Вчера в Монако на 92-м году жизни умер один из наиболее знаменитых художников современности Фернандо Ботеро, сочинитель самых круглых людей и вещей в живописи и скульптуре ХХ века.
Фернандо Ботеро в 2015 году
Фото: Fredy Builes/File Photo, Reuters
Фернандо Ботеро в 2015 году
Фото: Fredy Builes/File Photo, Reuters
«Самый колумбийский из колумбийцев» мастер, Ботеро обрел свой мгновенно узнаваемый стиль еще в конце 1950-х, его «толстые» люди и такие же «толстые» натюрморты в живописи и скульптуре наводнили музеи и улицы городов мира. Его герои могли быть одеты или обнажены, они могли танцевать или позировать, они могли носить имя «Мона Лиза» или «Папа Лев Х», быть портретами Делакруа, Энгра и Джакометти, стоять истуканами или развалиться на животе с сигаретой в руках, но всегда они были однотипно пухлы, округлы и избыточны телом, лицом и весом. Ровно такими же, впрочем, были и его натюрморты — столы, сосуды и фрукты стремились к кругу как идеальной форме земного существования.
За эту «однообразность» Ботеро ругали всю его жизнь. За нее же его обожали зрители и коллекционеры. В результате, без сомнения, победил художник: 70 лет активнейшей художественной деятельности, всемирная слава и многообразие интерпретаций обеспечили ему место в истории искусства.
Фернандо Ботеро родился в 1931 году в городе Медельин в Колумбии. Иезуитская школа, пара лет в школе матадоров, столичная Богота, потом учеба в академии в Мадриде. То, что Ботеро будет художником, стало ясно довольно рано (уже в 16 лет он подрабатывал иллюстратором в газете), но каким именно художником он будет, выяснилось после его европейского вояжа. В 1953 году Ботеро едет в Париж учиться в самом главном учебном заведении мира — в Лувре, который еще его далекие предшественники, от Курбе до Сутина, предпочитали всем академиям на свете. 1954 год ровно с теми же целями он проводит во Флоренции. «Я изучал искусство Джотто и всех других итальянских мастеров,— скажет он позже.— Меня очаровало их ощущение объема и монументальности. Конечно, в современном искусстве все преувеличено, поэтому и мои объемные фигуры тоже стали преувеличенны». Вывод, сделанный Ботеро, не кажется однозначным, но факт остается фактом: «преувеличенные» формы всего сущего стали для художника языком его искусства.
В биографии Ботеро практически нет спадов и тем более провалов. Уже в 1961 году нью-йоркский куратор Дороти Миллер купила для Музея современного искусства его работу «Мона Лиза, двенадцать лет». Это был неожиданный и провокационный выбор: начало 1960-х, абсолютное господство американского абстрактного экспрессионизма, рядом с которым портрет пухлощекого ребенка Ботеро казался, самое мягкое, неуместным.
Однако картину выставили в МоМА ровно в те дни, когда оригинальную «Мону Лизу» Леонардо демонстрировали в Метрополитен-музее. Дальше — больше: персональные выставки в Латинской Америке и США (выставка в 1979 году в Музее и саду скульптур Хиршхорна в Вашингтоне открыла путь длиннейшему турне ретроспектив Ботеро по миру, включая выставки в Санкт-Петербурге и Москве в 1993–1994 годах, после которых в Эрмитаже и ГМИИ им. А. С. Пушкина остались замечательные его скульптуры.
Цены на его работы стабильно очень высокие: аукционные эстимейты на его картины не опускаются ниже $1 млн.
Все это, безусловно, раздражает. Прозвище «латиноамериканский Пикассо», прилепившееся к Ботеро еще в молодости, ошибочно по множеству признаков. Никогда Пикассо не позволял себе быть настолько однообразным и узнаваемым. XIX век научил, что это признак салонного, чисто коммерческого искусства. Рыночная успешность Ботеро вроде бы подтверждает эту номинацию. Критики 1960–1980-х, куда более страстные, чем сегодняшние, выливали на колумбийца ушаты грязи: мол, его работы банальны, самореферентны и оторваны от ярких течений современного искусства. В 2009 году в своем эссе писатель и художник Годфри Баркер поразится силе этой ярости: «Первосвященники современного искусства в Лондоне и Нью-Йорке терпеть его не могут, потому что он бросает вызов всему, во что они верят. Они ненавидят его еще больше, потому что он богат, имеет огромный коммерческий успех, приятен на вид и очень популярен среди простых людей». Ботеро это, скорее, смешило: «Критики всегда писали обо мне с гневом и яростью, всю мою жизнь».
При этом вопрос, большое ли это искусство, как бы уже давно не стоит. Работы Ботеро настолько хороши и приносят столько удовольствия зрителям, что ни один музей или муниципалитет, владеющий ими, не откажется от возможности их показывать.
Тем временем, при пристальном взгляде, оказалось, что далеко не все работы Ботеро так безмятежны.
Шоком стала серия Ботеро, вызванная открывшимися пытками в американской тюрьме Абу-Грейб в Ираке. «Толстые» палачи пытают таких же «толстых» пленных. Следы пыток на пухлых телах, оскал сладострастия на лицах представителей силы: «латиноамериканский Пикассо» выдал свою версию «Герники».
Прожить жизнь художника так, как прожил ее Ботеро,— мечта. Создать свой мир, населить его собственными героями, уподобить их воздушным шарам, которые всегда «приятны на вид» и всегда вызовут улыбку, быть богатым и любимым. Все это полностью опровергает негласный закон романтического представления об истинном художнике как непризнанном, бедном, с сомнениями, фобиями и злоупотреблениями. Этот образ первыми разбили Пикассо и Уорхол. Ботеро довел ситуацию до предела. Умереть в 91 год, в кругу семьи, будучи во славе и богатстве почти семь десятилетий,— какой-то слишком идеальный сюжет для нашего столь неидеального века. Смерть Ботеро заставит критиков пересмотреть его наследие. «Толстые» люди и вещи наверняка смогут оказаться не такими уж и простыми.