Слушается тело

Theatre de la Ville открылся после многолетней реконструкции

Знаменитый парижский Theatre de la Ville открылся после затяжной реконструкции гастролями Нидерландского театра танца (NDT1). Одна из лучших современных компаний, на которую равняется танцевальный мир, привезла в Париж две свои последние премьеры — «15» китайского хореографа Тао Е и «Jaсkie» Шарон Эяль и Гая Бехара. Рассказывает Мария Сидельникова.

В «15» Тао Е труппа Нидерландского театра танца выглядит механизмом, в котором нет места ни личной инициативе, ни случайности

В «15» Тао Е труппа Нидерландского театра танца выглядит механизмом, в котором нет места ни личной инициативе, ни случайности

Фото: Rahi Rezvani / NDT

В «15» Тао Е труппа Нидерландского театра танца выглядит механизмом, в котором нет места ни личной инициативе, ни случайности

Фото: Rahi Rezvani / NDT

«Наконец!» — считывалось по губам входящих в светлый холл Theatre de la Ville, любимого театра парижан нескольких поколений. В конце 2016 года он закрылся на масштабную реконструкцию. Обещали управиться за три года и €26 млн. На деле вышло семь лет и более €40 млн. Сначала обнаружился свинец на вековых стенах. Затем нормы безопасности потребовали переделать сценические механизмы. Следом случилось нашествие художественного эксперимента «Дау» Ильи Хржановского, после которого пришлось латать дыры в стенах и в полу. А там и пандемия подоспела.

Видимых изменений немного: убрали с виду лестницы из холла, сделали последний еще просторнее и открытее, подчеркнув тем самым бетонную конструкцию центрального зала, которая как бы вывернута в холл. Полностью обновили убранство главного зала, а репетиционный под куполом открыли для публики, там будут проводиться камерные представления и встречи. Львиная часть работ пришлась на театральные внутренности, которые давно требовали замены.

Из символических новшеств — возвращение Theatre de la Ville имени Сары Бернар. Актриса и режиссер безраздельно правила театром 24 года, с 1899-го до самой смерти, во время оккупации ее имя стерли из названия. В этом году столетие «Божественной», и мэр Анн Идальго решила восстановить справедливость. Правда, от исторических интерьеров времен Бернар давно ничего не осталось, единственное напоминание — скульптура Матурина Пеше, изображающая ее в коронной партии Федры, пристроилась кое-как бедной родственницей в лестничном пролете.

Возвращение Theatre de la Ville праздновали всем городом: Хофеш Шехтер с молодыми танцовщиками и студентами зажигали на площади Шатле, Орели Дюпон давала балетный класс, концерты, танцевальные перформансы, импровизации шли нон-стопом в театре и вокруг него. Своей репутацией одной из самых передовых танцевальных сцен не только во Франции, но и в Европе Theatre de la Ville обязан легендарному директору Жерару Виолетту (1936–2014). Он был главной движущей силой французского современного танца на протяжении четырех десятилетий: в 1979 году привез Пину Бауш и подсадил на нее весь прогрессивный Париж, дал сцену «новой волне». Он же приглашал лучших современных иностранцев: Мерс Каннингем, Люсинда Чайлдс, Триша Браун, Анна Тереза Де Керсмакер стали своими в Париже во многом благодаря Виолетту. Его преемник, актер и режиссер Эмманюэль Демарси-Мота хотя и выходец из драматического театра, но все же танцевальный вектор сохраняет вот уже больше 15 лет. В нынешнем инаугурационном сезоне заявлены сплошь первые имена: Маги Марен, Анна Тереза Де Керсмакер, Вуппертальский театр, Кристал Пайт.

Открывал бал Нидерландский театр танца, точнее, его основная труппа NDT1. И им не впервой: после предыдущей реконструкции Theatre de la Ville в 1968 году сезон начинался с них же. Только тогда это была совсем юная компания из никому не известной в танцевальном мире Гааги, а сегодня это огромная театральная машина с 60-летней историей за плечами, состоящая из двух международных трупп, куда стремятся артисты со всего мира, а попадают только лучшие. С 2020 года у NDT новое руководство. На смену Полу Лайтфуту, который правил в тандеме с Соль Леон с 2011 года, пришла Эмили Мольнар — экс-танцовщица Форсайта и многолетний руководитель Ballet BC в Канаде. В ее биографии тоже есть опыт хореографа, но пока она дает слово другим. Тао Е и Шарон Эяль объединены в один вечер темой коллективного тела.

37-летний Тао Е — танцовщик, основатель собственной труппы TAO Dance Theatre и обладатель «Серебряного льва» на Венецианской биеннале танца в этом году — переплавляет в танец все культурные коды родного Китая, от гимнастики цигун до коммунистического хождения строем. Сам мягкий, как традиционная китайская лапша (так его в детстве и называли), он делает такими же мягкими свои спектакли, называя их порядковыми номерами. Однако за внешней текучестью скрывается жесткий каркас, на который Тао Е насаживает непрерывный поток движений.

«15» — первый для хореографа опыт постановки на европейскую труппу. Получасовое действие внезапно начинается и также внезапно обрывается, не прерываясь ни на секунду. Главная фигура — треугольник, его форму при всех передвижениях по сцене железно держат двадцать три артиста — вся труппа, обращая его вершиной то вверх, то вниз, а то и образуя круги внутри него. Условных частей в спектакле тоже три, их отмеряет музыка и смена вектора движения — вертикальная часть (стоячая), горизонтальная (партерная) и смешанная. Сквозным мотивом своего хореографического вокабуляра в «15» Тао Е избрал телесную перкуссию, популярную в восточных практиках и призванную врачевать тело физическое и энергетическое. Но ни о каком смирении йога здесь нет и речи. К своим самоотверженным телам, напрочь лишенным страха, танцовщики NDT1 беспощадны: лупят себя по груди, спине, бедрам, словно вместо рук — дубовые веники, шмякаются о сцену, как кусок сырого мяса, травмоопасно выламывают локти и колени. И неистово повторяют эти движенческие ритуалы вновь и вновь, не меняя пульсирующей амплитуды движения, но и не доводя его до мертвого автоматизма. Складывается интересный образ: с одной стороны, мощный герметичный механизм, единое тело, подчиненное законам группы, где нет места ни личной инициативе, ни случайности, где отмерено все, вплоть до дыхания. С другой — его уязвимость. Кажется, случись выпасть всего одному звену, и от диктатуры не останется и следа. Но этого не случается.

Испытывает коллективное физическое тело на прочность и Шарон Эяль в своем последнем спектакле «Jaсkie». Искать подсказки в названиях или зацепки в повествовании бессмысленно: хореограф и бывшая танцовщица Охада Наарина всегда витиевато объясняет, что ставит как чувствует. Инициатором чувств выступает постоянный партнер и полноправный соавтор Гай Бехар. Механизм создания спектаклей уже отлажен, узнаются они мгновенно, и ничего нового в них по большому счету не происходит. Все те же странные люди-звери в телесных купальниках (раньше их шила Мария-Грация Кьюри, в «Jaсkie» Эяль все сделала сама, и вышло не хуже, чем у диоровской директрисы), вроде бесполые, но запредельно сексуальные, топчутся себе на высоких полупальцах, срываясь то на техно, то на пылкие соло неудавшихся балетных див, то на почти форсайтовские размашистые связки, чтобы потом опять сбиться в стаю и нырнуть в свой диковинный мир фантазий, противоречий и крайностей. Но удивительно, как при неизменных слагаемых один спектакль выглядит рыхлым дежавю, другой — откровением. «Jaсkie» именно из числа творческих удач и, похоже, в этом большую роль сыграли танцовщики NDT1. Энергия их потрясающих тел, собравшихся с разных континентов в одно мощнейшее целое, и без китайских простукиваний так сильна, что второе дыхание открылось не только у Шарон Эяль, но и у зрителей: такой овации Theatre de la Ville не слышал, пожалуй, побольше, чем семь лет.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...