премьера театр
Московский театр Et cetera показал свою первую премьеру в новом здании. Правда, случилась она не в ставшем уже столичной притчей во языцех большом зале, а в камерном. Михаил Угаров поставил здесь собственную пьесу "Газета 'Русский инвалид' за 18 июля...". Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Если нынешние драматурги пишут пьесы про жизнь позапрошлого века, то их героями обычно становятся личности исторические. А если и простые люди, то лишь те, чьи судьбы оказываются волею авторов сопряжены с известными по учебникам событиями. Безвестные же обыватели, как правило, бывают только современниками драматургов. Михаил Угаров ставит подряд уже вторую современную пьесу, в которой действуют вымышленные персонажи давно минувших дней, занятые исключительно своей жизнью. И эпоха одна и та же — Россия, вторая половина позапрошлого века. Не надо долго объяснять, что, описывая людей давно минувших дней, вменяемые авторы занимаются не музейной реконструкцией быта предков, а разбираются с современностью и окольными путями высказывают сегодняшние мысли об обществе, об искусстве и о самих себе.
Учитывая, что собственная Михаила Угарова пьеса "Газета 'Русский инвалид' за 18 июля..." написана сравнительно давно, а пьеса Вячеслава Дурненкова "Три действия по четырем картинам", которую господин Угаров три месяца назад выпустил в театре "Практика", появилась сравнительно недавно, можно предположить, что вторая некоторым образом была вдохновлена первой. Однако в сочинении господина Дурненкова (см. Ъ от 22 декабря) гораздо больше розыгрышей, стеба, постмодернистских игр и психоделических подмигиваний зрителю. Что имел в виду автор, остается вопросом, открытым для дискуссий в гардеробе и в профессиональной прессе. "Русский инвалид" по сравнению с "Тремя действиями" прозрачен, как слеза комсомолки, а Угаров выглядит гармоничным классиком по сравнению с путаником Дурненковым. Нет, кто спорит, и в угаровской пьесе можно при желании обнаружить реминисценции и подводные течения, но главное, ее высказывание внятно как манифест. Даже как лозунг. Оно так и подается: актер Владимир Скворцов, играющий главного героя, литератора Ивана Павловича, забирается на кресло и торжественно провозглашает авторское творческое кредо: "Нельзя позволять впутывать себя в сюжет!"
Как и до всякого мига, когда наступает ясность, до этого момента спектакля требуется дожить. Поначалу кажется, что все это черт знает что такое, а не театральная постановка. Вроде и декорация красивая, реалистическая, со стенами и мебелью, как в бульварном театре, и актеры говорят громко, и персонажи самые обычные — герой, его старая нянька, его племянник и племянница. Но впечатление такое, что актеры и сами не знают, зачем собрались: говорят ни о чем, то грубят друг другу, то шутят невпопад, постоянно интересуются временем и не могут наладить диалог. Минут через двадцать начинаешь украдкой заглядывать в программку, напечатанную в виде дореволюционной газеты. В ней мелким шрифтом напечатана вся пьеса, и если в темноте найдешь текущую реплику, то можно примерно оценить, сколько тебе еще осталось ерзать в кресле и недоумевать.
Потом, как и было уже сказано, все встает на место. И единственное событие пьесы — старая любовь героя, женщина, когда-то бросившая его и лишившая покоя на всю жизнь, вновь приезжает и пишет письма, прося о встрече,— тоже находит свое объяснение. Не хочет герой встречаться с прошлым, потому что не хочет становиться персонажем сюжета, похожего на литературу. Ему нравится жить без происшествий, пописывая в газетку "Русский инвалид". Иван Павлович, как оказывается, вообще ненавидит беллетристику, любого рода описания и всяческие придуманные события. То есть авторскую фантазию как таковую. И особенную ненависть вызывает у него слово "вдруг" — куда лучше, когда жизнь течет себе и идет, без сюжетов. Герой приводит несколько остроумных примеров, и зритель уже готов согласиться с тем, что для человека нет ничего хуже превращения в персонажа какой-то банальной повестушки.
В общем, тут и возразить нечего, вполне уважаемая жизненная и творческая позиция, хоть и не сногсшибательно оригинальная, но, вероятно, вполне достойная знакомства с ней в рамках очередного камерного театрального вечера. Но вот что интересно. Несколько лет назад драматург Михаил Угаров подался в режиссуру, можно сказать, тоже из ненависти — ко всяческим театральным "вдруг", то есть от недоверия ко всем сегодняшним режиссерам, якобы коверкающим пьесы своими интерпретациями, привнесенными в текст извне сюжетами. Но вот смотрим мы сегодня "Русский инвалид" и видим: в финале стены дома поворачиваются вокруг своей оси, герой с рюкзачком за спиной оказывается на улице, вдыхает дым и слышит свистки паровоза. В общем, сюжетофоб пустился-таки в жизненный сюжет, который, каким бы он ни оказался, наверняка скатится в банальность. То есть финал спектакля ровно противоречит финалу пьесы — вот уж интерпретация так интерпретация! Значит, поставив десяток спектаклей в самых разных театрах, даже драматург неизбежно, против своей воли, становится режиссером, и его бунт обречен. С одной стороны, это не может не огорчить. Но вдруг начинает радовать.