Имидж самого демократичного региона России Москва приобрела еще в конце 80-х годов, когда опальный экс-глава столичного горкома КПСС Борис Ельцин, вопреки противодействию союзных властей, был избран народным депутатом СССР от Москвы, а столичные народные избранники стали ядром демократической оппозиции как в союзном, так и в российском парламентах. В июне 1991-го москвичи подтвердили свой демократический выбор, отдав 72% голосов за кандидата в президенты России Бориса Ельцина.
События сентября-октября 1993 года, когда противостояние между президентом Ельциным и Верховным советом во главе с Русланом Хасбулатовым вылилось в кровопролитие на московских улицах, заставили многих избирателей на выборах в Госдуму в декабре 1993 года руководствоваться шекспировским принципом "чума на оба ваших дома". На практике это выразилось в массовом голосовании за третью силу в лице ЛДПР, получившей по партспискам 21,4% голосов. "Выбор России", куда вошел целый ряд членов ельцинского правительства, и коммунистов, солировавших в антиельцинском парламенте, поддержали соответственно лишь 14,5 и 11,6% россиян.
Однако жители столицы, казалось бы, больше других пострадавшие от событий осени 1993-го, остались верны сделанному в конце 80-х выбору и снова проголосовали за демократов. В сумме партии и движения демократической ориентации набрали в Москве 60,3% голосов, оставив далеко позади и коммунистов, и либерал-демократов (см. график).
Ситуация начала меняться в середине 90-х. Надежды на быстрое превращение России в цивилизованную рыночную страну с западным уровнем жизни постепенно развеялись, появление прослойки богатых и очень богатых людей (большинство которых сконцентрировалось именно в столице) вызывало у рядовых москвичей все более отчетливое недовольство, а неспособность властей преодолеть углубляющийся экономический кризис — все большее разочарование не только в демократах, находившихся у власти, но и в демократии вообще.
Результатом этого стало резкое падение популярности либеральных партий, которые на думских выборах 1995 года собрали в Москве в два с лишним раза меньше голосов, чем двумя годами ранее. Именно тогда КПРФ установила в столице личный рекорд в голосовании по партспискам, державшийся вплоть до декабря 2005-го. Правда, столичные показатели компартии все равно оказались намного ниже, чем ее результат в целом по стране (22,3%). Потому что коммунистам, звавшим в светлое прошлое, прагматичные москвичи все же предпочли партию власти в лице движения "Наш дом — Россия", обещавшую как минимум сохранить завоевания смутного настоящего.
В еще большей степени этот прагматизм проявился на выборах 1999 года, когда демократы из СПС и "Яблока" в сумме набрали лишь 21% голосов, а уверенное большинство в столице получил блок "Отечество — Вся Россия" (ОВР). С формальной точки зрения электорат ОВР можно было бы считать левым: лидеры блока открыто пропагандировали социал-демократические взгляды и с удовольствием критиковали правительственных либерал-реформаторов. Однако решающую роль в успехе ОВР сыграли не левые убеждения избирателей, а фигура одного из лидеров блока, столичного мэра Юрия Лужкова.
К тому времени хозяйственник Лужков, сменивший летом 1992 года политика Гавриила Попова, уже успел завоевать сердца москвичей целым рядом успешных социальных программ. Поэтому, поддерживая блок ОВР, главного соперника прокремлевского "Единства", столичные избиратели голосовали не столько за социал-демократические и антикремлевские лозунги, сколько за сохранение льгот на оплату услуг ЖКХ и существенных доплат к пенсиям. А поскольку демократы из Союза правых сил, лидер которых Сергей Кириенко одновременно баллотировался и в мэры Москвы, сделали акцент на критике Лужкова, то голосованием за действующего градоначальника москвичи одновременно как бы отрекались и от своего романтично-либерального прошлого.
Тот же "фактор Лужкова" был определяющим и на выборах 2003 года: московский мэр, влившийся вместе со всем своим "Отечеством" в "Единую Россию", стал третьим номером списка партии власти, гарантировав тем самым единороссам более трети голосов столичных избирателей. Правда, по России в целом результат партии оказался несколько выше (37,6%). Но этот факт можно объяснить тем, что к концу третьего года президентства Владимира Путина у москвичей, похоже, проснулся оппозиционный задор начала 90-х: на сворачивание свободы слова и укрепление вертикали власти они ответили голосованием за "Яблоко" и СПС, которые в 2003 году получили в столице гораздо больше, чем в целом по России (обе партии не прошли в Госдуму, набрав соответственно 4,3 и 4% голосов).
Кампания 2003 года выявила еще одну тенденцию, которая нашла отражение и на выборах в Мосгордуму-2005. Новорожденный левый блок "Родина", сделавший ставку на антиолигархические и националистические лозунги, получил в Москве в декабре 2003-го почти в два раза больше голосов, чем в среднем по стране. А если учесть показатели ЛДПР, использовавшей похожий слоган "Мы за русских, мы за бедных", то получится, что националистические призывы вызвали сочувствие почти у 22% избирателей столицы. В то же время за партии демократической направленности проголосовали менее 25% москвичей — заметно больше, чем в 1999-м, но намного меньше, чем в 1993-м.
Эту тенденцию подтвердили и нынешние выборы в Мосгордуму. Правда, партия "Родина" была отстранена от участия в них как раз за излишнее рвение в национальном вопросе — Мосгорсуд и Верховный суд РФ сочли один из ее видеороликов разжигающим межнациональную рознь (в нем лидеры "Родины" требуют от "лиц кавказской национальности" убрать разбросанные ими арбузные корки, а титры на экране призывают "очистить наш город от мусора"). Но еще до этого социологи прогнозировали родинцам до 16% голосов и чистое второе место после "Единой России". Именно эту позицию в итоге заняла КПРФ, к которой, похоже, перешло не менее трети голосов избирателей, поначалу собиравшихся поддержать "Родину", что и обеспечило коммунистам почти 17% вместо 12% согласно прогнозам.
Примечательно, что еще до начала избирательной кампании многие конкуренты коммунистов упоминали "пакт о ненападении", якобы заключенный между лидерами КПРФ и столичными властями. Косвенным подтверждением наличия таких договоренностей можно считать тот факт, что после выборов коммунисты, вопреки обыкновению, не стали ни оспаривать их итоги, ни заявлять о нарушениях в ходе голосования. Тогда как, к примеру, "яблочники" начали бомбардировать журналистов сообщениями о нарушениях на выборах почти сразу после открытия избирательных участков.
Другим последствием снятия с выборов "Родины" стало снижение активности избирателей: если в ноябре на выборы, по данным социологов, собирались прийти до 40% избирателей, то в итоге явка составила менее 35%. А это опять-таки сыграло на руку коммунистам: их преимущественно возрастной электорат куда более дисциплинирован, чем сторонники центристов и тем более демократов, поэтому при уменьшении явки результат КПРФ, как правило, автоматически возрастает.
Наконец, часть голосов изгнанной с выборов "Родины", по мнению экспертов, досталась "Единой России", которой до этого социологи сулили всего 42-43%. То есть многие сторонники Дмитрия Рогозина посчитали, что призывы к ограничению прав иммигрантов вполне согласуются с государственной политикой, проводимой президентом, правительством и Госдумой, большинство в которой принадлежит единороссам. А вот лозунги объединенных демократов, шедших на выборы под флагом "Яблока", популярностью явно не пользовались. Поэтому, даже объединив усилия, либералы по сравнению с 2003 годом потеряли почти половину голосов, чему поспособствовала и низкая явка (34,8 против 56% на думских выборах-2003).
Другими словами, выборы в Мосгордуму показали, что политически активный электорат некогда самого демократичного города России в последние годы заметно полевел, а либерально настроенные избиратели по-прежнему предпочитают не ходить на выборы. И если согласиться с тем, что Россия в целом обычно голосует менее демократично, чем Москва, то можно предположить, что на федеральных выборах 2007-2008 годов ни у экс-премьера Михаила Касьянова, заявившего на прошлой неделе о намерении создать "широкую демократическую коалицию" на базе Демократической партии России (см. стр. 24), ни у любой другой демпартии шансов на победу попросту нет.
ДМИТРИЙ КАМЫШЕВ
 |
"Доля демократов среди москвичей ничуть не больше, чем среди жителей Екатеринбурга или Перми"
— Москва — опора демократии? Это миф. — Но ведь прежде демократы собирали здесь намного больше голосов, чем в этот раз. — Да, если под демократами иметь в виду только СПС и "Яблоко", то в 1993 году они побили всех, собрав в Москве до трети голосов. Но штука в том, что гайдаровская партия воспринималась тогда правящей партией. И чем больше она теряла связь с властью, тем менее популярными в Москве становились демократы. Москва — это город чиновной интеллигенции. Она не лишена либеральных, реформаторских устремлений: чиновничий аппарат не весь реакционный. Но он не оппозиционен режиму. Эти избиратели готовы голосовать одновременно и за СПС, и за Путина, которого считают опорой демократии. До сих пор во властных структурах популярность СПС выше, чем средний рейтинг этой партии по стране. — Почему же это не отразилось на последних достижениях демократов в Москве? — Потому что СПС не посылал никаких сильных сигналов тому электорату, который по роду своих занятий ориентирован на власть. При этом СПС не сделал резких шагов и в направлении второй составляющей своего электората — то есть людей, которые полагают, что идеалы демократии в России находятся под угрозой. Для них быть демократически настроенными — это значит быть оппозиционными. И они поддерживают СПС как оппозиционную партию. — Разве эти люди не "Яблоко" поддерживают? — В "Яблоке" картина такая же, как в СПС. Просто людей, которые отождествляют путинский режим с демократией, здесь гораздо меньше, а тех, кто демократически оппозиционен, значительно больше, чем в СПС. Но доля демократов среди москвичей ничуть не больше, чем среди жителей Екатеринбурга или Перми. И доля эта сокращается. — Это результат разочарования в демократии? — Все намного глубже и печальнее. Идет идейное разрушение базы демократии. Мы наблюдаем утрату демократами своего места не только на политической арене, но и в ментальном пространстве. Те, кто не разочаровался, кто держится тех принципов, с которыми шли на защиту Белого дома в августе 1991-го, с которыми начиналась эпоха перемен в России,— эти люди выглядят теперь чудаковатыми маргиналами. — Вы кого имеете в виду? — Не считаю себя вправе кого-то называть. Но у меня на памяти не одна групповая дискуссия. И тот, кто начинает говорить о правах человека или других ценностях истинной демократии, выглядит обычно совершенно нездешним наивным существом, лишенным всякой мудрости чудиком. Сохранились какие-то незыблемые основы, в которые верит определенный контингент. На него демократы могли бы сделать ставку, если бы порог для прохождения в Госдуму был, к примеру, 1,5%. — На чем же держатся утверждения социологов о том, что демократические ценности интересны 20-30% россиян? — Запрос действительно такой и есть. Это люди из новых сегментов экономики. Для них демократическое устройство такой же инструмент, как компьютер, интернет, без которого они не видят возможностей для развития. Однако нового толкования демократии им пока никто не предложил. Это сейчас пытаются сделать свежие силы — молодые ребята из "Яблока" и СПС. Но, на мой взгляд, делают это слабее и не так ярко, как когда-то люди сахаровского призыва. — Может, вы просто недооцениваете молодых? — Это не упрек молодым. То идейное содержание, которое выплеснули демократы сахаровского призыва, нарабатывали два поколения диссидентов в подполье, кровью платя за это. А сейчас... Прошло всего четыре-пять лет, как кризис постиг эти две демпартии. Уже в силу этого новое идейное содержание не наработано. Но, может, оно появится к 2007 году. — То есть прошедшие московские выборы не стали для демократов репетицией выборов-2007? — Наоборот, Москва — это инноватор для всей России. В Москве крутятся не только деньги всей страны, но и идеи, и мозги. Поэтому итог выборов в Мосгордуму станет сигналом для всех. Но положение руководителей двух демпартий ужасно. Они прекрасно понимают, что стоят на двух ногах. Одна — в оппозиции к власти, другая же ей лояльна. И принять твердое решение для них означает отсечь одну ногу. Но наберут ли они, оставшись на одной ноге, 7% на выборах в Госдуму, мне лично пока непонятно. Потому что неясно: сами демократы добились своего московского результата или в этом есть заслуги неких сценаристов, давно вынашивавших план сделать так, чтобы властный центр справа и слева украшали по одной респектабельной партии. "Если татарин начинает поучать русского — это фактор раздражения" Одной из новых тенденций, проявившихся на столичных выборах, стал рост популярности националистических лозунгов. Кем и почему недовольны россияне, разъяснил корреспонденту "Власти" Виктору Хамраеву директор ВЦИОМ по международным связям Дмитрий Поликанов.
— Смотря как интерпретировать. Мы задавали два вопроса. В первом предлагали высказать отношение к этому призыву без оговорок. Тех, кто поддерживает жесткую националистическую установку, по нашим данным,— 16%. Другие же признавали, что "Россия для русских" — это, конечно, фашизм. Но поскольку русские в стране — это большинство населения, то они должны иметь больше прав, чем другие народы. Эти, как мы их называем, "мягкие националисты" составляют 30% населения. — Возможно ли выстроить на этом призыве предвыборную кампанию так, чтобы собрать голоса всех националистов? — Думаю, это нереально. Да, люди перестали верить в миф советских времен о том, что мы многонациональная страна. Русских в стране 80% населения. Но "мягкие националисты" категорически против любых экстремистских действий и решений. Они хотели бы неких законодательных норм, дающих русским чуть больше прав, но так, чтобы не ущемлялись права нацменьшинств. При этом наши опросы показали, что уровень поддержки идеи "Россия для русских" заметно выше поддержки политиков, выступающих под этим лозунгом. Голосовать за деятеля националистического толка готовы лишь 5%, среди молодежи — 9%. А более 70% говорят, что не поддерживают действий скинхедов. — А сколько в стране интернационалистов? — Их 48%. Для них Россия — многонациональная страна, общий дом, где все народы должны иметь равные права. — Есть ли те, кто считает все народы равноправными, но русскому отводит роль "старшего брата"? — Мне довелось ознакомиться с результатами исследования, в котором одним из раздражающих факторов называлось то, что национальные меньшинства не воспринимают русских как "старшего брата". Терпимо воспринимается, когда представитель меньшинства ведет себя на равных. Но если, условно, татарин начинает поучать русского или погонять им, то есть ведет себя как "старший брат",— это фактор раздражения. — Почему фактором раздражения стали иммигранты? Порой кажется, что раздражение вызывают все приезжие. — Такое раздражение есть только в Москве. Мы проводили опрос перед выборами в Мосгордуму, и "проблема приезжих" оказалось главной. Так считают 38% москвичей. Правительство Москвы, выстраивая социальную инфраструктуру города, исходит из официальных данных о населении — 10 млн человек. Но сами же власти признают, что реально в городе проживает 15 млн. Отсюда и раздражение, которое не имеет отношения к "понаехали и позанимали рабочие места" и другим подобным тезисам. В основе опасений лежит прежде всего культурный фактор. — Боязнь чужого? — Да. Они не нашей культуры — они закрыты, живут своей жизнью, чаще всего замкнутой общиной, они представляют собой тайну, а за этой тайной, может быть, скрываются злые умыслы. Вот логика возникающего раздражения. — Кто вызывает наибольшее раздражение? — На первом месте, как нетрудно догадаться, кавказцы, раздражающие 27-30% опрошенных. Половина (15%) приходится на чеченцев, другая — на всех остальных: грузин, армян и т. д. На втором месте китайцы и вьетнамцы. Причем в Сибири и на Дальнем Востоке пресловутая "желтая угроза" вызывает меньше опасений, чем в Центральной России. На третьем месте выходцы из центральноазиатских стран. А меньше всего россиян раздражают украинцы, белорусы, молдаване. — Раздражение растет или идет на убыль? — С 1998 года националистов стало больше на 15%. "Жесткие" прибавили всего 3-4%, но в последние два года "мягкие националисты" стали принимать более четкую позицию — одни из них уходят в "жесткие", другие — в интернационалисты. — Что могут противопоставить этой тенденции интернационалисты? Свою страшилку "Фашизм не пройдет"? — Опросы по "фашизму" дали парадоксальный результат. Более 70% населения уверены, что в России существует "угроза фашизма". Но бороться с фашизмом готово меньшинство. Петицию подписать еще можно, а на митинг выйти — нет, есть дела поважнее. Поэтому эффективной политтехнологии на антифашизме не выстроить. 10% — максимум, который она способна принести. — Но ведь рост националистических настроений — довольно тревожная тенденция? — Как и люмпенизация иммигрантов. Пока можно не опасаться повторения парижских событий. Как определил Всемирный банк, в России такая плохая система соцзащиты, что иммигранты настроены на работу, а не на то, чтобы жить на пособия. Но если ничего не делать, то когда вырастет второе, третье поколение, оно уже не будет считать себя иммигрантами. И если общество их не принимает, то начинается моральный кризис, который очень быстро приводит к экстремистским действиям и вообще к противоправному поведению. |
