В самолете было мало пассажиров и много выпивки. Летели через Париж. Компьютерный сбой оказался очередным модернистским мифом. Загвоздка была в другом. Самолет опоздал. В какой момент мы начали отставать, после какой порции виски стало ясно, что к означенному времени мы до Парижа не долетим, — загадка, из тех, что не будут разгаданы никогда. С борта самолета нас не снимали, что странно: лично я из лайнера просто вывалился. Стыковочный рейс мы пропустили, но никто и не расстроился. Следующий самолет на Петербург вылетал в одиннадцать утра. Торчать в аэропорту попахивало полным одиночеством и беспросветной глупостью. Уверенным, но нетвердым шагом я двинулся на выход. Таможенник лениво и почти беззлобно окинул взглядом мой более чем скудный багаж. Я приветливо помахал последним номером "Нью-Йорк таймс" в ответ. Существует особая близость между людьми, вынужденно не спящими по ночам. К тому же сегодня нас обоих лишили праздника. Но я-то свое был намерен наверстать. Таксист заломил что-то сопоставимое с ценой авиабилета туда-обратно, однако отступать я уже не мог. Впереди маячил Париж.
Любимый третий аррондисман Ле Маре красовался космической пустынностью. Эффект нейтронной бомбы усиливался благодаря обрывкам конфетти и пустым бутылкам. Везде валялись продукты человеческой жизнедеятельности, но сами люди уже разошлись по домам, разъехались по шато или по кутузкам. На улицах царил мусор. По этим обрывкам и клочкам я сразу узнал Париж. Здания можно скопировать, как в Лас-Вегасе, шеф-повара можно выписать из-за границы, и пусть он кашеварит на Малой Бронной как в своем Ля Куполь. Шум времени и птичий гам легко пишутся на кассеты, компакты и эмпитри. Сложней всего воссоздать содержимое разорванного мусорного пакета. Подделать конфетные обертки. Повторить грязь улиц. Здесь же каждый водосток лучился подлинностью. Это, безусловно, был Париж, но в нем совершенно не было парижан.
Не успел я замечтаться или раскинуть мозгами, куда отправиться дальше, как из-за поворота появилась не обещающая ничего хорошего группка молодых людей лет девятнадцати. Единственная девушка в компании напоминала Жюльетт Бинош, если только ту запереть на неделю и кормить исключительно опиатами. Ее двое спутников вышли откуда-то из кинематографа Пазолини.
Девушка метнулась в мою сторону.
— Я так одинока, так одинока, — запричитала она.
Одинокой это дитя предместий не выглядела в принципе. Тем более что двое неблагонадежных товарищей продолжали стоять в отдалении, поигрывая своими средиземноморскими желваками.
— Пойдем со мной.
Я вежливо отказался.
— Купи тогда хотя бы наркотиков.
Я отказался еще вежливей.
Парни начали приближаться.
И тут я побежал. Березки не закружились в глазах, но пивная банка четко понеслась мне в спину. Я бежал и бежал. Я думал, что преследователи скоро отстанут, но, видимо, им тоже было нечем заняться в это новогоднее парижское утро. Завернув за угол, я ворвался в первые попавшиеся открытые ворота и стремительно закрыл их на засов. Перевел дух. И только после этого обернулся на дворик, освещенный гирляндами электрических лампочек. У стены, увитой плющом, за журнальным столиком с разноцветными коктейлями сидели две абсолютные красавицы — одна блондинка, другая брюнетка — и играли в шахматы. Человек, по определению, — странное существо. Я тут же забыл про злоумышленников, оставшихся на улице, про новый год, который складывался несколько необычно, и даже про то, что красавицы сидели в одних ночных рубашках и шелковых подвязках. Я изучал позицию на доске. Очевидно, был разыгран не самый популярный вариант защиты Каро-Канн. Я бы взял эту позицию за черных, но все, похоже, было в борьбе. Предстояла увлекательная игра.
— Маша, налей гостю шампанского, — пропела блондинка с очаровательным, хотя бы для этой мизансцены, малороссийским акцентом.
Девушки оказались моделями. Промоутер пообещал выступления где-то в Альпах, выступления сорвались, промоутер куда-то исчез, клубы надоели, жизнь — тоска, как же хорошо, что ты приехал, есть хочешь?
Честно говоря, к тому моменту я давно уже не ел. Не знаю, можно ли трактовать кус-кус под пина-коладу как здоровый завтрак, но лучшего утра у меня в жизни не было.
— А ты песни русские знаешь?
— А то...
— Спой.
Почему-то первым делом в голову пришло "Отвори потихоньку калитку". Помнил я всего один куплет. Но именно его я пел как мантру, раз за разом. Девушки рыдали и просили еще. Я хрипел, но продолжал петь.
Мой мобильник сел, дома в Петербурге меня ждала семья и работа, дешевый билет не подлежал обмену, деньги практически закончились. Но я плюнул на все и остался жить с Машей и Оксаной. Я варил им борщ, помогал решать кроссворды и разбирался с консьержкой. Я даже показал им Лувр. Через неделю объявился промоутер. Счастью пришел конец. Девушки, поплакав, одолжили мне денег на обратный билет и проводили до станции метро "Ле Тампль". Деньги я им так и не отдал.
СЕРГЕЙ ПОЛОТОВСКИЙ