Александр Атанесян показал крупным планом новейшую киномифологию войны (на фото — кадр из фильма "Сволочи") |
Название военно-патриотического фильма, снятого Александром Атанесяном, не менее экстравагантно, чем его сюжет. В 1943 году только что освобожденный из тюрьмы офицер превращает собранных по лагерям и колониям подростков в диверсантов, способных уничтожить немецкую высокогорную базу на Кавказе, но обреченных на гибель. На такой неожиданной ноте завершается цикл фильмов, снятых к 60-летию Победы. Впрочем, можно не сомневаться, что возрожденное к юбилею военно-патриотическое кино вряд ли вскоре иссякнет.
Все вроде бы просто. Власть с большей или меньшей стыдливостью возрождает советскую мифологию. Победа в войне остается для большинства населения бесспорной ценностью, едва ли не главным достижением советского времени. А режиссеры не прочь освоить бюджеты, выделенные государством на производство фильмов к юбилею. Среди них нет новых Григориев Чухраев, Леонидов Быковых, Ларис Шепитько и Юриев Озеровых, но это беда современного российского кино, а не вина. Что выросло, то выросло.
Немецко-фашистский оккупант, входящий в русскую избу с хрестоматийным "Курки, млеко, яйки!", в современном российском кино превратился в безобидного страдальца (кадр из фильма "Последний поезд" Алексея Германа-младшего), погибающего в плену среди снегов. |
Выражается это в том, что в современном военном кинематографе на месте двух главных протагонистов войны — зияющая пустота. Ни в одном из недавних фильмов не найти "чернорабочих" войны, простых мобилизованных или младших офицеров. Не найти людей, главным и единственным событием в жизни которых, как это и было для 90% фронтовиков, стала война.
Последний раз такие герои появились, пожалуй, в "Звезде" (2002) Николая Лебедева и фильме белорусского классика Михаила Пташука "В августе 44-го" (2000). Да и то: и гибнущая в немецком тылу полковая разведка у Лебедева, и "чистильщики" Пташука, прочесывающие кишащий всевозможной вооруженной фауной лес на стыке Литвы и Белоруссии, относятся, выражаясь современным языком, к спецподразделениям. И оба фильма стали не столько первыми ласточками новой патриотической волны, сколько последними, запоздалыми образцами советского жанра военно-приключенческого фильма. Пташук воспроизвел его схемы буквально, Лебедев как представитель младшего поколения придал своим героям оскал Рэмбо. Но жанр, кажется, исчерпан надолго, если не навсегда.
Кадр из фильма "Полумгла" Артема Антонова. |
Речь не только о телефильме "Штрафбат" Николая Досталя (2005). Штрафбат за пьянство, дебоши и неподчинение приказу плачет по капитан-лейтенанту Александру Маринину, прототипом которого стал подводник Александр Маринеску, в "Первом после бога" (2005) Василия Чигинского. В "Московской саге" (2004) Дмитрия Барщевского войну выигрывает репрессированный и ненавидящий Сталина генерал. Другого "участника военного-фашистского заговора маршала Тухачевского", комдива Котова, намерен оживить и вернуть на экран в "Утомленных солнцем-2" Никита Михалков. В "Своих" (2004) Дмитрия Месхиева бежавших из плена героев спасает кулак — раскулаченный, да еще и пошедший работать на немцев старостой. Теперь вот "Сволочи".
Если в советское время было смелостью показать фронтовика, прошедшего тюрьмы и лагеря, такого как полковник, а затем генерал Серпилин в "Живых и мертвых" Константина Симонова или вестового Левченко в "Место встречи изменить нельзя", то в наши дни, пожалуй, актом гражданского мужества будет вывести на экране нерепрессированного участника войны.
А советские воины-освободители стали напоминать героев американского боевика (кадр из фильма "Звезда" Николая Лебедева) |
Дальше мотив пошел размножаться лавинообразно. Медленно умирали на экране два немца-окруженца в "Последнем поезде" (2003) Алексея Германа-младшего. В "Красном небе, черном снеге" (2004) Валерия Огородникова немецких пленных морит голодом выжига комендант лагеря. Во "Времени собирать камни" (2005) Алексея Карелина немецкий сапер по доброй воле указывает советским коллегам, где на временно оккупированной территории его подразделение заложило взрывчатку. В "Полумгле" (2005) Артема Антонова пленные, строящие где-то на севере радиомаяк, сливаются в экстазе народного праздника с бабами, проводившими мужей на фронт и поначалу ненавидевшими немцев. Финал: пленных расстреливают за ненадобностью.
Картина войны вырисовывается почти сюрреалистическая. С одной стороны, армия, набранная из заключенных или антисоветчиков, во главе которой стоят полководцы, готовые своему верховному главнокомандующему глотку зубами перервать. С другой — вообще никого, стройные шеренги пленных.
Исчезновение противника еще можно объяснить нежеланием обидеть европейских друзей. Правда, до такой степени политическая корректность не дошла нигде в единой Европе. Достаточно вспомнить звероподобных, как в кино 1950-х годов, нацистов в "Пианисте" (2001) Романа Поланского или в "Люси Обрак" (1996) Клода Берри.
В отличие от фильма Дмитрия Месхиева (на фото — кадр из фильма "Свои"), в классическом советском кино о войне у деревенского старосты--изменника родины не было ни малейшего шанса помочь бежавшим из плена — его гораздо быстрее нашла бы партизанская пуля |
Еще радикальнее переплетаются в "Сволочах" не идеологические, а кинематографические мифологии. Во-первых, "штрафбатовская". Во-вторых, миф об отчаянных мальчишках, которые ведут свою собственную войну наравне со взрослыми: "сволочи" — это залетевший в ГУЛАГ пионерский отряд Васька Трубачева из фильма Ильи Фрэза "Отряд Трубачева сражается" (1957). В-третьих, мифология американская, рожденная освобождающимся от иллюзий нигилизмом шестидесятых. "Сволочи" — это та же "Грязная дюжина" (1967) Роберта Олдрича, команда головорезов, набранная из приговоренных к смерти солдат американского корпуса в Англии, которую забрасывают в оккупированную Францию на верную гибель — разгромить накануне высадки союзников в Нормандии немецкий штаб.
Кстати, "Грязная дюжина" в некоторых европейских странах в прокате называлась почти так же: "Двенадцать сволочей".