«Мы развиваем отношения со всеми, кто развивает отношения с нами»

О перспективах развития торговых связей стран Евразийского экономического союза (ЕАЭС) в условиях переориентации торговли «на восток» — речь идет о пересмотре непреференциального соглашения с Китаем, в рамках которого не исключено частичное обнуление пошлин,— а также о подписании договоров о зонах свободной торговли (ЗСТ) с новыми странами — ОАЭ, Египтом и Индонезией — в интервью “Ъ” рассказывает министр по торговле Евразийской экономической комиссии (ЕЭК) Андрей Слепнев.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Российская торговая статистика остается закрытой, но по зеркальным данным мы видим рост оборота с некоторыми странами — в частности, с Китаем, Индией. Как выглядит динамика внутренней и внешней торговли «пятерки»?

— Мы находимся в процессе переориентации торговли. С западными странами она сокращается — в прошлом году это было компенсировано высокими ценами на энергоносители, но в этом году цены на них скорректировались. С остальными странами торговля развивается по двум направлениям — с рядом стран она «ударно» растет, с другими — развивается более консервативно. С Китаем у нас товарооборот в прошлом году вырос на 30%, в первом полугодии эта тенденция продолжилась — растем теми же темпами. По энергоносителям в деньгах поставки сократились, но в объемах продолжается рост.

Импорт же растет чуть быстрее, тем не менее профицит в торговле сохраняется. По товарообороту же в этом году, очевидно, будет новый рекорд — в прошлом году оборот со странами ЕАЭС составил $214,5 млрд (учитываются данные по ЕАЭС без Белоруссии.— “Ъ”).

Китай — это наш ключевой партнер сейчас, в этом заключается большой плюс, но в этом есть, конечно, и риски. Нас тревожит активный рост импорта из Китая по некоторым позициям, чувствительным для нас,— это машинотехническая продукция, автомобили, ряд других позиций, где импорт растет в разы. Конечно, наши предприятия тоже по этому поводу волнуются — это не только замещение западных поставок.

Поэтому нам действительно надо будет найти новую конфигурацию, новый баланс торговли с Китаем с тем, чтобы наши взаимоотношения были сбалансированными и не содержали внутри себя больших узлов напряжения.

Мы видим, что в процессе перестройки такие напряжения естественным образом появляются, их надо будет расшивать, мы этим занимаемся.

— Речь идет о защитных мерах или скорее о неформальных договоренностях?

— У нас достаточно механизмов, и регуляторных в том числе, которые мы можем применять, начиная от пошлин и заканчивая поддержкой. Кроме того, у нас есть серьезная система взаимодействия с Китаем, различные консультации, двусторонние межправкомиссии, общесоюзные инструменты — мы ведем диалог в постоянном режиме, и когда возникают беспокоящие ситуации, мы проводим консультации, пытаемся урегулировать вопросы в духе добрососедства, как у нас принято говорить, и взаимодействия. Если мы видим, что найти их не удается, есть инструментарий, установленный международным торговым правом,— мы реагируем, чтобы защитить отрасли, которые подвергаются излишнему давлению.

— То есть вы не исключаете возможности применения защитных мер? Есть опасения, что в таком случае Китай может «закрыть» какие-либо важные поставки, а мы сейчас все-таки сильно зависим от них.

— Мы не применяем меры защиты рынка в таком объеме, как, допустим, США, где они затрагивают более 700 позиций, а уровень пошлин составляет 200–500%, мы работаем очень аккуратно, чтобы минимально вредить торговле. Тем более мы не применяем меры по каким-то политическим причинам, санкционным — это практики недобросовестной конкуренции. Надо находить решения, не прибегая к рестрикциям. Мы так и действуем.

А там уже, как говорится, исходим из реальной ситуации — есть много разных механизмов, которые позволяют найти, даже если мы вводим ограничения, такой их дизайн, который в наименьшей мере вредит добросовестным поставщикам и потребителям.

— Какие инструменты российская сторона может применить, например, в отношении импорта автомобилей из Китая? Некоторые и вовсе призывают выйти из ВТО.

— Это не новая идея, она звучит с тех пор, когда Россия еще в ВТО не вступила. Не думаю, что это даст какие-то плюсы, а вот минусы могут быть достаточно серьезные.

Что касается автомобильной тематики с Китаем, действительно, это одна из сфер, где есть озабоченности на ряде рынков. Здесь, безусловно, применяются те инструменты, которые есть в руках национальных производителей, национальных правительств. Дело касается и поддержки собственного развития, собственного производства, и вопросов регулирования доступа на рынок различными способами. Но мне кажется, что важно действительно выстраивать нормальный диалог с китайской стороной — и он выстраивается в этой части. Во-первых, у нас достаточно активно развивается промсборка с участием китайских поставщиков. Не могу не отметить, что китайские поставщики активнейшим образом участвуют в поставках комплектующих на российские заводы, поэтому здесь у нас взаимодействие гораздо более диверсифицированное и многоаспектное, чем кажется.

К тому же цифры бурного роста импорта за прошлый год, которые всех тревожат, все-таки необходимо соотносить с курсом рубля — тогда у нас было 60 руб./$, а сегодня у нас курс несколько иной — и по сути действует как чуть ли не 50-процентный таможенный тариф.

Я думаю, ситуация будет меняться — и нам надо смотреть на нее в динамике и реагировать на текущие, а не прошлые проблемы. К сожалению, сейчас все так быстро меняется, что иногда решения у нас адресуются к тому, что уже можно забыть. А в случае выявления демпинга у нас есть все необходимые меры для защиты рынка — проведем консультации, а если это потребуется, будем находить какие-то решения с тем, чтобы наше производство развивалось.

— Как идут переговоры о заключении новых соглашении о зонах свободной торговли?

— Вернусь, наверное, сначала к Китаю. С Китаем у нас нет классического преференциального соглашения по отмене пошлин — у нас есть соглашение по содействию торговле, в его рамках мы работаем, анализируем возможные сценарии ее дальнейшей либерализации и развития. В том числе есть сценарии, предполагающие обнуление пошлин по отдельным товарам.

— Выборочно, не в формате ЗСТ?

— Я пока не говорю о том, какой именно сценарий будет в итоге выбран, это предмет дальнейших шагов, пока изучаются варианты. В том числе и такой, скажем, «ограниченной» ЗСТ.

— Это условный предел либерализации торговли с КНР?

— Да, совершенно правильно. Я почему про Китай говорю, потому что нам действительно нужно с Китаем выходить на соглашение следующего поколения, которое бы создавало дополнительные возможности и отвечало на те вопросы, которые сегодня есть — и по финансам, и по логистике, и по производственной кооперации, и по доступу на рынки, и по таким вещам, как климат, климатическое регулирование, цифровые различные инструменты, цифровая торговля, электронная торговля. Все эти механизмы надо оговорить и выстроить базу на будущее. Мы этим сейчас занимаемся на базе научного исследования — в перспективе, безусловно, эту задачу надо будет перед собой ставить и решать.

— Вы видите готовность китайской стороны?

— Мы уже об этом договорились и ведем с ними вместе работу непосредственно по этому исследованию — там работают наши специалисты и китайские, единая группа, они прорабатывают предложения. Могу сказать, что китайская сторона достаточно активно продвигает эту идею — по понятным причинам.

— Как развивается торговля ЕАЭС с другими странами?

— Растет как наш экспорт, так и импорт из Индии. Конечно, есть ряд вопросов, связанных с расчетами, но, как видим по цифрам, торговля растет, значит предприятия находят способы разрешить их. Турция у нас перешагнула 10% наших торговых отношений со всем миром, торговля активно развивается. Отметил бы Иран, с которым торговля растет активными темпами. За два предыдущих года рост составил два с лишним раза, в этом году чуть-чуть у нас идет коррекция, но тем не менее активность нарастает, мы видим тенденцию перестройки: ШОС, БРИКС, АСЕАН — они в «зеленой» зоне. ЕС, США — понятно, в «красной».

Что касается торговли внутри союза, то единое таможенное пространство работает в полный рост — в 2022 году у нас был рост взаимной торговли на 14,5%, в этом году за полугодие — на 17%, растут взаимные поставки практически по всем странам. У России несколько медленнее, с учетом корректировки цен на энергоносители, но, тем не менее, везде идет рост, и в физических объемах, и в денежном выражении. Важно, что мы достигли доли взаиморасчетов в нацвалютах в прошлом году в 85% — это расчеты без долларов. Правда, есть проблемы — колебания курсов нам счастья не добавляют. Тем более что у нас привязка к доллару в расчетах идет, то есть через двойную конвертацию. Нам необходимо выстроить нормальные механизмы прямых расчетов без посредников.

По секторам у нас активно растет торговля ключевыми товарами — это продовольствие, энергоносители. По сельхозпродукции внутри союза рост в прошлом году был на 31,7%, в этом — к высокой базе еще 10,8%. В объемах торговли с миром в прошлом году мы выросли на 9,8%, по этому году — на 18,9%. Так что наш вклад в мировую продовольственную безопасность налицо.

Безусловно, есть проблемы, связанные прежде всего с ограничениями, санкциями. Есть ряд стран, которые с опаской реагируют на введенные санкции, с ними торговля развивается не так быстро — в том числе из-за проблем с расчетами, логистикой, многие занимают сдержанную позицию в этом плане. Но мы исходим из логики, что развиваем отношения со всеми, кто развивает отношения с нами.

— Ограничения затронули и другие важные сектора — это металлургия, удобрения.

— По металлургии, конечно, ситуация пока еще далека от тех цифр, которые у нас были до пандемии — понятно, что перестройка рыночных отношений занимает большее время. Это касается и химии, и лесной промышленности. По минеральным удобрениям ситуация на мировом рынке развивается неплохо — есть спрос. По машинотехнической продукции, конечно, ситуация более сложная — компании сталкиваются с необходимостью насыщения внутреннего рынка, перестройкой операционных цепочек. Здесь требуется время, но сегодня мы видим, что производственные мощности существенно загружены, больше, чем ранее. Мы видим достаточно устойчивую ситуацию на рынке труда, даже определенный дефицит. Промышленность, конечно, восстановится. Мы видим и более высокий рост в других странах ЕАЭС — в Армении ожидается рост на уровне 12%, в Киргизии — на уровне 8%, в Казахстане — 6%, в Белоруссии — порядка 5%. В этом плане перестройка идет — где-то результаты уже видны, где-то у нее будет чуть более отложенный характер из-за особенностей сектора.

— Как обстоит ситуация с другими соглашениями?

— Что касается Ирана, мы уже завершили переговоры по полноформатному соглашению, договоренности достигнуты, сейчас у нас формальная процедура подготовки к подписанию. Иран — это большая и близкая нам страна, географически и политически. Наше соглашение будет по факту первым такого масштаба соглашением для Ирана. И в этом плане мы имеем приоритет в выходе на иранский рынок. Специально об этом говорю для читателей «Коммерсанта» — тех, кто занимается бизнесом: действительно здесь открывается серьезное окно возможностей.

Да, непростая страна, да, есть особенности ведения бизнеса, но, вместе с тем, и приз-то заманчивый. Под действие соглашения попадет около 90% всех тарифных линий и, соответственно, более 90% всей торговли — пошлины будут обнулены. Выигрыши достаточно серьезные для обеих сторон. Мы договорились и о снижении различных нетарифных барьеров, внедрении правил ВТО, к которым привыкли все, кто ведет внешнюю торговлю. То есть это действительно важное, серьезное системное соглашение, которое, мы уверены, приведет к удвоению нашей торговли с Ираном в ближайшие годы. Мы ждем роста торговли с нынешних $6 млрд до $18–20 млрд. Это тот ориентир, который мы сейчас можем себе наметить, наша обозримая перспектива. А дальше уже надо развивать.

Что касается Египта — работу мы здесь ведем достаточно активно, у нас уже прошло шесть раундов, сейчас у нас, так скажем, решающая стадия, я уверен, мы ее пройдем и также выйдем на соглашение с Египтом. Оно даже более амбициозное по обнулению пошлин — оно затронет порядка 95% всей торговли. Это ворота в Африку, а Африке сейчас уделяется много внимания. Мы рассчитываем, что египетская площадка, учитывая, что уже там построено, это как раз правильная точка для работы с континентом.

Помимо этого, совсем недавно мы начали два новых трека — с Индонезией и ОАЭ, уже провели по два раунда переговоров, заинтересованность партнеров высокая, перспективы также мы видим достаточно серьезные. Индонезия — это крупнейшая экономика в АСЕАН, четвертая по численности населения страна в мире, здесь большой нереализованный потенциал, большой интерес бизнеса, тем более у нас и туристы сейчас все активнее ездят в эту сторону, а это, так скажем, первый, кто прокладывает тропинку, потом за ними идут уже инвестиции, деньги, бизнес. В этом плане перспективы хорошие.

— В ОАЭ уже давно проложили.

— А это уже не тропинка, там уже хайвей. Там уже все серьезно. С ОАЭ у нас торговля растет бурными темпами сейчас. Это, конечно, отрадно. Мы ведем переговоры в режиме fast-track, союз — это достаточно такой сложносочиненный организм, поскольку у нас пять участников и много согласований внутри. Здесь мы видим перспективы по массе направлений — и по сельскому хозяйству, и по IT, и по стройке, по транспорту. Безусловно, ОАЭ — очень важный участник коридора «Север—Юг», это тоже нужно иметь в виду — промышленные зоны, сформированные в ОАЭ, также дают большие возможности. Здесь серьезная перспектива, и она поддерживается высочайшим уровнем политического взаимодействия между странами союза и Арабскими Эмиратами. Мы рассчитываем, что наше соглашение даст серьезный импульс этому взаимодействию.

— После Ирана это может быть следующее соглашение, которое будет подписано?

— Следующим, учитывая уровень готовности, наверное, все-таки будет Египет, но, в любом случае, мы рассчитываем и по Индонезии, и по ОАЭ субстантивные переговоры завершить достаточно быстро, я думаю, в следующем году мы можем уже выйти на какие-то результаты. Плюс процедурные моменты. Что же касается дальнейших планов, то у нас есть ряд предложений и от других стран, которые хотели бы развивать свободную торговлю,— это и африканские страны, и латиноамериканские, без работы мы в ближайшей перспективе явно не останемся.

— С 2016 года уже действует соглашение о ЗСТ с Вьетнамом — как здесь обстоят дела?

— Вьетнам относится как раз ко второй категории стран «незапада», которые достаточно консервативно относятся к торговле. В 2022 году наши поставки во Вьетнам упали по многим позициям, по металлам в частности, из-за проблем с расчетами, логистикой. Несколько притормозилась и реализация ряда крупных и важных проектов стран союза с Вьетнамом. Сократились и вьетнамские поставки к нам. Это касается и телефонов, электроники — мы видим, что недостатка в телефонах не испытываем на нашем рынке, но падение поставок по этой группе товаров составило около $1 млрд.

В октябре у нас запланирован совместный комитет в рамках имплементации Соглашения о свободной торговле ЕАЭС с Вьетнамом, мы поедем в Ханой, будем обсуждать, что нам нужно сделать для того, чтобы наша торговля развивалась и наши исторические связи крепли и входили в новый период уже через трансформацию, так скажем, сохраненными и развитыми. Есть программа взаимодействия, у Вьетнама есть большой интерес к инвестициям в современные отрасли, связанные с зеленой экономикой, с цифрой, а у нас есть конкретные проекты, которые мы можем предложить. С точки же зрения доступа на рынок мы уже прошли все переходные периоды соглашения о свободной торговле, все, что нужно, обнулилось. Мы недавно проводили внутренний разбор — по большому счету, бизнес не тревожится по поводу пошлин и каких-то иных мер. Здесь чисто рыночные уже условия, и в этом плане мы свою работу, можно сказать, по большей части сделали.

— Что предполагает цифровизация транспортных коридоров? Насколько другие страны, в первую очередь Китай и таможенная служба страны, готовы идти к упрощению процедур?

— Наши эксперты говорят, что сейчас потенциал цифровизации равен по эффекту строительству новых магистралей — цифровизация позволяет оптимизировать логистику, сократить простои, особенно на пунктах пропуска за счет предварительного декларирования, обработки грузов, особенно при мультимодальных поставках. У нас приняты две «дорожные карты», одна внутрисоюзная, вторая — с Китаем, она направлена на переход на полностью безбумажные перевозки для начала в железнодорожном сообщении, а в перспективе — и на других видах транспорта. У нас был российско-белорусский эксперимент по полностью безбумажной работе. Он получился эффективным, сейчас мы присоединяем к нему коридоры через Казахстан и другие страны союза. Мы видим, что у нас активно развивается безбумажное оформление между перевозчиками стран союза — в этом плане эффект достаточно большой, и с китайской стороны тоже есть серьезное продвижение. Соглашения были и раньше, но была большая доля невыверенной информации, сейчас же мы видим, что качество информации с китайской стороны резко выросло — 92% сообщений полностью верифицированы, что позволяет нам эффективно выстроить предварительное декларирование на границе и ускорить пропуск грузов и продвижение. Сейчас это особенно важно, поскольку железнодорожные магистрали у нас перегружены, простои — это, конечно, крайне болезненная вещь, а цифровизация позволяет разрешить эту проблему.

Такой же безбумажный оборот нам нужен и по коридору «Север—Юг», чтобы весь наш макрорегион в плане цифровизации был крайне продвинутым и эффективным. Сюда же наслаивается и задача подсчета углеродного следа, что позволит сертифицировать и представлять наши перевозки как климатические, четко отчитываться по углеродному следу — это дает дополнительную конкурентоспособность и привлекательность этому коридору.

Замечу, что мы пришли не на голое поле, многое уже было сделано, таможня активно внедряет цифровые технологии, а взаимодействие между таможнями и национальными железнодорожными перевозчиками в большинстве случаев уже автоматизировано, цифровизовано, нам нужно в определенном смысле сочленить эти уже готовые пазлы, мы этим и занимаемся.

— Внедрение пограничного углеродного налога в ЕС влияет и на поставки в азиатские страны, импортеры в которых учитывают издержки для дальнейшего экспорта в ЕС готовой продукции. Как климатическая повестка рассматривается на уровне ЕЭК?

— Климатическую повестку мы в комиссии рассматриваем именно с точки зрения влияния на торговлю, у нас нет повестки, связанной с обязательствами по экологии, мы как союз не берем их в рамках Парижского соглашения, это все делают наши национальные правительства. Мы, как говорится, идем от боли — она, в общем-то, не сильная, но уже очень вероятная и приближающаяся. Мы понимаем, что рассинхронизированное движение стран союза по климатической повестке создает огромные риски для нашего союза, поскольку рано или поздно мы столкнемся с ситуацией, когда какие-то страны уже начнут вводить цены на углерод, их предприятия начнут реально платить за выбросы, в том числе для того, чтобы торговать с Западом. Они начнут это делать, а через границу рядом находящиеся предприятия такие же этого делать не будут. Возникает вопрос конкурентных условий на рынке — как здесь быть, возникает риск введения компенсационных мер, таких же пограничных инструментов уже внутри союза.

Казахстан сейчас двигается впереди других стран ЕАЭС, при этом отрасли, которые могут быть затронуты климатическим регулированием, составляют половину торговли стран союза с Казахстаном. Стройматериалы, химия, металлургия, электроэнергия будут прямо затронуты климатическим регулированием в рамках внутренней повестки союза, здесь есть очевидные риски. Кроме того, мы должны понимать, что все наши страны сталкиваются с вызовом в связи с технологической трансформацией — нам надо переходить на новые технологии, надо привлекать ресурсы, связанные с низкоуглеродными технологиями, техническим перевооружением. Нужно объединять усилия, создавать условия для кооперации предприятий для реализации климатических проектов — например, если российское предприятие в Армении строит гидроэлектростанцию, то, конечно же, мы должны учесть эти самые углеродные единицы, как-то поделить их между российским и армянским участниками, верифицировать, чтобы их можно было реализовать на внешнем рынке. Мы должны в союзе выстроить весь этот блок вещей просто для того, чтобы создать нужную инфраструктуру для работы тех компаний, которые сами двигаются в этом направлении. А мы пока не создаем им нужных условий: мы пока не знаем, как будет развиваться углеродная повестка. Мы видим, что даже те параметры и целевые показатели, которые себе ставили в ЕС, скорее всего к 2030 году достигнуты не будут — но я не думаю, что это кого-то смутит: технологическая перестройка запущена, и этот процесс будет, конечно, продвигаться. Надо быть готовыми и усиливать конкурентную способность наших предприятий — и на внутреннем рынке, и на международном.

Наши предприятия уже активно двигаются в этом направлении, реализуют климатические проекты, сертифицируют, отчитываются, выстраивают свою сеть поставщиков, которые предоставляют нефинансовую отчетность. Предприятия это уже понимают и действуют, нам же важно теперь на уровне союза и правительства выстроить механизмы, которые будут им помогать достигать этих целей.

— Как планируете развивать проект евразийского агроэкспресса?

— Этот проект рассчитан не на зерно, а на более маржинальную продукцию, прежде всего — мясо, молочную продукцию. У нас, к сожалению, по статистике тонна импорта более чем втрое дороже, чем тонна экспорта. И маржинальность наших поставок надо увеличивать, это первое соображение. Второе — что рынки Азии с большим удовольствием приобретают нашу продукцию, если мы говорим о курице, говядине, по свинине ситуация разнится в связи с особенностью целевых рынков. Большой интерес к кондитерской продукции, шоколаду, это также конфеты, мороженое, масло подсолнечное, молочная продукция. Наша задача сегодня действовать в духе современности — если раньше большие рыбы поедали маленьких, то теперь быстрые рыбы поедают больших. Этому содействует электронная торговля, цифровизация, а агроэкспресс как раз предполагает маршрутные поставки на целевые рынки, в рефконтейнерах маршрутными поездами без остановок на целевые рынки, допустим, срединного Китая. Сейчас Средняя Азия развивается активно, выстроили, откатали в прошлом году пилотные поставки по коридору «Север—Юг» на Иран, Индию, арабские страны, везде видим, что маржинальность поставок очень хорошая получается.

При этом нам нужно решить ряд вопросов – это прежде всего рефрижераторный парк, выстраивание ниток маршрутов, решение вопросов, связанных с пограничными проверками. Даже в первые два года мы существенно опережали плановый график по поставкам, а тогда Китай был закрыт из-за ковида, и приходилось везти в обход, теперь же мы везем прямыми маршрутами — это абсолютно рабочая схема, «продуктопровод» на целевые рынки.

— Как сейчас работает Евразийская перестраховочная компания? Шла речь о необходимости увеличения ее уставного капитала.

— Во-первых, начну с того, что евразийский перестраховочный проект был запущен нами еще до всех событий 2022 года и даже до ковида. Он вписывается в логику развития интеграционных процессов — аналогичные структуры на некоторых рынках и в некоторых региональных объединениях уже работают и весьма успешно. Смысл в том, что перестраховочная компания дополняет национальные экспортные агентства, обеспечивает дополнительное страховое покрытие с более глубокой аналитикой региональных рынков. Не секрет, что еще до санкционных ограничений котировки перестрахования при поставках, допустим, из Белоруссии в Россию или из России в Казахстан были гораздо выше, чем котировки наших национальных перестраховщиков — потому что западные рынки относили нас к третьей, четвертой категории рисков, и через них тарифы шли более высокие. Это связано с тем, что они не знали наших рынков, не были так глубоко в них интегрированы, поэтому это было не очень-то выгодно.

Наднациональные перестраховочные структуры позволяют лучше работать с рисками, лучше их регулировать, а поскольку участниками ЕПК являются правительства стран, то у нас есть еще дополнительный ресурс для того, чтобы урегулировать какие-то вещи, минимизировать убытки. Все это дает конкурентные преимущества и нишу для создания подобных структур. И поэтому основной акцент работы, как и намечалось, безусловно, будет сделан на обслуживании внутрисоюзной торговли, которая растет бурными темпами.

Теперь, конечно, появилась и новая задача в связи с текущей ситуацией — дать покрытие по соответствующим рискам при поставках в дальнее зарубежье. Здесь мы также будем работать и предоставлять покрытие по мере набора компанией соответствующей экспертизы и капитала.

Капитал у нас обозначен — сейчас это 15 млрд российских рублей, которые будут набраны за два года, а дальше жизнь покажет: будет понятна эффективность работы, потребность в капитале, ну и, учитывая темпы развития, уверен в том, что стороны будут внимательно смотреть на эту ситуацию. От ряда участников, крупных участников компании мы сегодня имеем сигнал — «давайте скорее разворачивайтесь, давайте скорее набирайте работу, когда финансовые вопросы капитала возникнут, будем внимательно со всем этим делом разбираться».

— Эта работа сопряжена с санкционными рисками?

— Компания должна работать так же, как и другие структуры, она самостоятельно вместе со своими партнерами будет оценивать риски и будет выстраивать свою работу в соответствии с ними.

— Что может предполагать соглашение об электронной торговле в рамках ЕАЭС?

— Поскольку работа находится на начальном этапе и у сторон разные взгляды, пока мы далеки от консенсуса. Ясно одно — электронная торговля занимает у нас все больше места в наших торговых отношениях. По оценкам экспертов, к 2030 году доля электронной торговли в общей рознице превысит 30%, а в непродовольственном сегменте — 50%. В России эта доля уже составляет 30% (если вместе с продовольствием, то 14%), а общий объем рынков электронной торговли стран ЕАЭС за 2022 год составил $90 млрд. И ситуация, когда поставщик будет из Армении или Казахстана, а потребитель из Белоруссии, перестает быть оригинальной. На Ozon уже зарегистрировано 15 тыс. казахстанских, 11 тыс. белорусских, 3,5 тыс. киргизских продавцов.

У нас задекларировано свободное перемещение товаров, но в электронной торговле есть множество специфических моментов. Это и такие рутинные вещи, как форматы документов — мало того, что они не едины, так они еще и бумажные. Возникает вопрос, какая у нас электронная торговля, если она должна сопровождаться толстой пачкой бумажных документов. Разнятся и требования к защите прав потребителя, их тоже надо урегулировать. Это касается возврата, судебного урегулирования, платежей карточкой или наличкой, миллион особенностей. Возникает вопрос и по регулированию данных — некоторые страны требуют размещения серверов у себя, другие говорят про локализацию персональных данных. Унификация подходов необходима, чтобы в этой части у нас тоже был единый рынок.

— Санкции существенно осложнили проведение платежей через традиционные каналы. Обсуждаете ли вы эти моменты в рамках торговых переговоров?

— Деньги любят тишину. Проблема платежей, конечно, присутствует, но учитывая, что торговля развивается бурными темпами, она решается. Безусловно, напрашиваются и системные решения, мы видим эту дискуссию и ожидания появления расчетной единицы в рамках БРИКС, в частности, много разговоров и про цифровые активы — наверное, будут такие расчетные единицы. Но это все долгие проекты, к которым надо подойти, которые надо выстроить, хотя уверен, что они будут реализованы. А что касается работы в текущем моменте, то я вас уверяю, что у бизнеса достаточное количество креатива, каналов и возможностей, чтобы решить эту задачу. Мы в контакте со многими компаниями — кто работает системно, говорят: «Никакой проблемы с платежами нет, мы себе все выстроили». Кто-то, кто только приходит, они начинают задавать вопросы — «как, что?», им подсказывают опытных людей, подсказывают, как решать.

Но системные проблемы, конечно, есть...

— Как с Индией, например.

— Да, с Индией, с так называемыми мягкими валютами — здесь нам надо развивать торговлю. Пока те товарные группы, которые Индия может предложить нам, еще непривычны для нашего рынка — их надо настраивать, плюс, я все-таки полагаю, что индийский бизнес, индийские поставщики тоже достаточно аккуратно смотрят на российский рынок с учетом текущей ситуации. Тем не менее мы видим, что импорт из Индии растет серьезными темпами, не такими, конечно, быстрыми, как российские поставки нефти в прошлом году, но все же это другие товары, не нефть. Все придет.

Интервью взяла Татьяна Едовина