Указотворческая деятельность президента оказалась весьма бурной. Явился указ о земельной реформе, делающий, наконец, землю предметом собственности, каковой можно отчуждать, закладывать, пропивать etc. Что вызвало нарекания с довольно неожиданной стороны. Приближенный к президенту маститый приватизатор Петр Филиппов указал: "Наша задача — провести нашу земельную реформу в духе Генри Джорджа. А этот известный ученый был ярым противником существования паразитирующих на земельной собственности классов и общественных групп".
Внезапное толстовство известного приватизатора ("Ну и голова же была у этого Жоржа", — с одобрением говорит в романе "Воскресение" благообразного вида старец-поселянин, которому духовно воскресающий помещик Нехлюдов пропагандирует идеи Генри Джорджа) представляется отчасти странным. Идущие со времен союзного съезда прения касательно земельной реформы крутились как раз вокруг того тезиса, что в видах капиталистического прогресса необходимо развивать ипотеку, "подземельные (т. е. поземельные. — Ъ) банки" и вообще действовать в духе онегинского родителя — "отец понять его не мог и земли отдавал в залог". Это в самом деле весьма оживляет худосочный ныне рынок капиталов, но одновременно стимулирует и нехорошие земельные спекуляции, ярым противником которых и был Генри Джордж. Предлагаемое Филипповым проведение реформы в духе помещика Нехлюдова действительно может смирить спекулятивную горячку, однако на институте ипотеки тогда смело можно ставить крест — а как раз на предмет учреждения этого института реформа и была, кажется, затеяна.
Известного приватизатора утешает известный аграрий. Юрий Черниченко напоминает: "Если в Государственной думе будет мощное аграрное лобби, то от этого хорошего и нужного указа могут остаться одни воспоминания". Могут и остаться — Геннадий Бурбулис отмечает: "Я боялся, что от послеоктябрьских запретов много приобретет Жириновский, но сейчас запрещенные нашли другой отстойник — именно аграрный блок. И можно быть уверенными, что весь электорат села будет там. И это будет не 9-10%. Это будет больше. То есть все село — принудительно, через запугивание, через фальсификацию — окажется в этом блоке".
Опасающийся Бурбулис в данном случае, вероятно, предается не чистой спекуляции, но основывается на математических выкладках эксперта-деморосса Александра Собянина, показывающих, что по ряду косвенных признаков (несуразно высокий процент участия в выборах, внезапная и не наблюдаемая более нигде смена фаворита между первым и вторым туром) село бьет все рекорды фальсификации. Если же учесть, что сельские начальники, и без того склонные исправлять ловкостью рук ошибки фортуны, теперь приобрели новый мощный стимул к исправлению в виде болезненного президентского аграрного указа, результаты выборов в сельских округах могут оказаться совершенно дивотворными.
Впрочем, председатель Центризбиркома Николай Рябов полагает, что в смысле совершенного безобразия город не сильно отстает от села: "Далеко не везде созданы хотя бы элементарные условия для работы партиям, движениям и блокам. Милиция безжалостно разгоняет агитаторов, собирающих подписи". Рябов видит в том "полнейшую профанацию идеи выборов и издевательство над людьми", причем будучи человеком, и сам Рябов сделался объектом издевательства — Минфин так и не выделил ему средств для проведения кампании.
После третьеоктябрьского приступа медвежьей болезни милиция в самом деле возмужала и приобрела большой вкус к мордобою — что, понятным образом, замечательно способствует проведению выборов по международным стандартам. Некоторым (хотя и вряд ли достаточным) утешением может служить разве то, что, собственно говоря, и предыдущие, начиная с 1989 года, избирательные кампании тоже были весьма сомнительными триумфами демократии — между тем предшественники Рябова, глава союзного центризбиркома Владимир Орлов и российского Василий Казаков предпочитали давать триумфальные реляции и не выносить сор из избы. Желание Рябова вываливать сор quantum satis дает основание для умеренной надежды, что злоупотребления хотя бы в какой-то степени будут разоблачаемы и — чего только не бывает — даже и наказуемы.
Темы злоупотреблений касается и лидер РДДР Гавриил Попов, увидевший в явленном многими членами кабинета желании баллотироваться новый премудроковарный замысел. По мнению Попова, министры "намерены обзавестись депутатской неприкосновенностью, чтобы избавиться от хождения в прокуратуру".
Наиболее известных баллотирующихся министров, как-то: Егора Гайдара, Эллу Памфилову, Сергея Шахрая — в негодных делах, вынуждающих к хождению в прокуратуру, не обвинял даже обладатель одиннадцати чемоданов вице-президент Руцкой, так что — если не предполагать, что страсть к воровству обуяла Гайдара лишь теперь — в разоблачительном жаре бывший мэр существенно превзошел бывшего вице-президента. Конечно, на то и избирательная кампания, чтобы грязи не жалеть, но поповские намеки производят несколько парадоксальное впечатление, поскольку менее трех недель тому назад не кто иной как Попов предложил демократическим блокам заключить своего рода пакт о ненападении. Смысл пакта был в том, чтобы демократы воздерживались от взаимного поливания грязью, а имеющиеся у них грязевые потоки канализировали исключительно на коммунистов. То, что спустя такое малое время Попов наступает на горло собственной песне, особенно удивительно, поскольку изначальный замысел бывшего мэра казался очень здравым. В списках и лидерах РДДР значатся преимущественно отставные и практикующие муниципальные чиновники, которых молва любит обвинять в несытом лихоимстве, и все думали, что Попов-миролюбец руководствовался мудрым принципом "кто живет в стеклянном доме, не должен бросаться камнями в других". .
Впрочем, поскольку распри одолевают даже и правящую команду, взаимные предвыборные колкости и вовсе естественны. Пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков выразил сожаление по поводу присвоения Совмином имущества бывшего "РТВ-парламент": "Как ни прискорбно констатировать, но Совет министров совершил то, что... не удалось сделать ВС и Руслану Хасбулатову — создать собственное министерство пропаганды".
После такого рода заявлений более убедительно смотрятся недавние высказывания Михаила Полторанина о том, что президента и его окружение нельзя сейчас отождествлять с правительством, поскольку "потеряв мощную оппозицию и почувствовав свободу, оно пытается пользоваться большевистскими методами". Поскольку и прежде действовало правило "что у Ельцина на уме, то у Полторанина на языке", создается впечатление, что президентская команда старается спешно дистанцироваться от кабинета министров, который в скором времени может занять вакантное с 4 октября место ВС РФ. Впрочем, поскольку выборы вроде бы состоятся и всего через полтора месяца, дистанцирование от правительства, которому жить осталось так мало, выглядит вполне напрашивающимся шагом.
Сам же дистанцировавшийся президент открыл памятник Ярославу Мудрому и пустился, как то и подобает на такого рода церемониях, в исторические аллюзии. Отметив "урок того времени" — то, что "никакой, даже благой целью нельзя оправдать предательство, подлость и вероломство", Ельцин указал на особенно по нынешним обстоятельствам ценное качество князя как государственного мужа: "Он вошел в историю как собиратель русских земель. Он был воистину великим князем всей Руси, хорошо понимавшим жизненную важность единства и целостности государства".
Ярослав сел на княжеский престол после длительной кровавой усобицы, в ходе которой брат Ярослава Святополк Окаянный предательски убил двух других братьев — свв. мучеников Бориса и Глеба. Так что пассаж насчет предательства исторически вполне точен, хотя неизвестно, имел ли Ельцин в виду Руслана Окаянного или еще кого-нибудь. Менее точен второй пассаж — по мнению гр. А. К. Толстого, "Оно, быть может, с этим (Ярославом. — Ъ) порядок бы и был, но из любви он к детям всю землю разделил. Плоха была услуга, а дети, видя то, давай тузить друг друга кто как и чем во что". Вероятно, жажда унять удельных князьков побудила президента к несколько вольной трактовке событий отечественной истории — что, впрочем, тоже обычно для такого рода публичных церемоний.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ