После "Анны Карениной", номинированной на "Золотую маску" (см. Ъ от 27 февраля), петербургский Театр балета Бориса Эйфмана показал на сцене московского Театра оперетты балет "Мусагет". ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА не поверила придуманной хореографом Эйфманом биографии хореографа Баланчина.
Тот, кто посмотрел хотя бы пару эйфмановских балетов, мог бы предсказать все наперед. Герой обязательно будет мучиться — выпрыгивать одинокими истеричными прыжками, падать и кататься по полу, хвататься за голову, простирать в зал руки и ощупывать собственное тело. Это происходит не только потому, что Борис Эйфман так понимает движения души. Он просто не умеет придумывать развернутые комбинации, его хореографическое дыхание похоже на одышку человека, бегом взобравшегося на десятый этаж.
У героя не может быть счастливой любви. Даже в моменты идиллии он будет выворачивать своей партнерше руки и ноги, затаскивать ее себе на плечи и голову, перебрасывать через спину, пролезать между ее ног. Это происходит потому, что господин Эйфман не умеет ставить лирические сцены. Он явно не знает, что делать с балериной, когда она стоит вертикально. Ему нужно женщину положить, перевернуть, подкинуть, согнуть — словом, почти изнасиловать. И неудивительно, что партнерши у эйфмановских героев не задерживаются: они либо бросают мужчин, либо умирают сами.
Кроме протагонистов в спектаклях господина Эйфмана действует масса — враждебная или ведомая. Кордебалет у господина Эйфмана отменный — сильный, выносливый. И хореограф заставляет танцовщиков много бегать, прыгать и быстро семенить ногами, полагая, что музыкальность заключается в том, чтобы оттанцевать каждую ритмическую единицу вплоть до одной восьмой. Это происходит не потому, что у артистов проблемы с темпами адажио. Просто интимные сцены господин Эйфман ставит на медленную музыку, а массовые (для контраста) — на быструю.
В соответствии с вышеизложенными особенностями творческого метода и поставлен "Мусагет". В нем умирающий Баланчин (Алексей Турко), вывезенный на сцену в кресле на колесиках, вспоминает свою жизнь. 40-минутная вспышка памяти выхватывает три любовных эпизода (в знаменитом баланчинском балете "Аполлон Мусагет" было три музы, и наш хореограф тоже ограничился тремя историями). Верный себе, господин Эйфман превратил эпикурейца Баланчина в издерганного сексуальными проблемами страдальца, хотя регулярное посещение балетного класса позволяет герою разрешать эти проблемы с помощью преданных учениц.
Впрочем, первой жертвой похотливого героя стала кошка (у реального Баланчина и впрямь ходил в любимцах кот по имени Мурка). Во всяком случае, балерина (Вера Арбузова) вышла не из класса, держит руки "лапками", трется щекой о ляжки партнера, гнется нечеловеческой дугой и без видимого неудовольствия висит вверх тормашками. И тут возникает принципиальный вопрос: кем был тот неизвестный, который утащил киску у эйфмановского Баланчина? Если банальный кот, тогда катания по полу брошенного героя кажутся неадекватными.
Более обоснованной выглядит аналогичная реакция по поводу утраты следующей возлюбленной (Наталья Поворознюк), та внезапно потеряла способность к движению и была увезена за кулисы на плаще неким человеком в черном (так художественно обработал господин Эйфман реальный биографический факт: жену Баланчина балерину Танакиль Леклерк поразил полиомиелит). В отличие от других муз, этой хоть довелось потанцевать по-человечески, в дуэтах с ней господин Эйфман обошелся почти без акробатики. Третий случай (его жизненным аналогом послужил роман пожилого Баланчина с юной балериной Сюзанн Фарелл) выглядит почти клиническим: герой пожирает глазами длинноногую красавицу (Мария Абашова), растягивающую ноги у балетного станка, но его сил хватает лишь на то, чтобы погладить щечкой ее прекрасное тело, пощупать ножку да поцеловать ручку.
В промежутках между любовными неудачами герой спектакля учит танцевать американцев — кордебалет носится как оглашенный (там, где господин Эйфман использует цитаты из Баланчина, получается немного лучше, чем когда обходится собственными силами). Но неблагодарная американская труппа не поддержала своего создателя в роковую минуту: брошенный всеми жалкий старец умирает под сломанным станком после того, как тщетно пытался вскарабкаться на этот Эверест балетного мира. Музыка Баха, которую хореограф выбрал для этой печальной истории, сменяется грузинской песней; похоже, господин Эйфман уверен, что эмигранту Баланчину не стоило покидать родину.