Немецкий культурный центр имени Гете и Музей истории Санкт-Петербурга провели международный симпозиум "История и память". Приуроченный к 60-летию окончания Второй мировой войны, но сознательно дистанцированный временем от парадных майских мероприятий, он был посвящен проблемам не столько военно-историческим, сколько философским — в первую очередь, проблеме памяти. Этому же оказалась посвящена и выставка, включенная в программу симпозиума: "Знаки войны. Борис Александрович Смирнов".
Все это — часть личного архива архитектора, дизайнера, художника вообще и художника по стеклу, фарфору, текстилю, основателя целой школы в советском прикладном искусстве Бориса Смирнова. О том, что был такой странный человек, который, работая на всевозможных советских предприятиях, умудрялся развлекать себя чем-то, чему сам он названия не знал, а сейчас бы мы назвали концептуализмом, знали немногие. Его очень любили ученики и многое прощали чиновники — это был тот тип обаятельного "творца", которому все списывали на чудачества. И запаянные носики вполне вроде бы товарного вида чайников, и вполне гоголевского типа шутки на гоголевские же темы (чужой, агинский, Плюшкин, наклеенные рядом с ним искусственные мухи, битое стекло) — все проходило именно по этому ведомству. И вполне можно было бы в это поверить и сейчас, если бы не "родословная" художника — у таких, как он, учеба во ВХУТЕИНе 20-х годов без следа пройти не могла.
Фотография в сферу "художественных" интересов Бориса Смирнова вроде бы не входила. Но он любил это дело и начиная с конца 30-х время от времени к камере прикладывался. Серийность художественного видения Смирнова-художника вполне позволяет хорошему куратору представить его любительские фотографии как самостоятельные проекты. Но есть в корпусе фототекстов Смирнова блок, который, безусловно, таковым являлся и в представлении автора.
В 1942 году Борис Смирнов был призван в армию в качестве начальника специальной маскировочной лаборатории Балтийского флота. Почти всю войну он затягивал сеткой, прятал, декорировал, маскировал все, что прикажут, — в основном на Карельском перешейке. В 1945 году его командировали в Северную Германию — наверное, размаскировывать то, что намаскировали другие. И в Карелии, и в Германии он снимал. На этих фотографиях почти нет людей (на выставке их вообще двое: запуганный мальчишка в какой-то деревне и официально улыбающийся офицер — сам Смирнов). На этих фотографиях много маскировочных сеток, пустых глазниц разбомбленных домов, брошенных вещей, зачем-то уцелевших указателей, лозунгов, инструкций и бесконечно белого, способного замаскировать все лучше любого спеца снега. И еще здесь очень много кроватей: кованых и деревянных, без пружин и матрасов, выкинутых войной на улицу и уже явно не помнящих тепла тел своих хозяев. Одни стоят ровно и покорно, другие громоздятся друг на друга, третьи выкинуты как будто каким-то диким ураганом — торчат своими искореженными остовами посреди дороги. Король камуфляжа в своих фотографиях обнажал не объекты, а символы. Его "знаки войны" просты, тихи, обыденны, но из них и состояли его четыре года войны. Это была его история и его память.
КИРА ДОЛИНИНА