события в Нальчике
Несмотря на то что боевые действия в Нальчике закончились еще в минувшую пятницу (подробно об этом Ъ рассказал в субботу), обстановка в Кабардино-Балкарии продолжает оставаться сложной. Родственники уничтоженных в ходе спецопераций боевиков требуют выдать им тела погибших и буквально осаждают судебный морг и прокуратуру республики. При этом они грозят силовым структурам новыми беспорядками. Репортаж из Нальчика специального корреспондента Ъ ОЛЬГИ Ъ-АЛЛЕНОВОЙ.
Угроза второй войны
У морга с субботы стоят люди; сейчас здесь в основном женщины, хотя еще вчера было много мужчин. Женщины говорят, что мужчины ушли, потому что их могут принять за ваххабитов и арестовать.
— Они уже облавы устраивают по всему городу,— говорит один из немногих оставшихся мужчин, Мурат.
— По селам тоже начали (зачистки.— Ъ),— поддерживает Мурата Бэла, женщина в длинном платье и платке, плотно закрывающем волосы.— У меня родственники вообще уехали вчера в Питер, сказали: когда все стихнет, вернемся.
Я спрашиваю Бэлу, почему она здесь, у морга.— У меня муж пропал,— просто отвечает она.— Ушел на работу и не вернулся.
— Может быть, его здесь и нет?
— Здесь он,— говорит Бэла.— Я знаю. Знакомые сказали, что тело его видели на улице.
— Мой сын точно здесь,— говорит другая женщина, Эмма.— Он у меня один. Трое внуков от него осталось.
Я спрашиваю Эмму, почему ее сын оказался среди боевиков.— Он был в розыске,— спокойно отвечает Эмма.— Он воевал.
Какое-то время мы молчим. Потом Бэла рассказывает, что у нее трое детей и ей теперь одной их поднимать. Помолчав еще, она с неожиданной злостью говорит:
— Пусть тело мне отдадут! Чтобы я детям сказала, что отец погиб, а не пропал без вести. Даже собак хоронят!
Она почти кричит.В это время Эмма, тоже спокойно, говорит, что трупы отвезут в Ростов и сожгут в печи.
— Зачем их в Ростов везти? — спрашивает она.— Как будто здесь печей нет.— Тогда (если не отдадут.— Ъ) они получат тут вторую войну! — зло говорит Бэла.— Никто им не простит этого.
Слова Бэлы подхватывают остальные, и уже спустя час у республиканской прокуратуры, куда все они отправляются требовать выдачи тел, женщины говорят примерно так: "Пусть выдадут тела для захоронения, если они не хотят получить тут вторую войну!" То ли этот аргумент срабатывает, то ли власти боятся раздражать толпу, но в прокуратуре с делегатами от родственников разговаривают спокойно и даже доброжелательно.
Эмма выходит из здания прокуратуры со словами:— Надо расходиться. Они говорят: "Пишите заявления, что у вас пропали родственники". Потом они обещают нас пустить в морг на опознание, а потом будут решать, чье тело отдавать, а чье нет. Но главное — написать заявление.
— Сейчас я напишу, а завтра мне скажут, что он террорист, и не отдадут его тело! — зло говорит ей Бэла.
— Нет, дежурный прокурор сказал нам, что никогда такого не было, чтобы тела не отдавали,— говорит один из родственников погибших боевиков, Аскер.— Он (прокурор.— Ъ) сказал, что отдадут, но сначала надо провести процессуальные действия.
— Пусть проводят, но пусть их (трупы.— Ъ) в холодильник хотя бы положат! — требует Жанна Чеченова.— Они там на полу свалены в кучу, там жара в морге, они уже разлагаются! Мы их даже поднять не сможем, чтобы похоронить, они развалятся!
Несколько женщин буквально бьются в истерике.— Это власть довела их! — кричит Бэла.— Задушили, одни менты кругом!
— Они обещали запустить нас в морг, чтобы мы опознали тела,— успокаивает женщин Аскер.— Не надо сейчас так кричать, у ментов тоже дети есть.
— Все они мусульмане, все делали намаз,— тихо сказала пожилая женщина Заира.— Если они поэтому террористы, то их нам не отдадут.
— Но они же вышли воевать,— говорю я Заире.Меня слышит еще и Бэла, она поворачивается ко мне и говорит:
— Вы, журналисты, хоть бы спросили, почему они идут воевать! Все говорят: террористы, ваххабиты, город захватили. Но никто не говорит, что их вынудили!
Тогда я спрашиваю Бэлу, почему ее муж пошел воевать.— Потому что братьев наших задерживают, током бьют, кресты вырезают на затылках! — говорит Бэла.— Молотком пальцы отбивают. Под ногти иголки загоняют. Вы любого спросите — если кто-то оттуда вышел, он уже не человек.
— Потому что мусульман притесняют,— говорит Эмма.— Цекоева Руслана еще в прошлом году забили в отделе, до сих пор не сказали, кто виноват, и никого не посадили,— говорит Аскер.— Кто бы он ни был, он же человек. Зачем с ним как со скотом?
— Они все работали, пытались жить нормально,— ровным голосом говорит Эмма.— Их отлавливали, били, их родственников забирали и издевались. Одного родственника нашего забрали, потом в райотделе менты хвалились друг другу, кто как отделал этого парня. После этого мой сын ушел в подполье. Я говорила ему: "Не надо, не бери оружие, тебя же убьют". А он мне сказал: "Пусть лучше меня убьют, чем я к ним в руки попаду". И я сейчас рада, что он в морге, а не в отделе.
От здания прокуратуры люди вернулись к моргу, куда уже подъехал большой рефрижератор — видимо, для того, чтобы загрузить в него тела убитых: в холодильнике морга мест не хватало. Говорили, что в морге 200 трупов, что убитых гораздо больше, чем это признают правоохранительные органы, и что среди убитых много гражданских.
Накануне я спросила замглавы МВД России Андрея Новикова, сколько мирных жителей было убито и ранено.
— Считайте сами, в больнице примерно 100 раненых, из них 85 — сотрудники милиции,— ответил генерал Новиков.— Остальные гражданские.
Замминистра сделал вид, что не заметил вопроса про убитых гражданских. Тогда я спросила, правда ли, что в республике после нападения задержано много людей, на что генерал ответил:
— Процессуально задержано 13 человек.— А не процессуально?
— Гораздо больше,— спокойно ответил замминистра.— Идет проверка, людей задерживают, проверяют на причастность. Это обычная практика.
— Правда ли, что задержанных уже больше 100 человек?— Ну поймите, это оперативно-розыскные мероприятия,— сказал он.
Если верить родственникам ваххабитов, сказавшим, что первое выступление стало результатом массовых репрессий, то нельзя исключить и того, что оперативно-розыскные мероприятия послужат толчком к новому нападению. Об этом говорили и оперативники, по прогнозам которых теракты могут произойти не в Нальчике, а в районах республики.
Заложницу освободили к родам
Из больниц Нальчика в Москву эвакуировали нескольких раненых. Из реанимации 2-й горбольницы увезли сержанта дорожно-патрульной службы Тимура Бажева. За час до этого в палату к Тимуру меня завели его родственники, и он рассказал, что находился у будки ДПС, когда из леса начали стрелять.
— Мне попало в грудь и в ногу,— сказал Тимур,— я заполз в будку и стал оттуда стрелять. Автомат я поднять не мог, только пистолет. Я выпустил всю обойму, а потом мне попали в другую ногу. У меня из горла шла кровь, я не мог двигаться. Лежал, пока наши меня не подобрали. Меня сразу сюда привезли, я недалеко от этой больницы стоял.
У Тимура сквозное ранение грудной клетки, из-за которого его и решили отправить в Москву.
У 1-й горбольницы встречаю радостных женщин и мужчину, они спешат к родильному отделению.
— Внучка родилась, заложницей была,— говорит Фатима Куготова.— Вчера дочь освободили, сегодня родила!
— Дочь в 3-м райотделе работала,— рассказывает Мухаммед Куготов.— Она в декрете была. В четверг мы поехали в райотдел, чтобы мне паспорт выправить. Только дочь зашла в здание, раздались выстрелы. Стреляли отовсюду, причем один из боевиков с автоматом прямо за нашей машиной встал. Жена на пол легла, я на сиденье. Так лежали часов шесть, наверное. Потом нас увидели снайперы с крыши, стали кричать: "В машине двое гражданских, не стрелять по машине!" Потом к нам подполз какой-то спецназовец, открыл дверь, подползли еще четыре военных, и они нас прикрывали, пока мы ползли.
— Они молодцы, конечно, эти ребята,— говорит Фатима.— Стрельба такая шла, а они нас до безопасного места дотащили буквально. А Ларису только через сутки освободили. У нее уже через 12 часов воды отошли, а она, бедняжка, под столом на полу лежала, еще 12 часов терпела.
У Ларисы искусанные губы с запекшейся кровью, но глаза счастливые. Ее новорожденная дочь, уже пережившая захват и штурм, смотрит на нас круглыми серьезными глазами.
— Я до сих пор не верю, что живая осталась,— говорит Лариса, поправляя рукой больничное одеяло.— Там было так холодно, а я на полу лежала. Мама мне сказала, что я второй раз родилась. И дочка моя чудом живая. Дочку поэтому Радой назвали. От слова "радость".
Как только Лариса вошла в дверь райотдела и услышала выстрелы, ее схватили двое сотрудников и затащили в ближайший кабинет. Они сняли с себя куртки, кинули их под стол и сказали: "Лежи и не вставай, что бы ни случилось". А сами почти сутки простояли у железной двери, которую заперли.
— Пистолет на всех был один, и в нем несколько патронов,— говорит Лариса.— Но те, за дверью, почему-то дверь не выбили. Они, наверное, думали, что внутри много сотрудников с оружием, и боялись. Они видели, как меня втащили внутрь, и кричали за дверью: "Где эта девчонка с животом? Надо ее вытащить, поставить перед собой, тогда стрелять не будут". Другой (боевик.— Ъ) сказал: "Я сразу понял, что она ментовка", а еще один ему говорит: "Она гражданская, не трогай ее". Мне показалось, что там человека четыре всего было, боевиков. Я на полу лежала, на ребят смотрю, а они мне говорят: "Не бойся, мы тебя не отдадим". Если бы не эти ребята, я бы не выжила. Потом у меня воды отошли, я рот закрывала руками, чтобы не слышали, что я кричу. Ребята меня успокаивали: "Потерпи, Лариса, скоро наши придут". А потом "Альфа" как-то черным ходом вошла, и меня вынесли, но я уже плохо помню, что там было.
Пока умирал спецназ, военные грабили киоски
В субботу в Кабардино-Балкарии был день траура. В полдень начались похороны. Оперативника Александра Боева похоронили на новом православном кладбище. На старом спустя два часа хоронили его коллегу Игоря Алексеенко, майора СОБРа из центра "Т". На кладбище пришли собровцы, еще не успевшие снять военную форму. У них погибли шесть человек.
— Саня Боев прямо на территории центра погиб,— рассказывали спецназовцы.— Там снайпер стрелял, это как раз рядом со вторым отделом, который они захватили. Они и наш центр обстреливали, но внутрь мы их не пустили. Еще один наш опер, Ибрагим Сусаев, дома был, ему сообщили, что на центр напали, он сел в машину, доехал, и рядом с центром его снайпер срезал. Дочка осталась и жена беременная. Сына они ждали.
— А майор наш с Белой Речки возвращался,— говорят собровцы про Игоря Алексеенко.— Вместе с Ульбашевым Ахмадом он ехал, там спецоперация была, бой (спецоперация предшествовала нападению боевиков.— Ъ). Там они всех уложили и возвращались домой, когда стрельба началась в городе. Игорь сразу домой жене позвонил, спросил: "Сын пришел из школы?" Она говорит: "Не пришел". Игорь сразу к пятой школе побежал, это рядом с нашим центром, у него там сынишка учился. Он здоровый такой, майор наш, во весь рост бежал, его рядом с нами и прострелили. А Ульбашев думал, что он ранен, достал промедол и пополз к Игорю. И Ульбашева тоже убили. Ему 32 было, мать его все переживала, что он не женат. Он как раз и собирался жениться. Его в село повезли хоронить. А майору 30 было.
Игоря Алексеенко опустили в землю под оружейные залпы. Его друзья и коллеги стояли сжав кулаки. Его жена закрыла лицо руками. Его семилетний сын на кладбище не пришел. Говорят, он выбросил из дома все игрушечные танки и солдатиков.
В это же время на мусульманском кладбище хоронили двух милиционеров. Фамилии их я не узнала, женщинам на это кладбище в день похорон ходить нельзя.
А в центре города уже началась уборка. Из разгромленного магазина "Сувениры", где боевики удерживали заложников, хозяева выносили уцелевшие вещи. У такого же разгромленного здания УФСБ напротив выставили два бэтээра и повесили ограничитель — красную ленту. Хозяева ближайших киосков рассказывали журналистам о солдатах-мародерах, выпивших всю воду и съевших все припасы.
— У меня ущерб тысяч на пятьдесят,— жаловался хозяин киоска Хусейн.— Девочки на работу выходить не хотят.
Кроме Хусейна и двух его коллег из соседних киосков, на работу больше никто не вышел, магазины и кафе не работали. На улицах говорили, что еще ничего не кончилось и что нападение на город — это только начало.