Крестьянский ход

В корпусе Бенуа Государственного Русского музея открылась выставка "Крестьянский мир в русском искусстве". Это сокращенная как минимум в три раза версия выставки, показанной летом в Историческом музее в Москве и снискавшей там, по официальной версии музея, "огромный успех". Приобщиться к столь успешному проекту отправилась КИРА ДОЛИНИНА.

       Наивные эти москвичи! И те, кто восхвалял столичный вариант этой выставки, и те, кто его ругал, не знали главного — именно так (и почти только так) делаются прославленные зрительскими очередями и восторгами блокбастеры Русского музея. Рецепт прост до крайности: берется сюжет, собирается все, что с ним связано, по всем отделам немаленького, между прочим, музея, все тщательно перемешивается, просеивается через сито "художественного качества" и вывешивается. Сюжет при этом совсем не обязательно иконографический, что хоть как-то приближало бы подобную методику к собственно науке об искусстве, а какой угодно. В ход идет все: цветовые определения (красный цвет в русском искусстве), стилистические нюансы (импрессионизм или символизм в русском искусстве), жанры (портрет в русском искусстве), возрастные градации (детство в русском искусстве). Дошло наконец дело и до социальных различий — на выставку отобрали, то, что "из крестьян", и то, что "про крестьян".
       Здесь иконы, половики, костюмы, Венецианов, Малевич, Мясоедов, Пластов, Гончарова, Филонов, Юон, Малявин, Серебрякова и многое другое. Крестьяне здесь пляшут, поют, косят, сеют, пашут, прядут, тушат пожар, бегут от пожара, куда-то едут, кем-то переселяются, строят коммунизм и колхозы, плачут, смеются, а некоторые так просто ничего не делают — смотрят себе мрачно на зрителя. Про что эта выставка, не очень понятно. То ли про то, как в разные периоды истории русского искусства изображали крестьян. То ли про то, какой след крестьяне оставили в этом самом русском искусстве. Пространные объяснения не очень помогают. Вот крестьяне Алексея Венецианова, написанные художником хоть и близким к русской земле, но все-таки отравленным влиянием немецкого бидермейера настолько, что и воздух в его картинах какой-то альпийский. Вот крестьянские головы Казимира Малевича — без лиц, без эмоций, знаки, а не головы. Вот "критический реализм" передвижников; сами-то крестьяне от души веселились, завидев очередного больного на голову городского барина, день за днем живописующего их мучения. Вот одинаково темноглазые крестьяне Зинаиды Серебряковой. Вот сумрачный дед Павла Филонова, такие из деревень в города тысячами перебирались. Вот патологически радостные крестьяне ветеранов соцреализма... Что их объединяет с точки зрения социологии, я еще понять могу. Но при чем здесь история искусств — увольте.
       Попытки соединить классовый подход с искусствоведением предпринимались в нашей стране не раз. Не чужд марксистский метод оказался и западным ученым. В середине ХХ века была написана быстро ставшая очень модной книга — "Социальная история искусства" Арнольда Хаузера. И там, и там получилось не очень убедительно, хотя марксисты пытались говорить о социуме и о его влиянии на искусство. Но гораздо больше об этом говорят сейчас, и современным ученым не нужен марксизм, а необходима уже вполне зрелая наука — социология искусства. Однако в Русском музее ничего об этом как будто не знают, социумом никто не интересуется, про миф о русском крестьянстве, который как раз всеми этими произведениями и создавался, не задумываются, да и простейшую классовую чистку провести поленились — художников "из крестьян" тут раз-два и обчелся.
       Что же получилось? Получилась подарочная конфетная коробка, без "Мишек на севере", но с малявинскими девками, которые вполне могли бы потянуть на новый дизайн какой-нибудь "Аленушки". Красиво? Да. Забавно? Может быть. Интересно? Нет. В музеях иногда все-таки хочется не только смотреть, но и думать. Особенно когда выставка претендует на концептуальность. Концептуальность же опять не получилась. Одна надежда — может быть, на какой-нибудь выставке типа "Интеллигенция в русском искусстве" получится лучше.