Голая неправда

В Русском музее открылась выставка модного фотографа Гюнтера Закса. МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ попытался понять, что работы этого 73-летнего плейбоя, правнука автомобильного короля Опеля, бывшего мужа Брижит Бардо и мастера глянцевых ню, делают в столь уважаемых стенах.

       Что бы ни говорили устроители выставки, оправдывая выбор Русского музея, Гюнтер Закс далеко не ровня Хельмуту Ньютону, Сесилу Битону или Дэвиду Бейли. Это они создавали визуальную мифологию ХХ века, это они наполняли гламурные портреты кинозвезд и манекенщиц зловещими и темными смыслами, это они возвели светскую фотографию в ранг искусства. Закс по сравнению с ними ремесленник, автор дорогих, но не очень "эротических" календарей, прелесть которых характеризуется словечком "camp": так плохо, что уже хорошо, так вульгарно, что тешит утонченные умы. Это не плохо и не хорошо, просто это другой уровень, не музейный. Не выставили бы его в Мраморном дворце, и спорить было бы не о чем. Девушки красивые, груди спелые, повадки кошачьи, капли воды на загорелых попках, небо анилиновое: что еще надо для счастья. Но для включения в музейный контекст требуется нечто большее, чем вызванное экспонатами желание бросить все и срочно купить билет на Ивису.
       Лучшая фотография, представленная Русским музеем, сделана не Заксом, а анонимным фотографом, снимающим, как снимает великий Закс. Подручный, который должен был выплеснуть воду из ведра так, чтобы она повисла аркой из капель над обнаженной моделью, поскользнулся и запечатлен фотографом в полупадении. Закс же, судя по всему, инцидента не заметивший, продолжает снимать. Похоже на кадр из дадаистского фильма, какого-нибудь "Антракта" Рене Клера, где почти так же выплеснутая из ведра вода смывала фигуры с шахматной доски, прервав партию Мана Рея и Марселя Дюшана. Приоткрывшееся на миг закулисье съемки моментально дезавуирует ту напыщенную, галантерейную серьезность, с которой Закс выстраивает свои композиции. И сразу же становится нелепой похожая на каплю спермы глицериновая слеза на щеке Клаудии Шиффер в меховой шапке, прикидывающейся Ларой из "Доктора Живаго".
       Единственное оправдание, которое можно найти выставке: то, что Закс в меру своих способностей не то что адаптирует, а просто тащит из классики ХХ века все, что плохо лежит. Кажется, и свою известную коллекцию сюрреалистической живописи он собрал специально для того, чтобы под рукой был неистощимый запас сырья. Нельзя не восхититься трудолюбием, с которым он усеивает пустыню бараньими костями, имитируя вселенную Сальвадора Дали, регулирует тень от положенного на подоконник шара так, чтобы придать композиции загадочность Рене Магритта, превращает зебр и раскрашенную в черно-белую полоску модель Таню Вайт в живые подобия оп-артистских картин раннего Виктора Вазарели или пеленает моделей в полиэтилен, как Кристо — памятники архитектуры. А скромно названные "посвящениями" тому или иному мастеру работы вполне могли бы сойти за подделки под Энди Уорхола или модного рисовальщика Рене Груо, если бы не были подписаны Заксом. Беда в том, что и Дали, и Уорхол, и Кристо иронически или всерьез, но работали с уже созданными произведениями искусства или моделями массовой культуры, а Закс, переписывая их, оказывается уже не вторичен, а третичен.
       Собственной фантазии Закса хватает, чтобы уподобить лобковые волосы виднеющемуся на горизонте леску, изгиб женской спины — барханам Калахари, Клаудию Шиффер в леопардовом костюме — леопарду в прыжке. Полагать, что эти пошловатые уподобления и есть искусство современной фотографии, — все равно что объявить вершиной лирической поэзии слова "ух ты, моя кошечка".