Продюсеры "Дневного дозора" Тимура Бекмамбетова, "первого фильма 2006 года", премьера которого состоялась в Москве в новогоднюю ночь, объявили вчера, что за восемь дней проката фильм собрал $17,5 млн. В России, странах СНГ и Балтии его посмотрели 5 млн человек. В их числе МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ, уверяющий, что "ДД" — совсем не тот фильм, которым кажется на первый взгляд.
Знатоки творчества Сергея Лукьяненко упрекают фильм за то, что авторская философия баланса темных и светлых сил сведена к минимуму, то есть за безыдейность. Первые полтора часа 140-минутного фильма зритель действительно тратит на то, чтобы разобраться, кто эти люди, мечущиеся по экрану. Какая там мировая гармония: вспомнить бы, кто такая Галя Рогова, в убийстве которой обвиняют Антона, понять, при чем тут мел судьбы, зажатый в руке мертвого Тамерлана. В очень изобретательном с визуальной точки зрения "ДД" начисто отсутствуют мотивации поступков, внутренняя логика вымышленного мира. А волшебники внезапно утратили всякую сообразительность. Надо, например, спасти Антона от киллеров Завулона. С этой целью его меняют телами, как в десятках голливудских комедий, с Ольгой, ассистенткой светлого мага Гессера. Ну и зачем: чтобы, обознавшись, злодеи развоплотили великую Ольгу, а не бесполезного волшебника третьего разряда Антона?
Между тем "ДД" лишь до поры до времени притворяется запыхавшейся в погоне за спецэффектами развлекухой. Финальная битва добра со злом, конец света в одном отдельно взятом городе Москве, дышит такой идеологической мощью, какой в отечественном кино не наблюдалось с золотых времен историко-революционного кино. Происходящее на экране в последней трети фильма настолько невероятно в контексте и современной российской политики, и государственнической позиции Первого канала, что хочется ущипнуть себя и проснуться.
Судите сами. На день рождения темнеющего на глазах Егора, сына Антона, собирается цвет темных сил. В массовке торжествующих победу, жрущих и пьющих упырей мелькают лица Никоса Сафронова, Вилли Токарева, Шнура, да чьи лица там только не мелькают. Мастера культуры, так сказать, статусная богема. Разве что Шнур затесался случайно: предположим, что он в разведке или изучает, если вспомнить Некрасова, "ликующих, праздно болтающих, омывающих руки в крови". В общем, многие из гостей новогодней московской премьеры имели шанс увидеть себя на экране. В банде Завулона, заметьте, не в свите Гессера.
Дальше — больше. Поплутав по сумеречным уровням, на шабаш вламывается Городецкий в ватнике, с разбитым в кровь лицом. Вырвав у безголосой певички микрофон, он повергает адские силы в трепет исполнением а капелла не чего-нибудь, а "Варшавянки". Так, как поет Константин Хабенский о "вихрях враждебных", пели в советском кино путиловские рабочие перед расстрелом или большевики, над которыми глумились после поражения революции 1905 года гнилые декаденты.
А на улице собираются поднятые по тревоге "светлые", выскакивают из фургонов "Горсвета": в рабочих робах, касках, с монтировками в сжатых от ненависти кулаках. Походя разоблачают провокатора: тоже архетип историко-революционного жанра. Когда же разражается Армагеддон, мало не кажется никому. Финальное разрушение Москвы переплюнуло все катаклизмы, которые Голливуд насылал на Нью-Йорк. Уместнее всего был бы на фоне панорамы испепеленной Москвы титр-цитата из Иосифа Бродского: "Лучший вид на этот город, если сесть в бомбардировщик".
Голливуд эксплуатировал ненависть корневой, пуританской Америки к космополитическому "Вавилону", напророчив 11 сентября. Москву в "глубинке" любят не больше, чем Нью-Йорк в штате Монтана. Продюсеры "ДД" порадовали жителей Хабаровска или Ярославля зрелищем падающей Останкинской телебашни. Впрочем, это тенденция времени. Крамола таится там, где ее не станет искать самый упертый цензор. Безжалостный экономический и политический анализ современного состояния России притворяется криминальными бестселлерами Юлии Латыниной. Эдуард Лимонов ведет колонки в глянцевых журналах. А новогоднее зрелище от Первого канала оборачивается революционным манифестом.