Кинососедские отношения
Как южнокорейское кино очеловечило своих северокорейских героев
Одним из показательных штампов кино и сериалов Южной Кореи долгое время был персонаж-гражданин КНДР — солдат-изувер, коварный шпион, диверсант, фанатик. Такого даже нельзя назвать отрицательным — он просто враг, страшный или карикатурный. Однако за последние 40 лет южнокорейская кинематография все же сумела избавиться от собственноручно созданного жупела и увидела в ближайших соседях обыкновенных людей.
«Объединенная зона безопасности». Пак Чхан Ук, 2000
Фото: CJ Entertainment
«Объединенная зона безопасности». Пак Чхан Ук, 2000
Фото: CJ Entertainment
С окончанием Второй мировой войны и японской оккупации началась история новейшей Кореи: полуостров разделили по 38-й параллели на советскую и американскую зоны влияния. Неслучайно Республику Корея и Корейскую Народно-Демократическую Республику для простоты называют Южной и Северной: вода и пламя, небо и земля, выстраданная демократия и потомственная автократия, капитализм и коммунизм — нужное подчеркнуть. Пропасть между этими государствами образовалась после корейской войны (1950–1953) — формально до сих пор не законченной. Идеологическое противостояние, усиленное фронтовыми травмами, отразилось и на кинематографе, где линия партии — как в КНДР, так и РК — не допускала сочувствия бывшим согражданам.
Эта формула дегуманизации хорошо известна по антикоммунистическому периоду Голливуда времен маккартизма или советскому послевоенному кино. Солдаты — безликие, застегнутые на все пуговицы изверги, сочувствующие идеям чучхе — фанатики, готовые пожертвовать своими и чужими жизнями ради абстрактной цели. Таких персонажей можно увидеть в «Ариране» (1954) Ли Гхан Чона и «Ящике смерти» (1955) Ким Ги Ёна. Там же выведен самый неприятный тип конформиста — человека, использующего чужую гуманность, чтобы добиться цели: в «Ариране» мужчина вынуждает женщину, которая укрывает раненых американских солдат, выйти за него замуж.
Правда, тут аналогия с Голливудом, американским и советским, создает несколько искаженную картину южнокорейской кинематографии. Молодой польский киновед Роман Гусарски отмечает, что «антикоммунистических» фильмов в стране производилось не так уж и много, порядка 18 в год, и то речь скорее об отдельных сюжетах или мотивах, а не об историях, целиком сосредоточенных на хуле КНДР. В те же 1950-е выходили трагедии о разделенных семьях, а уже упомянутый Ли Гхан Чон снял «Пиагол», посвященный северокорейским солдатам, отказавшимся соглашаться с перемирием. Режиссер не стал делать из персонажей безжалостных антагонистов, поэтому компромиссом с цензурой в итоге стала финальная сцена, где последний оставшийся в живых бредет к флагу Южной Кореи.
Фото: Artist Studio; Sanai Pictures
Фото: M Pictures, Next Entertainment World
Фото: Se-kyeong Productions
Этапным фильмом в изображении не столько северокорейцев, сколько идеологической динамики между странами стал «Последний свидетель» Ли Ду Ён — почти трехчасовой эксцентричный детектив, где полицейский Бён Хо (Ха Мён Чжун), обладающий харизмой частного сыщика из нуара, расследует убийство винодела. Истоки дела обнаруживаются во временах корейской войны, изображенной в крутосваренной традиции «чума на оба ваших дома»: зверства коммунистов неотличимы от действий южнокорейских солдат, а выбор стороны для многих персонажей обусловлен выгодой, а не идеологией. Снятый в 1980-м, в момент ослабления государственный хватки — между убийством Пак Чон Хи и диктатурой Чон Ду Хвана,— фильм успел стать хитом национального проката, пока в нем не усмотрели крамолу. «Последнего свидетеля» сократили практически на час, вырезав как минимум эпизоды, где коммунисты насилуют южнокорейскую девушку, которую потом домогается земляк-прокурор. Сцену, как он получает взятку, тоже решили купировать. Продюсера и сценариста арестовали. В более или менее первозданном виде «Последнего свидетеля» показали только в начале нулевых, а также на Берлинале-2017, где Ли Ду Ён лично представлял фильм.
Примечательно, что именно в 1980-м с идеей объединения Севера и Юга выступил Ким Ир Сен — и с тех пор вопрос продолжает всплывать в повестке дня. Особенно активно в 90-е, когда Южная Корея избрала политику «солнечного света», стремясь разделять идеологическое противостояние и экономическое или гуманитарное сотрудничество. К этому моменту в Республике Корея закончился дрейф военных диктатур в сторону демократии и гражданских свобод, а также была провозглашена идея «халлю», призванная способствовать культурному экспорту по всему миру на фоне экономического кризиса. И в этот момент выходит фильм Кан Че Гю «Шири».
Первая ласточка (на самом деле рыбка) конкурентоспособности индустрии озарила экраны кинотеатров в феврале 1999-го: посмотреть на первый отечественный блокбастер пришло суммарно 6,5 млн человек, что оказалось в полтора раза больше, чем у рекордсмена южнокорейского проката за 1998-й — «Титаника» Джеймса Кэмерона. Считается, что именно со шпионского боевика Кан Че Гю, который следом снял военную драму «38-я параллель» (2004), начались кассовые успехи корейских фильмов внутри страны, а потом и за ее пределами. Параллельно азиатский, а следом и западный рынки покоряли дорамы (сериалы) и кей-поп (популярная музыка). Апофеозом мягкой силы Республики Корея стала «Игра в кальмара»: сериал о смертельном соревновании бедняков за крупную сумму вон благодаря медийным мощностям Netflix вызвал истерию планетарного масштаба.
Собственно, «Шири» — не просто остросюжетный боевик с детективной интригой и мелодраматическим накалом, а фантазия на тему объединения двух Корей, которая витала в воздухе под занавес XX века. В 1991-м даже разработали специальный флаг с голубым силуэтом полуострова на белом фоне, который мог использоваться на совместных спортивных соревнованиях. Режиссер Кан Че Гю в каком-то смысле рефлексировал отношения стран в прямом эфире — в формате шпионского боевика о спящих северокорейских агентах, которые хотят устроить теракт во время футбольного матча между КНДР и Республикой Корея, призванного усилить политическое притяжение (главаря отряда сыграл Чхве Мин Сик, будущий «Олдбой»). На этом фоне разворачивается сюжет в духе «Ромео и Джульетты», чьими участниками оказываются агенты Севера и Юга.
Успех «Шири» показательно двойственен: с одной стороны, в нем соблюден антикоммунистический «канон» (северокорейские бойцы неотличимы от террористов в «Крепком орешке»), с другой — откровенная неприязнь выведена как прерогатива политических элит и спецагентов-радикалов. Обычные граждане здесь по-своему травмированы войной и разделением, но могут найти общий язык друг с другом. Ключевым образом становится рыбка шири (корейский елец), служащая кодовым словом для начала операции КНДР. Она воплощает абсурдность вражды между корейцами Севера и Юга: ведь шири обитает в реках на территории всего полуострова.
Через год выйдет «Объединенная зона безопасности» Пак Чхан Ука, где Сон Кан Хо, мелькавший в «Шири», сыграет старшину пограничной службы КНДР, а роль его южнокорейского коллеги достанется Ли Бён Хону — еще одной будущей суперзвезде национального и мирового кино. И снова не обойдется без детективной структуры: перестрелка в демилитаризованной зоне, раскинувшейся вдоль 38-й параллели, становится поводом разобраться, какие на самом деле отношения у граждан противоборствующих стран. Спойлер: более дружеские, чем демонстрируют пропаганда или старые фильмы. Коллеги с разными паспортами остаются верны дружбе даже под страхом трибунала.
Примерно с этого момента популярная культура Республики Корея будто чувствует себя свободной от необходимости отстраиваться от политического или идеологического противостояния с северным соседом и может, наконец, сфокусироваться на внутренних проблемах и собственных исторических шрамах. Речь ли о разрушительных последствиях экономического кризиса (см. «трилогию мести» Пак Чхан Ука), влиянии американского присутствия («Вторжение динозавра» Пон Чун Хо) и подобострастной ориентации на Запад (его же «Паразиты», борьбе с малейшими проявлениями коммунистической идеологии внутри страны, апофеозом которой стало жестокое подавление студенческого митинга в Кванджу (см. «Таксиста» с Сон Кан Хо), или же поиске иных «внутренних врагов». Последнему посвящена «Охота» (2022) Ли Джон Джэ: в режиссерском дебюте фронтмена «Игры в кальмара» описана борьба внутренней и внешней разведки в 1980-е, а интересы патриотов Северной и Южной Кореи оказываются едва отличимы.
Вообще есть мнение, что никакой единой Кореи на Юге уже не хотят, хотя и стесняются публично в этом признаться. Слишком дорого рядовым гражданам обойдется интеграция северного соседа, которого нужно будет вытягивать из экономического болота. Отсюда же новый образ граждан КНДР, которые в современных фильмах появляются не как схематичные антагонисты, но как заслуживающие сочувствия и социальной защиты мигранты, подобно работягам из стран Восточной Азии, Индии и Пакистана.
Наиболее красноречиво новый северокорейский герой южнокорейского кино воплощен даже не в «Игре в кальмара», где беглянку из КНДР сыграла супермодель Чон Хо Ён, а в «Малышке на драйве» (2022) Пак Тэ Мина. Водительница по прозвищу Шеф-чан в исполнении Пак Со Дам из «Паразитов» помогает за солидное вознаграждение покинуть страну тем, кто не может сделать это легально. Обычно — скрывающимся от бандитов или полиции. Многое повидавшая на родине и в эмиграции, на любой вызов окружающего мира привыкшая отвечать исключительно цинизмом, однажды она встречается с маленьким мальчиком, которого разыскивают коррумпированные следователи, и оказывается способной на сочувствие и эмпатию. Такой же путь в каком-то смысле проделало и южнокорейское кино, которое, преодолевая собственные травмы и пропагандистские клише, увидело в северном соседе в первую очередь человека.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram