В Молодежном театре на Фонтанке режиссер Геннадий Тростянецкий поставил фьябу Карло Гоцци "Король-олень". ЕЛЕНЕ ГЕРУСОВОЙ показалось, что она попала на детский спектакль.
"Король-олень" в Молодежном театре вполне мог бы выйти остроумным и печальным спектаклем о метаморфозах тела и прозорливости любящей души. Или о том, как же опасно не следовать собственным чувствам, а передоверить этот опыт волшебному болвану; тогда сам перестаешь разбираться в людях. Но режиссер, видимо, решил не слишком тревожить философию щедрого на печальные смыслы "Короля-оленя" и сконцентрироваться на поисках театральной формы.
Сценография при этом не очень затейлива. Художник Степан Зограбян построил на сценической площадке длинный и узкий подиум, на нем и разыгрывается сюжет "Короля-оленя". На помост поставили золотую капитель, за помостом нашли место для огромной белой маски волшебного оракула, отчего-то похожей на древнегреческую. Костюмы для спектакля сочинила Елена Орлова, все герои с ног до головы одеты в белое. За исключением облаченного в черную шляпу и черное широкополое пальто рассказчика Чиголотти и великого мага Дурандарте, которого он водит за собой в образе птицы, точнее, в сшитом из ярких атласных лоскутов костюме попугая. Если учесть, что актерская природа Сергея Гавлича, играющего Чиголотти, устроена так, что и самой бытовой (что уж говорить о магической) роли он готов сообщить намек на печальное иносказание, то в паре с костюмированной птицей он служит прекрасной иллюстрацией стилистической междоусобицы спектакля.
Живое звучание флейт и клавесина (музыку для спектакля написал композитор Юрий Турчин), влюбленные, проплывающие в золотой ладье по голубой шелковой реке, — это все, конечно, красиво и немного грустно. И все же романтическая, обеспечивающая философский сюжет линия в спектакле сильно проседает.
Актеры в "Короле-олене" достаточно свободно играют свои роли с лицами закрытыми белыми венецианскими полумасками. Опираясь на две трости, как огромный тонкий паук, передвигается злокозненный министр Тарталья. Движения Клариче напоминают танец механической куклы, а костюм ее возлюбленного Леандро сшит вместе с лошадью, а от этого тоже возникает ощущение кукольности. И в игре маски оракула также использованы приемы кукольного театра: ресницы — красные веера, зрачки — актеры, покачивающие головами в синих шлемах.
Важнейшая сцена "Короля-оленя", в которой Анджела узнает душу Джерамо, заключенную в теле дряхлого старика, идет мимоходом. Увидела — узнала. А мучительные сомнения Джерамо, вынужденного предстать перед Анджелой в облике дряхлого старика решены комически, в диалоге с самим собой двумя голосами. В "Короле-олене" Молодежного театра веселое вообще побеждает грустное. Что, в принципе, было бы даже характерно для комедии дель арте, но все же не для затеявшего ее ренессанс Карло Гоцци.
Зато в буффонном забеге абсолютную победу одерживает актриса Екатерина Дронова в роли Смеральдины. Вот кто взял "Короля-оленя" за рога и, не погрешив против своего амплуа, вывел резонерскую роль второго плана на первый. Главное в ее роли, конечно же, не то, как она объясняется с королем Джерамо "возвышенным" стилем оперы-буфф или балансирует на полуметровых котурнах. Главное — это дикая невозмутимость, с которой ее Смеральдина носит свою маску, и одновременно фантастическое озорство, с которым из-за нее выглядывает актриса. К тому же это единственная роль в спектакле, сделанная по всем правилам драматического искусства — в развитии. Прочие герои, несмотря на все происходящие с ними злоключения, психологически не слишком меняются, и ссылаться на то, что они маски, все-таки не стоит.
От сцены к сцене "Король-олень" продвигается, бодро следуя по пути веселых шуток и красивых или смешных мизансцен. В финале режиссеру ничего не остается, как надеяться на появление "бога из машины". В качестве такового под тюзовским шелковым оперением попугая в роли волшебника Дурандарте оказывается спрятан школьник младших классов Даня Шуринов. Избавившись от костюма попугая, юный актер, очень мило декламируя, приводит фьябу к полной победе добра над злом: Тарталья оказывается превращен в украшенного блестками фиолетового дракона. Но поскольку вспоминать о младенцах, имеющих какое-то особое право на истину, как-то неприлично, то приходится просто признать, что этот детский ход возвращает фьябу Гоцци в исходное состояние детской сказки (каковые Гоцци и брал за основу своих сюжетов), мило и изобретательно рассказанной на ночь целым театральным коллективом.