Перекличка анонимов
«Автор неизвестен» в Музее русского импрессионизма
В Музее русского импрессионизма открылась одна из самых ожидаемых выставок сезона — «Автор неизвестен. Коснуться главного». Ожидания оказались не напрасны, в чем убедился Алексей Мокроусов.
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Неизвестных художников не любят ни публика, ни критики, ни галеристы. О них трудно писать, их не особенно выгодно продавать, да и как включать в экспозиции? Кураторы выставки «Автор неизвестен. Коснуться главного» Анастасия Винокурова и Константин Цаликов решили показать не только картины и рисунки, традиционно маркируемые как «Неизвестный художник» (на профессиональном сленге «н/х»), но и работы, авторство которых, пусть и годы спустя, все же удалось установить. Специально к выставке, правда, никого открыть не удалось, уж больно это трудоемкий процесс. Но за последние 60 лет в советских, а затем и российских музеях определили немало авторов безымянных прежде произведений. В Музее русского импрессионизма показывают, в частности, «№207. Без названия» Василия Кандинского из тюменского музея, «Супрематическую композицию» Ивана Клюна и «Пожар в городе» Ольги Розановой из собрания Художественного музея города Ельца, двусторонние картины Роберта Фалька и Алексея Явленского: в первом случае это «Портрет цирковой артистки» и натюрморт 1909 года (из Химкинской картинной галереи), во втором автопортрет Явленского с портретом Елены Незнакомовой на обороте из омского музея.
Вообще портретов много — от шаржированного Бальмонта до легендарной Евдокии Никитиной, организатора литературного объединения и одного из лучших московских издательств 1920-х «Никитинские субботники» (все работы из собрания Литературного музея). Никитина (1893–1973) запечатлена сразу на двух портретах, исключительная для выставки арифметика понятна. В ее квартире во Вспольном переулке после революции был интеллектуальный салон, где собирались литераторы, философы и художники, от Андрея Белого до Константина Юона, от Евгения Лансере до Михаила Пришвина. Огромнейший архив Никитиной до сих пор толком не разобран.
Особый интерес вызывает портрет писательницы Лидии Сейфуллиной. Как вполне обоснованно предполагает хранитель Литмузея Дарья Решетникова, его автором был писатель и историк балета Михаил Борисоглебский, печально известный в истории хореографии тем, что присвоил себе двухтомный труд другого знатока балета, Дениса Лешкова, да и его конфликт с коллегами-писателями в конце 1920-х из-за подозрений в сотрудничестве с ГПУ простить ему не смогли многие.
Но произведений с раскрытыми именами немного, основа выставки — именно неизвестные художники. Чтобы придать осмотру некоторую динамику, устроители построили путешествие по миру анонимов как путешествие в мир формы: «Глаза и свет», «Композиция», «Движение и звук». Внутри разделов — не только сами работы, но и всякие арт-забавы типа конструкторов для детей и взрослых. Более ста экспонатов отбирали из 30 музеев и шести частных коллекций; владельцы собраний и искусствоведы описывают в каталоге работы, историю их появления в собрании и предположения относительно авторства. Лишь петербургский Русский музей, в коллекции которого множество анонимных работ, отказался участвовать в московской выставке. В Петербурге уже много лет готовят том каталога-резоне, посвященный неизвестным авторам, к его выходу собираются приурочить соответствующую выставку.
Раскрывать имена можно бесконечно. Во время вернисажа галерист Ильдар Галеев предложил новое прочтение инициалов на графическом листе «Голод» из коллекции петербургского собирателя Андрея Васильева — вероятно, это Михаил Цехановский, известный мультипликатор и иллюстратор (он, в частности, автор знаменитой «Почты» — книги и мультфильма по сказке Маршака). Сам Галеев переатрибутировал портрет мальчика, приписывавшийся ранее безвестному «Б. Госцинскому». После макросъемки фрагментов «Портрета Мухитдина» и перевода надписи арабской вязью на холсте стало понятно, что речь о Борисе Пестинском, ученике Петрова-Водкина, который после ареста и высылки в Среднюю Азию работал на герпетологической станции, собирая для фармакологов змеиный яд. Он погиб от множественных укусов гюрзы.
Открытым остается вопрос, как поступать с художниками, которые осознанно не подписывали свои работы. Многие хотели оставаться анонимами, поскольку работали в рамках утопических художественных проектов — как ученики Михаила Матюшина или Павла Филонова, например, или, если брать более свежие примеры, в арт-группах Guerrilla Girls или Pussy Riot. Что делать в этом случае, искать ли имя автора? А обнаружив, заносить ли его только в инвентарные книги или открывать и зрителю? Либо стоит отнестись к осознанному выбору с уважением, принять правила игры, предложенные художником?
Одна из драм подобного нарушения авторской воли вскоре должна разыграться в английском суде, где таинственному Бэнкси, кажется, все же придется официально раскрыть свое имя по решению судьи. Неизвестно, выиграет ли от этого история искусства, останется ли музей свободным пространством, где срывание масок не носит еще принудительного характера.