Маргарита Володина. Исповедь актрисы. М.: Новое литературное обозрение, 2005
Маргарита Володина была советской кинозвездой. Об этом, правда, уже почти никто не помнит, но была. Еще она была очень красивой женщиной. А еще она до сих пор здравствует — живет в Париже рядом с дочерью и внучкой. Публика, совершенно забывшая ее как актрису, тем не менее охотно прочтет ее мемуарную исповедь. Исповедь странную и нервную — отличное пособие по психоанализу или печальное свидетельство того, как мы сами можем искорежить свою жизнь больше, чем любая, пусть даже самая неблагополучная, история нашей страны. Володина начинала очень ярко — питерская девочка, папа семью бросил, начало войны застало ее в деревне у няни, где и протянула четыре года оккупации без мамы, ненавистный отчим-военный, тюрьма матери, коммуналки, школа-студия МХАТ, кино, театр, любовь, ребенок, успешные роли и одна звездная — "Оптимистическая трагедия". Всего в фильмографии актрисы 16 картин, но вполне было бы достаточно и этой, с триумфом в Канне, с миллионами зрительских писем, с завистью коллег. Вот только совершенно оправданное театральными и киношными нравами всех времен и народов слово "зависть" Володина предпочитает заменять на "ненависть". В ее воспоминаниях ее много и часто ненавидят: за красоту (даже немцы-оккупанты выделяли красивую городскую девочку в псковской деревне), за удачливость в кино (фильмов тогда снимали мало, да и актеров снимали все больше одних и тех же), за мужа-режиссера (Самсон Самсонов, снявший все ее главные фильмы, даже на пороге расставания отдавал жене лучшие роли), за остраненность, за свойство везде оставаться чужой. Описания тотальной ненависти легко перерастают в манию преследования — безумные поклонники, блюстители нравов из парторганизаций, КГБ, перестроечная мафия... Понять, было ли это на самом деле, невозможно. Сама Володина "сбежала" в Париж к дочери, воцерковилась, пишет, что смирилась. Вот только книга получилась не смиренная — злая и обиженная.
Литературная жизнь России 1920-х годов: Москва и Петроград. 1921-1922 гг. М.: ИМЛИ РАН, 2005
Это самое начало многотомного коллективного труда, жанр которого проще всего определить как документальная хроника. Количество проделанной составителями работы потрясает — два года расписаны в книге буквально по дням и на каждый день отыскано по одному, а чаще по несколько событий, имеющих хоть мало-мальское отношение к литературе. И тут же краткие сводки поясняющих цитат из тысяч рецензий, газетных и журнальных статей, дневников, личных писем. Календарность придает всему этому замечательному вороху стройную логику неспешного романа-эпопеи: из разрозненных кусочков постепенно складывается что-то вроде портрета эпохи. Портрет, надо сказать, не без жестокости. Вот что мы знаем про начало 20-х? Начался НЭП, страна вздохнула посвободней, в столицах пооткрывались кафе и театры, снова нарисовалась "шикарная жизнь" с кокаином, богемными кабачками и несметными поэтическими вечерами. Эти стереотипы книга отчасти подтверждает, добавляя к ним развеселое мельтешение однодневных художественно-литературных журналов — дальних предков нынешнего "глянца". В эти самые два года вышли "Подорожник" и "Anno Domini" Ахматовой, "Tristia" Мандельштама, "Сестра моя жизнь" Пастернака; тут же — по-детски еще хулиганящий Есенин и постепенно "бронзовеющий" Маяковский. А вот и нет, а вот и не идиллия, не безоблачный "угар НЭПа". В те же 24 месяца умерли Блок и Хлебников, расстрелян Гумилев, написаны уймы "рецензий" в лучших традициях литературного доноса, а сотни действующих лиц той самой литературной жизни уехали навсегда. Поначалу в мнимые "командировки", а потом — сразу крупными партиями — и в принудительную эмиграцию.
