выставка живопись
В Третьяковской галерее на Крымском валу открылась выставка "Русский символизм. 'Голубая роза'", привезенная с фестиваля "Европалия" из Брюсселя. Этот экспортный проект интересен вдвойне. Во-первых, стараниями РОСИЗО в экспозицию попали не только широко известные произведения из Третьяковки и Русского музея, но и редкие диковины из саратовского, ивановского, тверского и казанского музеев. Во-вторых, отечественный зритель может наконец узнать, как подают наше искусство на Западе. В глубины русского духа погружалась АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
Сразу при входе висит картина художника Ивана Горюшкина-Сорокопудова "Листопад. Портрет В. В. Иссинской": профиль смуглой черноокой красавицы, растворяющийся в потоке червонно-золотых листьев. С виду он очень напоминает декоративные портреты лидера венского сецессиона Густава Климта, где головы роковых и одержимых разными описанными доктором Фрейдом страстями дам тонут в буржуазной роскоши орнаментального золота. Отриньте эти пошлые мысли: Климт с Фрейдом, со всеми их низменными страстишками, комплексами, буржуазностью, тут совершенно ни при чем. Русский символизм — про чистое, духовное и прекрасное, про мечтания и грезы, про высокое и неизреченное. Наш символизм, он даже цвета другого — голубого (в прямом смысле: иногда голубой — это просто голубой цвет).
Несколько залов Третьяковки, наполненные нежными переливами Римского-Корсакова и подувядшими цветочными гирляндами, завешаны картинами усыпительных голубо-зеленых тонов с вечерними сумраками, туманами, предрассветными дымками и девами в несомненно высокодуховном томлении. В Брюсселе выставку показывали в музее Иксель, где хранится большая коллекция бельгийских символистов. Как призналась куратор выставки Ида Гофман, поначалу европейцы не понимали, где же у наших, собственно, символизм: где эротика, где мистика, как у Джеймса Энсора, Фернана Кнопфа или Фелисьена Ропса. А вот и нет у нас всей этой гадости. Мы другие. Вместо мистицизма у нас, как сказано в каталоге, "светлое простодушное восприятие мира, наивная вера в Чудо", вместо эротики — "искания нетленной Красоты и Гармонии".
Разумеется, всякому, кто при словах "русский символизм" вспомнит демонические страсти Михаила Врубеля, бесноватых девок Филиппа Малявина или языческий разгул Николая Рериха, этот светлый образ покажется несколько надуманным. Впрочем, никакого Малявина в экспозиции нет, а Врубель и Рерих, взятые в смягченном декоративном варианте, здесь вовсе не главные. Главным героем среди всех "старших символистов" оказывается непризнанный при жизни саратовский гений Виктор Борисов-Мусатов, кумир и вдохновитель художников круга "Голубой розы". Тут надо пояснить, что автор выставочной концепции, сотрудница Третьяковки Ида Гофман давно занимается "Голубой розой" и вообще, видимо, склонна считать ее сине-зеленую живопись высшим проявлением духовного в русском искусстве. В этом с ней был, отчасти, солидарен и Казимир Малевич, посетивший в 1907 году выставку "Голубая роза" в особняке фабриканта Кузнецова на Мясницкой, где полы были устланы синеватыми коврами, стены обиты жемчужно-серыми тканями, в залах благоухали нарциссы с гиацинтами, спрятанный оркестр наигрывал нечто чувствительное, и среди всей этой благодати висели синюшные картины Павла Кузнецова, Петра Уткина, Николая Сапунова и Сергея Судейкина. Малевич так проникся этим мультимедийным зрелищем, что в самом воздухе ему почудился некий синий аромат, а в художниках — похвальное стремление к "эстетической предельности". В конце концов, ведь и для Василия Кандинского цвет небесной лазури был символом высшего и духовного. А когда такие авторитеты авангарда, как Малевич и Кандинский, хором высказываются за синее, тут уж логика отступает.
В общем, весь выставленный символизм оказался подверстан под "голуборозовский" чистый сине-зеленый колорит, по которому с первого взгляда узнаются художники саратовской школы Борисов-Мусатов, Кузнецов, Уткин, Савинов. Впрочем, выбор делали не только по формальному, но и по содержательному принципу. Видимо, в целях создания образа здорового и гуманистического искусства русский символизм очистили от декадентства — от "Мира искусства", от прекрасных дам, балаганчиков, припадочных маркиз, от всего этого петербургского эстетства, дьявольщины и нервного эротизма. В эту возвышенную компанию символистов из "питерских" прорвался один лишь Леон Бакст со своим "Элизиумом", да и то, наверное, случайно — из-за преобладания в картине ядовито-зеленой растительности.
В общем, русский символизм получился каким-то однобоким — одноцветным и однотемным, сонливым и снотворным. Так что символом этого половинчатого символизма на выставке стало замечательное произведение Валентина Серова — майоликовая ваза "Черт, вылезающий из корчаги", сделанная в абрамцевских мастерских в конце 1890-х. Черт наполовину было вылез из горшка, перекинул уже ногу и хвост через его край, да так и застыл на полдороге в мечтательно-возвышенной рассеянности. Ваза, разумеется, тоже синей глазури.