В петербургский прокат готовится к выходу модернизированная версия "Кинг-Конга". Это исполнение розовой мечты детства новозеландца Питера Джексона, который ненадолго отвлекся от нее на трилогию "Властелин колец", но создал за это время необходимую техническую базу. Триумф дизайнерской мысли наблюдала на пресс-показе ЛИДИЯ МАСЛОВА.
Несмотря на всю знаменитость Кинг-Конга как одной из икон американской поп-культуры, самый первый фильм про него, потрясший публику в 1933 году небывалыми спецэффектами, потом копировался всего однажды — в 1976-м размашистый продюсер Дино де Лаурентис вбухал в ремейк $20 млн, однако картина не запомнилась особенно ничем, кроме дебюта Джессики Ланж, на которой Кинг-Конг с неподдельным любопытством рвал декольте одним небрежным движением пальчика. Питер Джексон выбрал на роль блондинки не безвестную старлетку, а взрослую и состоявшуюся актрису Наоми Уоттс, с лицом хоть еще и свежим, но все-таки отмеченным печатью не самого веселого жизненного опыта. Так что когда они с хлебнувшей лиха гориллой смотрят друг другу в глаза, между ними действительно проскакивает искра взаимопонимания, как ни глупо это звучит по отношению к искусственному творению компьютерных технологий, каким является Кинг-Конг.
Нынешний уровень технического прогресса позволил создать биологически убедительную восьмиметровую гориллу с носом в форме сердечка и человекоподобной мимикой, за которую отвечает актер Энди Серкис, игравший самого трагического персонажа "Властелина колец" — Горлума. Это он прыгал на четвереньках в костюме Кинг-Конга, позируя для цифровой модели, это он кричал кикиморой, имитируя звуковой арсенал своего героя, это его мимические реакции, рождающиеся по мотивам длительного наблюдения за гориллами в зоопарке, переносятся компьютером на обезьянью физиономию. Большое ему за это человеческое спасибо, потому что благодаря вложенной им душе горилла получилась вспыльчивая, но отходчивая и не лишенная понятий. В отличие от двух своих мохнатых предшественников джексоновский Кинг-Конг не выказывает ни малейшего желания свою блондинку оголить, и отношения между ними сугубо платонические.
Почувствовав все безысходное одиночество своего четвероногого приятеля, не знающего на проклятом острове других наслаждений, кроме убийства девушек, приносимых ему в жертву туземцами, артистка повышает культурный уровень животного, развлекая его танцевальными номерами и жонглированием — в общем, всеми штуками, которые она исполняла в нью-йоркском варьете, пока оно не прогорело и не пришлось тащиться за семь верст киселя хлебать в компании режиссера, лишенного финансирования, но не решимости снять свое кино на еще никем не открытом острове даже вопреки запрету продюсеров. Этого фанатика кинематографа играет пухленький Джек Блэк, который свирепым выражением лица косит под Орсона Уэллса, а комплекцией напоминает самого Питера Джексона (теперь, правда, сильно исхудавшего). Если и есть в образе штрихи автопортрета, то несколько сатирические — этот режиссер ради своих амбиций и жадности готов не только замучить уникальный образец вымирающей фауны, но и пойти на человеческие жертвы. Обманным путем он заманивает на корабль драматурга, чтобы тот по дороге дописал что-нибудь к имеющимся 15 страницам сценария, хотя самому Питеру Джексону этот сценарист на корабле нужнее, чем его экранному коллеге, прекрасно обходящемуся принципами "синема-верите".
Единственная ирония, которую позволили себе авторы ремейка, в основном преданно следующие классическому образцу, — это переосмысленный образ главного человеческого героя, волочащегося за актрисой. В оригинале это был мужественный обветренный моряк, которого в новой версии пародирует самодовольный актер, герой-любовник (Кайл Чандлер), оказывающийся в ответственный момент гадиной и трусом. А истинного же молодца играет Эдриен Броуди, чей герой, интеллигентный, мягкий и стеснительный драматург, нелепо и беспомощно выглядит в декорациях джунглей, где отовсюду выпрыгивают то гигантские мокрицы, то плотоядные кузнечики, то пиявки, способные засосать человеческую голову. Будь Питер Джексон чуть более злым и циничным, он бы сделал из этого сценариста вообще какого-нибудь смехотворного Паганеля, который все путает, забывает, ежесекундно падает и разбивает очки, но автор сжалился и в минимальной физической сноровке и решительности писателю все же не отказал. Когда в финале он наконец доезжает на лифте до крыши Эмпайр-стейт-билдинга, чтобы подобрать девушку, осиротевшую после гибели Кинг-Конга, ее реакция (бросается на шею возлюбленному) выглядит странной и неуместной. Более понятно было бы, если б она презрительно отмахнулась от тщедушного носатого человечка с жалобным лицом, который не может служить полноценной заменой пусть и мертвого, но такого огромного альфа-самца. Поскольку "Кинг-Конг" — кино детское, простое и наглядное, в сознании зрителя складывается прямая зависимость между физическими габаритами персонажа и масштабом его личности, широтой натуры. Это не Кинг-Конг слишком велик — это пляшущие вокруг человечки мелковаты. Он хоть и примат, но все же глыба, матерый человечище, способный на крупнокалиберные эмоции, а люди в сравнении смотрятся хомячками, способными лишь пощекотать его шкуру своими игрушечными пульками. Не из-за них, конечно, сверхобезьяна падает с крыши небоскреба, послав своей любимой девушке прощальный взгляд угасающих глаз. "Его убили не самолеты. Его убила красота" — этой репликой заканчивается фильм Питера Джексона, в точности как и классический "Кинг-Конг". Корректней и конкретней звучал бы перевод "Красавица погубила чудовище", но с этой вылезшей в русском дубляже абстрактной "красотой" трагедия не вписавшегося в социум человекоподобного существа поднимается до философского обобщения.