Сообщив о переговорах своего блока с блоком "Выбор России" на предмет создания коалиции, Сергей Шахрай заявил: "Если эту коалицию удастся создать, я буду претендовать на пост председателя Государственной думы".
Разумеется, чтобы большинством голосов пройти в председатели, коалиционное соглашение нужно. Менее понятно, зачем Шахраю нужен пост председателя Думы — до этого считалось, что он метит на большее, вплоть до президентского кресла. Возможно, решение Ельцина не проводить в июне досрочные президентские выборы склонило Шахрая к поискам другого кресла, т. е. спикерского, однако в условиях, когда парламент является собственно парламентом, а не оппозиционной властной структурой, должность спикера вполне скромна: это почтенный человек, своего рода старейшина, который следит за процедурой и в значительной мере отстраняется от политики. Если в роли спикера оказывается человек с несколько большими властными амбициями (Лукьянов, Хасбулатов, председатель тотально оппозиционной IV Государственной Думы Родзянко), это свидетельствует об очень сильном раздрае в государственной машине, в каковом неминуемом раздрае Шахрай, похоже, вполне уверен.
Еще один будущий президент, Григорий Явлинский, не менее живо отреагировал на ельцинский отказ от досрочных выборов. Он указал: "Авторитарный режим может действовать только в целях укрепления собственной власти. Желание президента и всех в Кремле власть предержащих с ней не расставаться было очевидно всегда, но имеет для них особое значение сейчас".
Власть с ее взглядом Медузы навеки зачаровывает почти всякого, кто ею обладал (в том числе и самого Явлинского) — и претендентская диатриба довольно банальна. Но чрезвычайно раздраженный тон может свидетельствовать не только об абстрактном сокрушении по поводу развращающего действия власти, но и об очередной личной обиде, ибо своим решением Ельцин подложил Явлинскому изрядную свинью. Бывший друг Явлинского Константин Затулин полагает, что "блок 'Явлинский — Болдырев — Лукин' можно назвать блоком по имени 'Я'", а сам Явлинский "не намерен работать в парламенте, а пробует силы для предстоящих выборов президента". Похоже, бывший друг недалек о истины: сугубо эгоцентрический тон ("я умею", "я знаю", "мой будущий министр финансов") агитации — в сочетании с фактически полным отсутствием местоимения "мы" — стилистически воспроизводит стандартные клише именно президентских, а отнюдь не парламентских выборов. В таком разе выборы 12 декабря являлись лишь трамплином, подбрасывающим Явлинского к назначенному на 12 июня триумфу. В результате отмены 12 июня подброшенный ввысь претендент оказывается вынужден приземляться не в президентское кресло, а на грешную землю (т. е. в рутину парламентской работы), что по причине полной к тому неготовности весьма болезненно.
На том проблемы, одолевающие "блок по имени 'Я'", не исчерпываются. Идущий в списке кандидатов блока под девятым номером Виктор Шейнис, признавая, что "в нормальных условиях" конституцию следовало бы доводить либо в Учредительном собрании, "либо в новом парламенте, который обрел бы учредительные функции", призывает, однако, понять, что "нормальных условий у нас нет и не будет долго" и что "не следует поддаваться псевдодемократической демагогии", ибо далеко не факт, что "если бы доработкой и принятием конституции занялся любой представительный орган, который может быть избран в ближайшие месяцы, мы получили бы текст, в большей степени отвечающий интересам общества".
Аргументы Шейниса заслуживают внимания уже и потому, что бывший заместитель ответственного секретаря Конституционной комиссии, фактически тащивший на себе груз увязок, доводок и согласований проекта Основного закона — человек, что называется, в проблеме. Но его публичное суждение порождает сложный казус: видный член блока отвергает призыв своего лидера Явлинского придать парламенту учредительные функции. С точки зрения компетентности, высказываться по данной проблеме, Шейнису, безусловно, подобало более, чем Явлинскому, но с точки зрения элементарной блоковой дисциплины его поступок странен. Казус может стать прецедентным, и тогда коллизия между компетентностью и дисциплиной разнесет "блок по имени 'Я'" изнутри.
Впрочем, Явлинский с Шейнисом могут утешиться тем, что дисциплинарные коллизии способны порождать и куда менее приличные казусы. Кандидат #5 от Демократической партии России Сергей Глазьев указывает, что принятая с начала 1992 года неолиберальная экономическая концепция "серьезно упрощала реальное положение дел, предопределяя цепь роковых ошибок в экономической политике", а в итоге "экономика вошла в хаотический турбулентный режим с галопирующей инфляцией, непрекращающимся спадом и деградацией производства".
Деликатность ситуации в том, что Глазьев с ноября 1991 г. до сентября 1993-го был видным членом столь вредоносного кабинета — сперва замминистра, затем министром внешнеэкономических сношений, причем свою отставку министр объяснил не концептуальным отвращением к неолиберализму, а неприятием антиконституционного указа #1400. Поскольку невозможно объяснить столь длительное пребывание Глазьева в глубоко отвратительном ему правительству исключительно любовью к экспортному лицензированию, бывший министр, вероятно, всеми силами пытался отвратить "роковые ошибки в экономической политике", и описание этой борьбы было бы крайне поучительно — однако, анафематствуя неолиберализм, Глазьев ни единым словом не упоминает о факте своего весьма длительного пребывания в кабинете, лишая, таким образом, публику ценного познавательного материала.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ