пастель
В Национальном художественном музее открылась выставка пастельных рисунков Татьяны Яблонской, созданных автором в последние месяцы жизни. Новый живописный язык 88-летней художницы изучала ЕЛЕНА РЫБАКОВА.
Предыдущую выставку Татьяны Яблонской в Национальном музее провели без малого два года назад, в апреле 2004-го. Серией пейзажей и натюрмортов 86-летняя художница тогда отчитывалась за работу последних лет и переход на новую для себя технику — от масляной живописи к пастели. За два прошедших года почти ничего не изменилось — очередной цикл пастельных пейзажей, тот же ритм выставочной жизни, прежняя продуктивность. Только автора нет в зале, а под одним из рисунков подпись, которую придумали родные художницы,— "Колокольчики. 16 июня". Сама Татьяна Яблонская назвать работу не успела: дописывая утром свои "Колокольчики", она еще не знала, что той же ночью ее не станет.
Для картин, полвека назад прославивших Татьяну Яблонскую на весь мир, критики любили подбирать литературные параллели. Знаменитый "Хлеб", скопированный во всех школьных хрестоматиях,— "картина-роман", "Утро" с девочкой на фоне раскрытого окна — "поэма", "Праздничный вечер" из жизни украинской деревни — "народная эпопея". Если параллель продолжить, тогда пастели последних лет это, скорее всего, картины-хокку. На бумагу, как в стихотворной японской миниатюре, переносится всегда случайное и единичное событие, подсмотренное у природы,— весенний закат, странствия облака, остановка жаворонка в ветвях ивы за окном. Никакой басенной морали, ни тени аллегории, унижающей природу: событие ценно само по себе, как знак жизни, текущей по своим законам. Вырвать это событие из потока случайностей, обессмертив жизнь в рисунке,— единственное, что занимает художницу. Оплакивать собственную смерть для автора этих сюжетов такая же нелепость, как для слагателя хокку. Хотя бы потому, что рядом с недолговечной прелестью облака или букета ландышей на столе парализованное 88-летнее тело — не свидетельство скоротечности времени, а почти символ вечности.
Глядя на пастели Татьяны Яблонской, начинаешь понимать то, о чем часто говорят старики. Например, что старость — это сужение перспективы и избавление от второстепенных деталей. Художница готова избавиться почти от всего: даже деревья и комнатные цветы в ее работах кажутся лишь поводом, цветовой увертюрой, выводящей к распахнутому, погруженному в собственную безмерность небу. Она и рисует главным образом небо — в окружении статистов-деревьев, ограниченное рамой окна, перекликающееся с букетом васильков и подснежников, небо как огромную палитру, бесконечное цветовое лоно, где возникают и растворяются любые предметы.
Цвет — не просто главный компонент в языке Татьяны Яблонской. Материальность цвета, так беспокоившая ее всю жизнь, в новых работах не ушла, но переродилась — пастельные рисунки передают уже не живописную плотность мира, а саму его духовную субстанцию. Точнее других на открытии выставки сказал об этом ученик художницы Тиберий Сильваши: по его словам, новая живопись Татьяны Яблонской, как у позднего Рембрандта или Тициана, вырывается из привычных норм и устанавливает совсем другую эстетику.
В камерных пейзажах последних лет особая роль принадлежит окну, связывающему и разделяющему пространство комнаты с жизнью природы. Оконное стекло по существу становится у Татьяны Яблонской аналогом холста или картона: для прикованного к постели очутиться по ту сторону окна так же невозможно, как для зрителя — физически перенестись в пространство картины. Остается лишь суметь увидеть мир, отражающийся в этом стекле. И преобразить его по законам своей эстетики.