сам инструмент выводит его на какие-то идеи. Можно себе представить, как Десятников наигрывает "Шарманщика", пальцы цепляются за какой-то (вероятно, самый невыносимо щемящий) мотив, повторяют его, затем следует пауза. Тут к делу подключается упрямый рассудок. Шубертовский мотив начинает блуждать по "вавилонской библиотеке" культурного опыта "современного европейского человека", каковым господин Десятников как раз и является. Пробегаясь по этим лабиринтам, мотив задевает разные очаги возбуждения — воспоминания, чувственный опыт, пороги раздражений и наслаждений и опоры прагматизма. Образуется поток культурной памяти, бесконечный, как цепочка ссылок в интернете. Нотный стан принимает на себя все эти преломленные формы жизни в виде посмертного акустического слепка — "суета сует и тоска шарманщика". Композитор сконструировал из нескольких мотивов песни Шуберта довольно продолжительную вещь с названием "Как старый шарманщик". Но это не значит, что она, как это положено продолжительным вещам, о чем-то повествует или что-то описывает. Это музыка концентрации и застывания, важно не о чем она, а из чего. Что касается господина Кремера, он сумел довести десятниковского "Шарманщика" до такого состояния, когда даже не самые впечатлительные барышни в зале готовы уже выкрикнуть слова из песни Вертинского: "Замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик!"
Впрочем, особенно ясным послание композитора сделалось во втором отделении, в финале Альтовой сонаты Шостаковича в переложении для альта и струнного оркестра, сыгранной Юрием Башметом. Пусть глубинные, но отлаженные механизмы отношения к миру обнаружили в этих двух образцах невероятное сходство. Что-то схожее вело великого ДД, когда он разбирал кладку "Лунной сонаты" Бетховена, а потом при помощи ее мотивов намаливал свою музыку. И это только кажется, что нет ничего более далекого друг от друга, чем Шостакович и Десятников.