Рассеяние в высокой концентрации
«Отечество нам "Русский самовар"» в музее «Полторы комнаты»
В петербургском музее Иосифа Бродского «Полторы комнаты» открылась выставка «Отечество нам "Русский самовар"». Это первый в России публичный показ архива Романа Каплана — хозяина легендарного русского ресторана в Нью-Йорке. Рассматривала Кира Долинина.
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Появление в афише музея «Полторы комнаты» выставки архива Романа Каплана совершенно оправданно. И дело даже не в том, что Иосиф Бродский и Михаил Барышников некоторое время (с 1987 года) были совладельцами ресторана «Русский самовар», а в том, что Бродский был завсегдатаем заведения и в значительной мере одной из главных его «приманок». «На Бродского» приходили гости, иногда совершенно замечательные, иногда так себе, любители поглазеть. Но сам поэт любил это место, любил там поесть, а еще больше — выпить, любил слушать игравшего там именитого вообще-то пианиста Александра Избицера, а иногда и сам подпевал или пел соло под его аккомпанемент. Рисунки и посвящения, оставленные Бродским в книге для гостей ресторана, видео с юбилея хозяйки в 1994-м, на котором Бродский поет «Очи черные» и подпевает Юзу Алешковскому в его великой песне «Товарищ Сталин, вы большой ученый» и многочисленные фотографии нобелевского лауреата в интерьерах «Русского самовара» довольно хорошо известны. Но теперь «Полторы комнаты» прибавляют к ним массу нового материала из купленного Александром Мамутом в 2018 году архива Каплана. Образ легендарного ресторана становится куда более понятным.
История «Русского самовара» и похожа, и непохожа на истории других русских эмигрантских заведений. Именно эмигрантских, потому что сравнение с петербургской «Бродячей собакой», часто льстиво применяемое к «Самовару», совершенно ложное. Если сравнивать, то с ресторанами и кабаре русских Берлина и Парижа 1920-х, с открывавшимися и быстро закрывавшимися в 1970–1990-х заведениями эмигрантов из СССР в Израиле, с десятками других русских ресторанов в США. Практически во всех вышеперечисленных типах заведений эмигрантский флер передавался через ностальгию — ностальгию прежде всего по еде, но и по «своей» компании, понятным культурным, поведенческим и гастрономическим кодам, языку общения. Разница в деталях. Так, например, во втором самом знаменитом в Нью-Йорке русском ресторане — «Одесса» — на до сих пор больше говорящем на русском, чем на английском Брайтон-Бич подавали те же пельмени, селедку под шубой и ледяную водочку, что у Каплана, но там пел Вилли Токарев и количество золотых цепей на толстых шеях завсегдатаев зашкаливало.
Любимец тусовки блистательный Каплан, в ленинградской юности подфарцовывавший, надо признать, тоже любил блатной шансон, а еще больше — цыганщину, но у него пианист наигрывал Бетховена или Гайдна, а за блатные песни отвечал Алешковский, многие из них самолично и сочинивший. Да и место для ресторана обязывало к совсем иному контингенту и понтам: «Русский самовар» открылся в 1986 году на 52-й улице на Манхэттене, ровно в том же доме, в котором в 1960-х годах Фрэнк Синатра купил помещение для своего лучшего друга Джилли Риццо, чтобы тот открыл в нем ресторан Jilly`s. Синатру очень любили мафиози. Любили ли «русские» нью-йоркские бандиты Каплана, сложно сказать, но публика в его «Самоваре» была пестрая, чем он и прославился. Да-да, икра с водкой, блины, пельмени, хачапури, оригинальные настойки, холодец (которым герой Барышникова будет в интерьерах «Русского самовара» угощать Сару Джессику Паркер в «Сексе в большом городе» в 2000-х) — это, конечно, очень важно. Но возможность увидеть за соседними столиками Сьюзен Зонтаг или Филипа Рота, Евтушенко или Довлатова, Барышникова или Лайзу Миннелли в компании людей с сомнительной внешностью ловких мошенников придавала заведению особый флер. В какой-то степени в этом есть некая эмигрантская обреченность — на чужбине выбирать себе окружение куда сложнее, чем на родине, бывают странные сближения.
Конечно, это был такой изысканный шалман. Но архивный образ «Русского самовара» сохранил основное для его создателя содержание ресторана: это было место встречи эмигрировавшей в основном в 1970-е годы московской-ленинградской богемы и примкнувших к ней итээровцев с теми, кто смог выехать за границу с открытием границ после перестройки. Не было ни одних театральных или концертных гастролей из СССР (а потом РФ) в Нью-Йорке, после которых приезжие звезды не оказывались бы в «Русском самоваре». Художники, писатели, музыканты, актеры — сотни имен отмечены в гостевой книге Романа Каплана. По ней можно диссертацию написать о встрече двух художественных миров, эмигрировавшего и оставшегося в Союзе. Одна встреча Бродского с Евтушенко, когда первый не ответил гостю на протянутую руку, чего стоит. Как и соседство в архиве записей от Никиты Михалкова и тех, кого сегодня представить себе в одной компании с ним затруднительно,— Александра Гениса, Евгения Кисина, Вагрича Бахчаняна и многих других.
Но в альбомах все мирно и цветасто: шаржи, рисунки, куплеты, стихотворные и прозаические кунштюки, самые громкие имена культуры русского зарубежья и гостей из-за упавшего железного занавеса. «То, что было "Метрополем", нет, "Асторией", нет, "Яром", // Там, где мы не догуляли, не допили,— в общем, ТАМ, // Оказалось самоваром русским, "Русским Самоваром", // Ибо он из нас похлебку варит, варит, варит сам» (Анатолий Найман). Сегодня мы знаем, что похлебке этой был выдан малый срок. Сам «Русский самовар», с трудом переживший смерть Бродского, немного восставший на волне славы «Секса в большом городе», в 2018-м вынужден был объявить о банкротстве. В 2021 году умирает Роман Каплан. Ресторан остается под управлением членов семьи, но мало осталось уже и той эмиграции, и тех бандитов. Эстетика кожаных диванов, золотого бархата, ледяной скульптуры и странной русско-еврейской тусовки, оживлявшей этот смешной интерьер, ушла безвозвратно. Холодный классический дизайн выставки, сочиненный как будто не тем же Александром Бродским, который несколько лет назад создал музей как необыкновенный воздушный пузырь памяти поэта, если и уместен, то именно в этой констатации смерти. Музей, конечно, пытается встроиться в то время, какое ему выпало. Но вот исследовать ярчайшее явление культуры советской эмиграции в музее поэта, высланного чиновниками, ненавидевшего власть, судящую за мысли, довольно опасно. Хотя музей и его куратор Марина Лошак, судя по всему, этого не боятся — и, наоборот, будут расширяться. Вот обещают открыть «ресторанчик» или «закусочную». Тут и «Русский самовар» им в тему.