Дыра в моем перце

Есть столько же весомых причин пойти на новый шведский фильм "Дыра в моем сердце", сколько и не делать этого, считает АНДРЕЙ ПЛАХОВ.

       Смотреть надо, поскольку это фильм Лукаса Мудиссона. Международным хитом стал его дебют "Fucking Amal", что на неформальный русский можно перевести как "Гребаный Урюпинск", а прокатчиками было преобразовано в ласковое "Покажи мне любовь". Дело было в нарицательном городе Омуле, который, хоть и в паре часов езды от Стокгольма, казался его юным обитателям беспросветным волчьим углом. В местной школе вызревало взаимное чувство двух девушек, которые в финале гордо выходили из туалета обнявшись — на зависть толпе возбужденных сверстников. С тех пор прошло всего несколько лет, а телячий восторг господина Мудиссона перед идеей сексуальной свободы рассеялся как дым, как утренний туман. Его фильм "Лиля навсегда" о русской девушке, проданной сутенерами в шведское рабство, шокировал сценами насилия над героиней Оксаной Акиньшиной, и эти безжалостные фронтальные кадры лишь слабо компенсировал поэтический мотив ангельской загробной жизни. Правда, орудий мужского насилия крупным планом не показывали.
       Лукас Мудиссон к тому времени стал почитаться культурным героем нации, который с чисто бергмановским максимализмом превращает свои фильмы в моральные диспуты и приговоры обществу. Для русских же имя модного шведа тоже с самого начала имело неформальный эквивалент, напоминая о бессмертном Луке Мудищеве. И модный швед не посрамил этого славного созвучия. В новом фильме он предстает не как какой-то пускающий слюни порнограф (вроде Тинто Брасса), а как философ порнографии и ее радикальный судья.
       Теперь вместо Лили, превращенной в проститутку, — шведский подросток Эрик, чья мать погибла, а отец, бывший рокер и ветеран сексуальной революции, промышляет изготовлением домашнего порно. Жизнь мальчика проходит на съемках: так детей из бедных приличных семей мама таскала на работу в химчистку, а бабушка в церковь. Парень, отвлекаясь от коллекции дождевых червей и долбежки хард-рока, наблюдает происходящий срам через дверную щелку, не испытывая ни особого возбуждения, ни отвращения. Скука производственного процесса не становится меньше от того, что помимо банальных актов здесь имитируют садизм и убийства. Все это — профрутина чернорабочих киношной профессии с простоями, возникающими оттого, что чей-то "перец" отказывается занять боевые позиции, а чья-то "киска" чересчур перегрелась.
       Лукас Мудиссон напрашивается на цензурные скандалы и на сравнения с фильмами Катрин Брейя, но проигрывает ей, возможно, потому, что в феноменологии дыры глубже разбираются женщины. Правда, есть контрпример — китаец Цай Миньлян, один из киношедевров которого называется "Дыра", а другой — "Капризное облако", причем герой второго с отцом Эрика — коллеги. Картины Цая изобретательны и остроумны, а символическая "дыра" оборачивается то щелью между квартирами, то гнездом оконной решетки, то, наконец, дыркой, пробуравленной в мякоти арбуза. То, что китайцу здорово, для шведа смерть. Фильмы Мудиссона делаются все грубее и мрачнее, а его социалистическое воспитание выпирает и там, где он становится на путь тяжелого морализаторства. В конечном счете роковая дырка, через которую утекает даже самый радикальный замысел, обнаруживается не в сфере гениталий, а в области головы.
       С другой стороны, сколь ни малоприятно смотреть это кино, но режиссер сознательно добивался эффекта тошнотворности. Один из самых бескомпромиссных современных режиссеров, Лукас Мудиссон все более откровенно отказывается от развлекательности ради прямого и даже примитивного выражения своих леворадикальных идей. Для этого он жертвует не только лаврами шведского Бергмана (впрочем, так и не достигая статуса Пазолини), но и самыми закаленными зрителями: идти на этот фильм побоялась очень сильная женщина — бывший культурный атташе шведского посольства.