Вчера на киностудии "Ленфильм" состоялся первый просмотр новой картины Виктора Сергеева "Грех (История страсти)" с Александром Абдуловым в главной роли. Известный режиссер, прославившийся своей криминально-мелодраматической трилогией "Палач" — "Гений" — "Странные мужчины Семеновой Екатерины", на сей раз решил выступить в амплуа моралиста. В основу сюжета новой ленты легла история странствий монаха и блудницы.
Не секрет, что петербургские критики не жалуют Виктора Сергеева, инкриминируя ему конъюнктурное потакание вкусам массового зрителя. Но, в конце концов, умело раскрученный детективный сюжет, изложенный в ритме сентиментального вальса, — еще не грех. Прокатчиков, с успехом тиражирующих "Гения" на видеокассетах, не занимают рассуждения о длиннотах, монтажных просчетах и жанровых ляпах. Однако картину "Грех (История страсти)", независимо от прежних симпатий или антипатий к режиссеру, приходится признать сокрушительной неудачей Виктора Сергеева и его съемочной группы. Причем неудачей показательной для отечественного жанрового кино, балансирующего на грани сюжетных фантазий и "авторского" представления об окружающей действительности, в просторечии называемого "чернухой", — где в единый сюжетный клубок сплетаются будни рэкетиров, монахов, дипломатов, проституток, студентов, школьниц, инженеров и барменов. Тяготение к жанру расплывается в микшировании стилей, а метания от смешного к трагическому обнаруживают не силу позиции, а слабость режиссуры. Если же добавить к этой сумятице излюбленный отечественными режиссерами зарубежный антураж, необходимый теперь для раскрытия характера заблудшей русской души, то мы получим исчерпывающее, хотя и несколько утрированное представление о современной мелодраме.
Сама история страсти монаха Агафангела (Александр Абдулов) и юной блудницы Нины (Ольга Понизова), рассказанная Виктором Сергеевым, не столько греховна, сколько утомительно аморальна. Как и сцена прелюбодеяния у гроба старца в монастыре, как и соединение рук в иерусалимском Храме Гроба Господня, как и цитируемый героиней Булгаков, как и намеки на Сонечку Мармеладову. Что предопределено было исключительным незнанием авторами тех стихий, в которые они дерзнули ворваться: а именно — Церковь и Мир, понимаемый как бордель. Зрителю же предлагается рассматривать пространство между этими двумя полюсами как единую сферу и согласиться с авторами картины, что "ничто не свято" ни в России, ни в Израиле, ни на Риппербане. Для доказательства этого тезиса режиссер помимо мерзавца Агафангела населяет картину еще целым скопищем отвратительных персонажей — здесь и спивающаяся в роскоши антикварного жилища мать-дворянка, и похотливый отец-мидовец, и алчный отчим-бизнесмен, и ханжа-паломница...
После просмотра "Греха" — очевидно, уловив смятенные настроения зала и зная об известной предубежденности собравшихся, Виктор Сергеев призвал критиков не торопиться с рецензиями. Впрочем, "пробный" показ сопровождался обильным вечерним фуршетом в кабинете директора "Ленфильма". Поэтому критики позволили себе не поверить режиссеру на слово и по "народным приметам" определили, что присутствовали именно на премьере.
Трудно сказать, насколько фальшь содеянного "Греха" очевидна его создателям. Во всяком случае, им удалось сохранить спокойствие перед первыми своими зрителями. Лишь фраза сценариста Евгения Козловского — "мы задумывали снять чуть-чуть другое" — могла послужить косвенным намеком на признание неких просчетов. Однако это не помешало ему указать присутствующим на глубокое духовное родство героя Абдулова и толстовского страстотерпца Отца Сергия.
ИННА Ъ-ТКАЧЕНКО