Сказка об умозрительном времени
«Год рождения»: 1990-е как пустая метафора
В прокат выходит «Год рождения» — драма взросления с элементами карнавальной мистики, снятая после восьмилетнего молчания Михаилом Местецким, продолжающим разглядывать родные дали сквозь призму постмодернизма. Зинаида Пронченко — о том, насколько это уместно сегодня.
Фото: Вольга
Фото: Вольга
Наши дни, унылый, провинциальный Металлогорск (локация вымышленная, однако узнаваемая). В одной из покосившихся панелек грезит о прекрасной России будущего Филипп — страстный поклонник панк-группы «Яичный свет», гремевшей в девяностые, но с тех пор благополучно всеми позабытой. Свою убогую квартиру Филипп превратил в музей — многочисленные шкафы и антресоли забиты раритетными записями, выцветшими фото и прочими куда более странными артефактами. Дело в том, что солист «Яичного света» Сопля (яркое камео Юры Борисова) дошел в служении музыке до самого края, отпилив себе как-то на концерте голову бензопилой. Орудие самоубийства Филипп тоже с трепетом каталогизировал, еще не догадываясь, что вскоре бензопила, как то самое ружье на стене, снова пригодится. Однажды в гости к нему забредает Марина, дочь областного магната, заработавшего состояние в мясной отрасли. Безумные прожекты Филиппа, мечтающего устроить в Металлогорске Вудсток и возродить любимый город из пепла, оказывают на ее сугубо материалистическое восприятие действительности сильное влияние. Вот уже она показывает избранника родителям, а затем избраннику — положительный тест на беременность.
Коллизия «Года рождения» стара как мир. И, в общем, так же банальна. Разумеется, энтузиазм Филиппа натолкнется на цинизм окружающих, а цветению первой любви помешает полное отсутствие денег. Строить семью — это вам не панк играть. И придется Филиппу отправиться в люди, которые ни во что, кроме курса доллара, не верят, хоть и доллар этот чаще всего в глаза не видели. Фестиваль, по гениальной задумке называвшийся «Месиво» (Металлогорское синкретическое возрождение), тесть переименует в «Русский студень», гитары заменят на шампуры, вместо ирокезов перед сценой будут кучковаться крепкие затылки. Мечту затопчут, заплюют, изничтожат. И даже отец Филиппа, оказывается, когда-то занятый в «Яичном свете» на басу, а теперь починяющий в подвале айфоны, осудит сына за фантазии, что в России смерти подобны.
В финале тем не менее из-за туч проступит луч бодрящего чувство нашего достоинства ярко-желтого, яичного цвета.
На Михаила Местецкого любители кино, а также либеральная публика когда-то возлагали большие надежды. Царивший почти 20 лет в данной среде инфантилизм он экранизировал с блеском. Обычно все персонажи Местецкого — в меру дурковатые, совсем не стяжатели, материальным благам и системным ценностям предпочитают либо аскезу, либо бунт — бессмысленный и абсолютно приватный, никем не замеченный, никем не оцененный. Отчасти этот посыл укладывался в популярную теорию малых дел, оставлявших государю государево, отчасти — в хорошо известную в советском застойном кино традицию умиления лишним человеком: «Полеты во сне и наяву», «Осенний марафон», «Влюблен по собственному желанию», «Отпуск в сентябре». С единственной разницей — у креатур Местецкого душа не болела и даже не маялась, пространство вокруг казалось им не тесным и не гиблым, а просто скучным. И в этом смысле его герои ближе к Ивану из «Курьера», чем к Сергею Макарову из нетленки Балаяна. Тот факт, что Местецкий в какой-то момент взялся за написание сценария «Легенды номер 17», картины, положившей начало спортивно-патриотическому канону, несколько отрезвил критиков: неужели все эти «Тряпичные союзы» — пустое баловство?
Фото: Вольга
Фото: Вольга
Фото: Вольга
Фото: Вольга
Фото: Вольга
Фото: Вольга
Фото: Вольга
Фото: Вольга
«Год рождения» выглядит как решительный разрыв с прошлым, но таковым не является. Шутки закончились, наступило время передач для детей младшего возраста. Явно идентифицирующий себя с главным героем, Местецкий хочет в этой сказке о главном завести разговор о важном, убедить аудиторию, что даже в пространстве депрессии, коим является Россия, если очень захотеть, можно «улететь» — в космос или хотя бы во внутреннюю эмиграцию. Что чудеса случаются. Что отрезанные головы, присобаченные к телу скотчем, продолжают петь о любви и надеяться на лучшее. Есть у Местецкого, давно основавшего группу «Шкловский», и очевидное желание поклониться тени почивших революционеров — например, лидеру петербургской «Химеры» Старкову и, конечно, Егору Летову.
Как и в предыдущих работах — «Ноги — атавизм» или «Тряпичный союз»,— повествование здесь пестрит умозрительными метафорами, обозначающими то, о чем до 2022 года автору не хватало таланта рассказать без хипстерских приемчиков, а теперь не хватает смелости, да и цензура не дремлет. Сказка же, как мы помним, идеальный жанр для глубокомысленных намеков на катастрофы, о которых напрямую не скажешь. Девяностые — тоже идеальный материал для намеков, сегодня эксплуатируемый по обе стороны идеологического фронта. Как писал когда-то Диккенс в «Повести о двух городах» — это было лучшее из времен, это было худшее из времен… Главное, что то время можно вспоминать вслух, а про нынешнее — только думать про себя.
В сказке конец всегда делу венец, в жизни конец выглядит иногда как похоронка. И никакой верой в чудеса, или в себя, или в девяностые, которые можно повторить в одном отдельно взятом уездном Металлогорске, никого с того света не вернуть. И в этом смысле «Год рождения», как и «Месиво», обернувшееся «Русским студнем», стоило бы переименовать в «Год смерти». На экранах только ложь, пусть и полная душеспасительных намеков.
В прокате с 9 ноября
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram