По кинообразу и подобию
Как Отар Иоселиани склеил пространство, смешал время и отменил страдание
2 февраля великому французско-грузинскому режиссеру Отару Иоселиани, умершему в декабре 2023 года, исполнилось бы 90 лет. По его ранним фильмам оттепельная интеллигенция влюблялась в Грузию, его фильмы 1980–1990-х рисовали абсурдную, чуть нелепую Францию, его фильмы нового века показывали человеческую историю и цивилизацию безо всякого снисхождения. Ксения Рождественская рассказывает о том, как устроен мир его фильмов.
«Утро понедельника», 2002
Фото: Canal+ [fr], Mikado Film, Centre National du Cinema
«Утро понедельника», 2002
Фото: Canal+ [fr], Mikado Film, Centre National du Cinema
Иоселиани терпеть не мог юбилеев, скептически относился к чествованиям, да и сама концепция времени, как и пространства, похоже, не казалась ему убедительной. Не зря в его фильмах времена путаются, наслаиваются друг на друга, разъедают мир; не зря он всегда выступает против «национального и этнического бульона» в кино. Не зря персонаж «Утра понедельника» (2002) предупреждает: мы не во времени и не в пространстве.
Но мы все-таки существуем в пространстве, а время все-таки проходит. Герои фильма Иоселиани «И стал свет» (1989), сенегальцы из племени, еще не сожранного цивилизацией, ходили на этот фильм трижды, всякий раз надеясь, что узнают о себе что-то новое. Но каждый раз на экране было одно и то же, и они, по словам Иоселиани, смирились с тем, что вот это и есть они.
Так работают все его фильмы: то, что он показал, теперь — во всяком случае, для его зрителя — и есть Грузия, Франция, Африка, буржуазия, апрель, утро понедельника, человечество. Мы.
Грузия
Фото: Грузия-фильм
Фото: Грузия-фильм
Фото: Грузия-фильм
Фото: Грузия-фильм
Фото: Грузия-фильм
Иоселиани родился в 1934 году, он — аристократ, пытавшийся стать «настоящим советским режиссером». Один из безусловных лидеров советской новой волны, он не стал ни советским, ни антисоветским: он — асоветский, не поперек официоза, а — мимо.
Он окончил музыкальное училище по классу скрипки и дирижирования, и музыка жила в его фильмах на правах главного героя. Недоучился на мехмате МГУ — ушел на режиссерский факультет ВГИКа. В его фильмы тех лет легко было вчитать крамолу: вот цветы гибнут под гусеницами бульдозера (этот фильм, «Саповнела», был запрещен), вот крупный план бочки дрянного вина номер 49 — и это сразу после пятидесятилетия советской власти («Листопад», 1966), вот слишком легкая и слишком привлекательная жизнь «тунеядца» Гии («Жил певчий дрозд», 1970), вот хитрый сарказм «Пасторали» (1976), где высокая культура не в состоянии понять живых людей,— все эти фильмы так или иначе вызывали недовольство властей. Редакторы из Госкино говорили ему: «Все равно запретим. Но ты работай».
Представление о Грузии у советского интеллигента сложилось под безусловным влиянием фильмов Иоселиани. Он нашел самую суть Грузии: взял равные дозы документальности и притчевости, мифа и пота, иронии и любопытства. Его Грузия — меланхолическая страна, в которой дерущиеся люди выглядят танцующими, любовь умирает, задушенная вещами, музыка живет своей жизнью, а распад традиций неотвратим и отвратителен.
Он нашел самую суть жизни: жить легко, успеть вбить крючок, на который кто-то повесит кепку, успеть примчаться в оркестр, чтобы вовремя ударить в барабан. Его герои часто смотрят в фотоаппараты, в телескопы, в глазок кинокамеры, они никогда не гениальны, но всегда пытаются быть свободными.
Он не придумывал несуществующих грузинских традиций, как для сенегальцев в фильме «И стал свет» (сенегальцы, кстати, эти традиции одобрили: по его словам, нашли эти обычаи приличными). Но его Грузия кажется мифологическим пространством, мерцающим, как призрак из его французской «Охоты на бабочек» (которого сыграл сам Иоселиани). Впрочем, и Париж его тоже прозрачен, тоже миф.
Франция
Фото: Canal+ [fr], Mikado Film, Centre National du Cinema
Фото: Centre National du Cinema, Studio 99
Фото: Centre National du Cinema, Studio 99
Фото: Centre National du Cinema, Studio 99
Фото: Совинфильм, France 3 (FR 3
Фото: France 3 (FR 3), Совинфильм
Фото: Pierre Grise Productions
Фото: Pierre Grise Productions
Фото: Pierre Grise Productions
Иоселиани уехал во Францию в 1982 году — и там, по его словам, «снял то же самое, что мог снять в Грузии». Возвращался. Работал.
В его французских фильмах точно так же, как в грузинских, почти ничего не происходит, играет музыка, люди на тех же самых фотографиях точно так же смотрят в камеру. Те же самые бульдозеры, цветы, кресла, ошибки, раздражение, музыкальные инструменты... Вино другое. Это да.
Однажды Иоселиани сказал: «Возможно, мы населили города тем, что знаем о жизни и людях, и они есть только в нашей душе... Того Парижа, про который я снимаю, его уже давно нет».
На самом деле того Парижа никогда не было. На самом деле только тот Париж и остался. Человечество, как жители сенегальской деревни, снова и снова пересматривает «Фаворитов луны» (1984), «Шантрапу» (2010) или «Зимнюю песню» (2015) — и видит на экране один и тот же Париж, снова и снова. И в конце концов привыкает к тому, что Париж такой и есть. Населенный аристократами, мародерами, цыганами, стариками и старухами, полицейскими и ворами. Париж раздолбанных роялей, разбитых сервизов, убитых аристократов и аристократичных бомжей. Париж туристов. Париж нашествия варваров.
Можно, конечно, воспринимать все фильмы Иоселиани как один фильм или как комедийный сериал о закате не то чтобы Европы, а вообще цивилизации, хотя иногда кажется, что дело не в закате и не в Европе. Обезглавленный аристократ времен Французской революции («Зимняя песня») в каком-то смысле равен взрослеющему Нико с подбитым глазом («Листопад»); оркестр в «Апреле» (1961) использует те же инструменты, что и оркестр в «Охоте на бабочек» (1992). Эпизод из документального «Чугуна» (1964) — рабочие сушат свои промокшие от пота рубахи у мощнейшего вентилятора, который чуть не вырывает рубахи у них из рук, надувает их парусами,— решит проникнуть в «Утро понедельника». Там рабочий тоже попробует высушить рубаху у вентилятора, но его тут же окоротит проходящий мимо начальник: нет, не положено. Грузинские фильмы Иоселиани отражаются в его французских работах, Грузия проступает сквозь Францию.
«Мои фильмы — это кукольный театр. Я подбираю кукол и превращаю их в людей... я делаю фильм о столкновениях между силами, а не между людьми»,— сказал режиссер на одной из встреч со зрителями. Вот почему у него нет крупных планов, вот почему его сюжеты не являются сюжетами в привычном смысле слова, вот почему его герои все время на что-то отвлекаются, вот почему время в его фильмах ведет себя как утром в понедельник. Иоселиани писал сценарии, «чтобы обмануть продюсеров», ненавидел экранизации, то есть следование чужому сюжету, и отрицал автобиографичность своих фильмов. А потом подтверждал. А потом опять отрицал. Собственно, его нет смысла цитировать. Однажды он дал подряд штук двадцать интервью — и во всех говорил разные, противоположные по смыслу вещи.
В «Утре понедельника» есть отголоски семейной истории Иоселиани — его дед после революции исчез, а появился лишь через много лет, и бабушка сказала ему: «Здравствуй, земляк, заходи!» «Шантрапу» все восприняли как автобиографию — в этом фильме молодой режиссер Нико пытается стать «настоящим советским режиссером», но в его фильме чиновники видят крамолу, и ему приходится отбыть во Францию с чемоданом, виолончелью и клеткой с почтовыми голубями. Но и там к нему не приходит слава: его не понимают зрители.
И да, во всех этих фильмах важны силы, а не люди и не подробности биографии. Иоселиани считал, что кино ближе всего к музыке. И к цирку. Для него в кино был важен не человек, а жесты, взгляды, направления движения, столкновение сил. Грузия и сила ее притяжения, Советский Союз и сила его контроля, Франция и сила ее аристократической скуки. Цивилизация и сила ее стремления к саморазрушению.
Утопия
Фото: Best International, Eurimages, Metropolis Filmproduction
Фото: Best International, Eurimages, Metropolis Filmproduction
Фото: Centre National du Cinema, Direkt-Film
Фото: Alia Film, Canal+ [fr], Pierre Grise Productions
Фото: Alia Film, Canal+ [fr], Pierre Grise Productions
В сущности, Иоселиани был певцом утопии. Не зря в каком-то интервью с горечью говорил о своей работе: не думайте, что есть идеальное место для производства таких фильмов, нет такого места уже давно.
Кажется, нет ни одного фильма Иоселиани, который не начинался бы с кадров, в которых люди работают. Даже «Охота на бабочек», фильм об уютном распаде цивилизации, фильм, в котором спорят о бутерброде, фильм, сам распадающийся на пыльцу и пыль, начинается с прибытия поезда, и местный оркестр старательно дует в трубы. Работает. Даже в мещанском раю «Истины в вине» (1999) все начинается с работы слуг — они предлагают гостям бокалы, пока те слушают музыку. Человек по Иоселиани — это рабочий механизм. Единственное, что он должен делать,— оставаться самим собой. Все его главные персонажи делали именно это: не смешивались с толпой, отказывались вписаться в чужие правила.
Время, жизнь, смерть, история — это тоже чужие правила игры. Многие не вписываются.
В «Утре понедельника» дракона для фрески собираются срисовывать с крокодила, ведь он «того же вида». Люди в фильмах Иоселиани все как будто срисованы с какого-то образца «того же вида», и места в фильмах Иоселиани все срисованы с какого-то недостижимого места. Вернуться никуда нельзя, утверждает он. Каждую минуту все становятся другими людьми, и каждая минута проходит.
Кинематограф — идеальное выражение этой философии. Немного бесстрастной хореографии Тати, немного бунюэлевской желчи, Брессон, Риветт, братья Люмьер — мир Иоселиани с его Парижем, Тбилиси, Тосканой, Венецией рассказывает гораздо больше об утопическом мире мирового кинематографа, чем о реальных городах, людях, исторических событиях.
В «Шантрапе» в Париже появляется девочка, играющая на аккордеоне. В финале фильма она же сидит с аккордеоном посреди грузинского поля. Эта девочка — точка сборки, точка равенства разных миров. Иоселиани сшивает Грузию, СССР, Францию в одно кинематографическое пространство — то, где можно тихо играть на аккордеоне. И смотреть на закат истории.
История
Фото: Canal+ [fr], Pierre Grise Productions
Фото: Canal+ [fr], Pierre Grise Productions
Фото: Canal+ [fr], Pierre Grise Productions
В документальном фильме «Грузия одна» (1994) Иоселиани говорит о двух столетиях грузинской истории, о войнах, обмане и самообмане, о Грузии под большевиками и постсоветской разрухе. Из этого фильма выходят «Разбойники. Глава VII» (1996), начинающиеся с танков в Тбилиси.
Историю он знал — и простить ее не мог. Его отец, офицер царской армии, был репрессирован (потом реабилитирован). Он считал, что грузинские аристократы не выполнили своей исторической миссии, не спасли страну. Он считал, что «разбойники» всех времен и национальностей разрушают все самое хрупкое — культуру и искусство, и это почти невозможно восстановить.
«Ничего хорошего от будущего я не жду,— говорил он.— Мир сошел с ума».
Иоселиани всегда утверждал, что все комедии печальны. Он считал, что «комедия возникает, когда мы видим героя, забредшего в этот мир из каких-то других краев». Что ж, тогда вся его жизнь была комедией — и грузинско-советская ее часть, и французская, и постсоветская.
Грузинский дворик. Французское поместье. Тбилисская улица, ведущая вверх. Парижская забегаловка. Советский кинозал. Зритель Иоселиани не воспринимает историю как апокалиптическую тьму, как дикий набор пыточных инструментов, как взбесившийся товарняк. Скорее это знакомый городок, в котором «разбойники» смешны и жалки, творцы ленивы и печальны, воры благословенны, бездомные бездомны. Может быть, главное, что сделал Иоселиани для своего зрителя,— это показал ему необязательность страданий. Лучше налить себе вина. Лучше послушать музыку. Лучше сесть в кресло и смотреть, как распадается мир.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram