Зеркало для героинь

В финал «Большой книги» вышли три произведения молодых писательниц — «Роза» Оксаны Васякиной, «Валсарб» Хелены Побяржиной и «Салюты на той стороне» Александры Шалашовой. Написанные в разных жанрах, от мемуаров с элементами патологоанатомии до фантастики с элементами хоррора, они схожи друг с другом невеселым взглядом на жизнь и высоким удельным весом персонажей, в той или иной степени мертвых. Стоило ли в каждом из трех случаев ради литературного успеха тревожить покой усопших, взял на себя смелость решить Михаил Пророков.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Оксана Васякина, дебютировавшая два года назад романом «Рана», ныне автор уже трех книг. «Рана», сделавшая Васякину лауреатом премии «Нос», была рассказом о матери, «Степь» — книгой об отце. Третья называется «Роза» и повествует о тете, сестре матери по имени Светлана. «Иногда я спрашиваю у себя, почему для письма мне нужна фигура извне: мать, отец, Светлана. Почему я не могу написать о себе? Потому что я — это основа отражающей поверхности зеркала. Металлическое напыление»,— пишет рассказчица (она же автор) в «Розе».

Несомненно, это не вполне так: «металлическим напылением» могут быть биографы типа Эккермана или Валентина Булгакова, чья задача — максимально самоустраниться из текста. Самоустраниться из текста про отца или мать трудно, и Оксана Васякина вовсе к этому не стремилась. Более того: выясняя отношения с близким человеком после его смерти, она пыталась и пытается понять и его, и — в первую очередь — себя саму. И с точки зрения самопознания попытка рассказать о человеке менее близком, чем мать и отец, о том, с кем ощущаешь родство скорее духовное, чем телесное, была напрашивающейся.

«…Я понимаю, что больше всего похожа именно на Светлану. Рядом с ней я чувствовала тотальное узнавание и глубинный страх пустоты, которая объединяла нас. Наверное, поэтому временами я испытывала к ней ненависть, смешанную с завистью. Мне казалось, что она намного свободнее обращается со своей темнотой…» Эти слова вроде бы обещают фигуру не менее крупную и мрачную, чем герой «Степи», «браток», насильник и наркоман.

Но ожидания не сбываются: Светлана темную сторону свою проявляет лишь в том, что вместо детских площадок таскает Оксану-дошкольницу по подъездам, где пьет, курит и обжимается с парнями.

Оставив попечение о племяннице, она привычкам своим не изменяет: сидит на шее у матери (Оксаниной бабушки), пьет, гуляет, делает аборты. На девятую беременность передумывает скидывать плод и рожает девочку. Ни причин передумывания (наконец испугалась последствий? захотелось разнообразия? было желание продолжать отношения с отцом ребенка? про мужчин, кстати, в книге вообще ничего, даже отец рассказчицы почти не появляется на ее страницах), ни того, как и что изменило в героине позднее материнство, в книге найти нельзя. Притом что память автора цепка и немилосердна, и та пара сцен с участием Светланы и ее дочери, которые она выхватывает из прошлого, врезаются в память уже читателя, хочет он того или нет.

Как и многие другие подробности: «Перед смертью внутренности Светланы практически полностью сгнили. Плоть, пораженная туберкулезом, превращается в мутную черно-серую хлябь. Светлана уже не могла говорить несколько дней. Для голоса нужны легкие и диафрагма, у Светы их уже не было, она лишь дышала мелкими рывками».

Но столь пристальный взгляд рассказчицы на героиню — расплывается, теряет фокус там, где дело касается обычных человеческих проявлений. «…Как много усилий она прилагала, чтобы не стать той, кем стали бабка и мать. Она преданно любила обеих. В отличие от нее, я презирала бабку и мать… Светлана же испытывала горькую ненависть к бабке и с той же интенсивностью чувствовала свою прирученность» — так «любила» или «испытывала ненависть»? Видимо, «любила», чтобы рассказчица могла подчеркнуть свое отличие от героини, и ненавидела, чтобы лишний раз напомнить, что в этой семье было принято ненавидеть друг друга.

В итоге роль зеркала приходится играть не Оксане, а Светлане, читателю же не удается толком рассмотреть ни ту, ни другую: Светлана ускользает, а рассказчица… известно же, что чем сильнее мы напрягаемся, стараясь полюбоваться на себя в зеркале, тем меньше становимся похожими на себя настоящих.

Если в героине «Розы» темное приходится искать с рентгеном, то в «Салютах на той стороне» Александры Шалашовой оно представлено в изобилии.

Начинается роман сценой издевательств мальчиков-подростков над младшими девочками, продолжается попыткой одного из подростков, в издевательствах не участвовавшего, вступиться за честь девочек с помощью ножа, ранением виновника и судом над вступившимся. Причем судом, организованным опять же подростками: по мере развития событий последние взрослые исчезают из санатория для слабовидящих детей, служащего основным местом действия «Салютов…». Кто-то сбегает, кто-то умирает, кто-то кончает с собой. Запасы пищи иссякают, дети тоже хотят сбежать, но бежать им некуда: на этом берегу — только санаторий да брошенный жителями пригород с парой магазинов, откуда уже выгребли все съедобное. Город — через реку, туда надо перебираться по мосту, но мост обстреливается, город — тоже. Пока дети откладывают побег, в санатории снова появляются взрослые — те, кто умер. Видят их, правда, не все.

В «Салютах…» одиннадцать глав и одиннадцать рассказчиков. Психологически они индивидуализированы неплохо, языковые же решения оставляют желать лучшего, особенно когда дело касается повествователей с ослабленными умственными способностями (таких из одиннадцати — двое). Ну а главный вопрос ко второму роману молодой писательницы — хорошо зная, как страшно бывает детям, оставшимся без взрослых, и как страшны могут быть сами дети, и неплохо умея это изобразить, зачем было добавлять к этому еще войну (непонятно кого непонятно с кем), мародеров, живых мертвецов и злого духа из детских страшилок? Эти ужасы, как волны, гасят друг друга, в итоге эмоциональная вовлеченность читателя ослабевает, сменяясь простым любопытством.

Героиня «Валсарба» дебютантки Хелены Побяржиной живет с мамой, дедушкой и бабушкой, с бабушкой у нее полное взаимопонимание, дедушка ее обожает, она его боготворит.

Это совершенно не мешает ей быть несчастной и одинокой, переживать из-за невнимания матери и недружелюбия одноклассников. В какой-то момент к неприкаянности примешивается элемент избранности: с ней начинают общаться призраки погибших, она слышит голоса тех, кто лег в землю Валсарба (Браслава) во время Второй мировой войны — расстрелянных здесь евреев и погибших неподалеку и захороненных здесь солдат, в том числе Георгия Эфрона, сына Марины Цветаевой.

Сама героиня увлечена поэзией, ей, как она сама говорит, при рождении вместо комплекта букв и комплекта цифр достался двойной комплект букв, ее любимое развлечение — «складывать столбиком», рифмовать и переворачивать слова («восторг — грот сов, завиток — кот и ваз, парк — крап, великая — я аки лев»), приходя в гости, она завороженно застывает у книжных полок. В сочетании с мечтательностью, критичностью, наблюдательностью и ранимостью — более чем достаточный повод для «трудного возраста» сделаться максимально трудным, никаких призраков не надо.

При этом общение с «бывшими» не отвлекает героиню от своих неурядиц, а скорее укрепляет в сознании своей «неправильности». Пока мертвые жалуются ей, она иной раз как будто ждет своей очереди — и ее жалобы получаются гораздо убедительнее и, с позволения выразиться, живее. Вновь — противоречие между желанием отвести себе скромную роль «основы зеркала» и потребностью в том, чтобы другие отражали тебя.

Оксана Васякина. Роза.— М.: НЛО, 2023.

Александра Шалашова. Салюты на той стороне.— М.: Альпина нон-фикшн, 2023.

Хелена Побяржина. Валсарб.— М.: Альпина нон-фикшн, 2023.