Набросок города
Владивосток: освоение пейзажа зоной
С градостроительной точки зрения самое примечательное в этом городе — это его план. Я не знаю больше такого большого города без прямых улиц. Так может выглядеть план средневекового испанского или шотландского борго, но не современный крупный город. Его улицы стекают с гор как бесчисленные речки и ручьи, следуя падению рельефа, и если бы на них стояли каменные дома с террасами, а между ними поднимались лестницы, то цены бы ему не было. Но на них стоят хрущевки и брежневские пластины, и это смотрится иначе.
Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ
Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ
Этот текст — часть проекта «Портреты русской цивилизации», в котором Григорий Ревзин рассказывает, как возникли главные города России, как они развивались, как выглядят сейчас и почему так вышло.
Владивосток — из числа главных русских городов, очень большой (население 600 тысяч), протяженный — портретированию не поддается. Так, яркие отдельные мазки. В нем есть потрясающий ботанический сад, место, где вдруг осознаешь, что это Китай, Япония или Корея — точно не Россия (китайское название Владивостока эпохи Цинь — Хайшэньвэй). В нем есть «Дом бабочек» (в Океанариуме), кричащая красота которых вместе с хирургически неприятным ощущением, которое они производят, садясь лапками на кожу, вызывает положительные истерические ощущения. В нем есть Стеклянная бухта — невероятной красоты пляж, образовавшийся из работы океана над бывшей здесь свалкой твердых бытовых отходов,— осколки стекла, обкатанные волнами, превратились в сверкающую преимущественно холодным спектром россыпь драгоценностей, на которую неловко наступать. В общем, как в любом мегаполисе, в нем есть вполне представительное собрание невероятных диковин, которых нигде не увидишь, да, в общем-то, и незачем, кроме того, чтобы понять, что в городе, который может себе такое позволить, располагается многосоставная, сложная и яркая цивилизация.
Единственный крошечный кусочек регулярного города — это район Светланской улицы (бывшая Ленинская). Это первая и главная улица Владивостока, и один километр движения по ней способен создать иллюзию русского имперского города — своим масштабом и качеством зданий она напоминает Петербург, правда, скорее Лиговский, чем Невский проспект, с домами в русском стиле и в стиле модерн. Три квартала на север от нее и Корабельная набережная на юг — благоустроены; здесь пешеходные улицы, озеленение, лавочки, фонари, кафе, магазины — современный русский город в жанре «Я люблю Владивосток», наш сегодняшний образ русской Европы.
Некоторая проблема в том, что исторически это не совсем Европа. Светланская улица до того, как получить свое имя в честь фрегата «Светлана», на котором приплыл в 1873 году великий князь Алексей Александрович, называлась Американской, и на ней располагались иностранные фактории (самое заметное здание — пассаж «Кунст и Альберс», этот же торговый дом застроил треть улицы). А далее на север располагалась Миллионка — китайский квартал Владивостока. Ось «европейского» благоустройства Владивостока, пешеходная улица с кафе, ресторанами, магазинами, озеленением, все как положено, но улица Адмирала Фокина — это на самом деле Пекинская улица. Вероятно, это единственный город, историческим европейским центром которого является чайна-таун. Впрочем, стоит заметить, что китайского колорита, за исключением магазинов и нескольких кафе, здесь немного, домов в китайском стиле нет — Российская империя умела всех причесывать под одну гребенку. Китайцев тоже нет. В городе проживало до 50 тысяч китайцев — половина населения, и их депортация в 1935–1938 годах — одна из первых преступных депортаций, предпринятых советской властью под довольно фантастическим предлогом, что китайский квартал служит центром японского шпионажа. Вряд ли это требует особых комментариев.
Существенная особенность Владивостока в том, что в нем почти нет того, что мы называем «сталинским городом». Обычно в большом русском городе дореволюционные регулярные кварталы продолжаются довольно-таки величественными сталинскими, но тут эта часть истории как-то пропущена. Это не значит, что Сталин не отметился во Владивостоке — отметился, и еще как, но иначе. Это был город лагерей, тут располагался Севвостлаг и Владивостокский пересыльный пункт, где формировались этапы на Колыму. Репрессированных доставляли до станции Вторая Речка, теперь тут пятиэтажки — улицы Днепровская, Ильичева, Печорская, Вострецова.
Фото: Виталий Аньков / РИА Новости
Фото: Юрий Смитюк / ТАСС
Фото: Владимир Саяпин / ИТАР-ТАСС
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Игорь Иванко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Эмин Джафаров / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Мария Тихонова
В этом лагере 27 декабря 1938 года погиб великий русский поэт Осип Мандельштам. Варлам Шаламов, также бывший в этом лагере, в рассказе «Шерри-бренди» так описывает эту смерть: «Поэт умирал. Большие, вздутые голодом кисти рук с белыми бескровными пальцами и грязными, отросшими трубочкой ногтями лежали на груди, не прячась от холода. Раньше он совал их за пазуху, на голое тело, но теперь там было слишком мало тепла. Рукавицы давно украли; для краж нужна была только наглость — воровали среди бела дня. Тусклое электрическое солнце, загаженное мухами и закованное круглой решеткой, было прикреплено высоко под потолком. Свет падал в ноги поэта — он лежал, как в ящике, в темной глубине нижнего ряда сплошных двухэтажных нар. Время от времени пальцы рук двигались, щелкали, как кастаньеты, и ощупывали пуговицу, петлю, дыру на бушлате, смахивали какой-то сор и снова останавливались».
Считается, что на месте оврага, где начинается улица Вострецова, находилась братская могила, куда было сброшено тело. Увековечить память прямо там не удалось, памятник был установлен рядом, на улице Ильичева, в 1998 году, но его постоянно разрушали вандалы и его перенесли во двор Университета экономики и сервиса. Теперь университет слит с ДВФУ, его кампус на острове Русский.
До нас дошли и фотографии, и рисунки лагерей, и главное ощущение от них — выморочной земли. Дело не в бараках: бараки что для солдат, что для больных, что для заключенных примерно одинаковые. Дело в том, что они как-то странно стоят, под совершенно случайными углами, перемежаясь какими-то сараями, землянками, котельными, дорогами из разъезженной и смерзшейся грязи. Главное впечатление от всего этого —отсутствие какого-либо смысла, такого не должно быть, не может быть — ни здесь, ни вообще. И честно сказать, мне кажется, что на самом деле память о лагерях прекрасно сохранилась во Владивостоке в виде тех самых жилых районов, которые Хрущев построил на их месте. Пятиэтажки ведь внешне не очень отличаются от бараков, да и строили их строительные управления, образовавшиеся после реорганизации Дальстроя. И в их планировке, в образе если и есть присутствие замысла, то какого-то несчастного недотыкомки, они все так же стоят под разными углами, на случайных каких-то местах, между ними овраги, осыпи, какие-то котельные и в довершение асбурда — детские площадки. Мне кажется, место хранит память своего освоения. Но, возможно, это аберрация зрения, вызванная страхом лагерей.
Но где этот особый лагерный этос отношений с землей сохранился — это в гаванях Владивостока и на Второй Речке, где вся гавань — полусвалка-полупромзона, посреди которой маленькая церковь Новомучеников, и даже главная бухта Золотой Рог. Там есть небольшой участок благоустроенной Корабельной набережной, а напротив морвокзал, желдорвокзал и Транзитная гавань. Это место, где Транссиб встречается с Тихим океаном, и даже не градостроителю, а любому человеку, в принципе, понятно, что такую встречу не надо назначать в центре города. Причем и порт, и Транссиб с того момента, как Владивосток был главным портом по приему американской помощи по ленд-лизу, сильно снизили интенсивность своей работы, но территория, кажется, осталась примерно такой же, какой сложилась в этих экстремальных обстоятельствах. И внешне она чем-то напоминает тот же лагерь — даже то тут, то там колючая проволока.
Но все же не это главное во Владивостоке. И, вероятно, если пытаться все же сказать, что в нем главное, то это усилия по его преобразованию, предпринятые в последние 20 лет. Насколько я понимаю, ни один русский город, кроме Москвы, не втянул в себя столько планов, сил и денег, как Владивосток. Это очень большая и дорогая площадка для демонстрации того, что мы хотим и можем. Направлением главного удара стал остров Русский — строительство великого моста и университета к форуму АТЭС в 2012 году. Это одна из великих строек постсоветской России.
Вероятно, при строительстве пирамид древнеегипетское общество разрывалось от скандалов и сообщений о невероятном воровстве, кошмарном качестве работ, срыве всех сроков и многочисленных недоделках — это обычный фон таких амбициозных проектов. В дальнейшем это стало традицией — и вот вопреки ей я скажу, что университет получился неплохим. Кампус похож на большой турецкий отель начала 2000-х, каких десятки на побережье от Антальи до Бодрума,— не лучше, но и не хуже. В нем даже есть один аттракцион — атриум с огромным витражом, выходящий на бухту Аякс; он свидетельствует о больших строительных и несколько менее впечатляющих архитектурных возможностях. Не вполне понятно, зачем он нужен университету, но для форума вещь полезная. Что касается моста, украшающего собой купюру банка России в две тысячи рублей, то это, несомненно, очень длинный и красивый вантовый мост.
Хотя Владивосток, кажется, перманентно живет в состоянии внутренней мобилизации и единения, создание комплекса потребовало особой мобилизации и единения множества людей. Были закрыты и слиты в один вуз четыре — старый университет (ДВГУ), Тихоокеанский экономический университет (ТГЭУ), Технический университет (ДВГТУ) и примкнувший к ним Педагогический институт из Уссурийска. После форума АТЭС они должны были освободить свои помещения в городе и переехать на остров, а жить там было негде. Проект по недосмотру не включал в себя ни общежитий, ни квартир для преподавателей, после 2014 года они стали появляться (вместо запланированных пяти корпусов теперь 22), но и это четверть того, что нужно. Ездят с материка, это больше двух часов. Проблема с мостом. Это эффектная скульптура, но функционально небесспорная. Он четырехполосный (по две в каждую сторону), выделенной полосы общественного транспорта сделать невозможно, машины пока есть не у всех студентов и преподавателей. Примерно на две недели в году мост обледеневает так, что пользоваться им нельзя, и тогда связи с материком нет.
Все это, разумеется, мелочи по сравнению с высшим образованием. Так или иначе, это же университет, а не гостиница и не казино. (Кстати, казино во Владивостоке тоже есть, даже три, в Муравьиной бухте, и по сравнению с университетом они выглядят более или менее убого.) Меня несколько смущает не столько величие замысла, сколько его направление. Что заставило город вынести университет на остров?
Во Владивостоке занятный ландшафт. В принципе, это обычный дальневосточный ландшафт с сопками и океаном, как в китайской живописи шань-шуй («гора-вода») или в японской гравюре укиё-э («картины изменчивого мира»), но он дополняется сложным абрисом извилистых бухт, размер которых таков, что это уже не река, а море, но другой берег виден на горизонте, создавая иллюзию защищенности. Это почти всегда дополняется туманами, так что вода и небо сливаются, а сопки и корабли плавают по полю зрения как во сне или как декорации на сцене. Я думаю, именно восторг перед этой невероятной красотой природы вдохновлял русских офицеров, когда они в 1860-е основывали этот город и называли бухты Золотой Рог, Диомид, Улисс — это была земля, величественная, как античная история, только еще не совершившаяся, когда расцвет империй еще впереди.
Ну вот, а потом Владивосток был базой русского военного флота, а потом и гражданского флота, а потом и судостроения, и судоремонта, и разного портового хозяйства, а потом все это пришло в категорический упадок. И бухта Золотой Рог — главная бухта Владивостока — это 800 метров благоустроенной набережной и больше 20 километров более или менее не прерывающейся свалки металлолома вокруг каких-то фабричных зданий, пакгаузов, гаражей, цехов и прочих строений, имя которым не подобрать. Так что это восхитительный пейзаж, как на средневековых китайских свитках, только граница воды и неба отрихтована в стиле сталинского лагеря.
Вообще-то университет в отдельном кампусе — это не российская и не европейская, а американская традиция. У нас университеты встроены в города и составляют их главное богатство; ДВФУ, насколько я понимаю,— единственное исключение. Мне когда-то, когда решение еще только принималось, казалось очевидным, что университет надо располагать на этой набережной, в этих пакгаузах и цехах XIX века, что Университетской набережной должен быть не пустынный берег на острове Русском, а то, что называется Дальзаводская улица и что тянется вдоль всего берега Золотого Рога. Вот потратили больше миллиарда долларов на один только мост — на эти деньги можно было всю бухту превратить в главную площадь города, как в Петербурге главной площадью является Нева. Так сделали бы в Амстердаме и Ростоке, в Бергене и Гётеборге, Щецине и Гданьске — да везде, где грязные грузовые и военные порты превратились в новые городские центры. Но не здесь. Здесь сделали маленький европейский центр в чайна-тауне, а основные силы бросили на остров Русский, оставив даль заводскую за спиной.
Я этого не понимаю, но, с другой стороны, понимаю. Владивосток — сложный город, но у него есть преимущество. Там из половины окон открываются виды такой захватывающей, такой безусловной красоты, что, живи я там, я бы вообще никогда не отходил от окна. И вот когда смотришь… Есть такой русский мультфильм, «Зимняя сказка», там невероятно красивый зимний лес, и по нему бегает медвежонок и ест снег. «Красота! — кричал он.— Это надо все съесть. Я бы все это — съел. Всю эту красоту. А съем — и поспать можно будет!» Каждый раз, когда смотришь из окна, хочется вырваться отсюда — туда, в эту природу, и начать все заново на новом месте. И все съесть.
Во Владивостоке неожиданно осознаешь, что русская цивилизация — она еще очень молодая. Она обжилась тут еще как-то эксизно, вчерне. В конце концов, на территории Рима до того, как Август построил его в мраморе, тоже был много спорного — тут тебе и Клоака Максима, и Марсово поле, и Бычий форум с гладиаторскими боями. Может быть, это первичное русское освоение китайского пейзажа исчезнет бесследно и на его месте вырастет город, прекрасный, как Петербург. Просто надо подождать. Просто это случится не для меня.
А сегодня можно с некоторым недоумением восхититься тем, как мило все начиналось. Владивостоку необыкновенно повезло, там в конце XIX века была Элеонора Прей, американка, которая жила в городе с мужем и 36 лет писала письма подругам и родственницам, описывая все, что происходит в городе. Владивосток не забыл ее усилий: рядом с почтамтом, откуда она отправляла свои письма, ей поставлен небольшой, но изящный памятник. Это была поистине очаровательная женщина.
«19.8.1894. В восемь часов французский корабль поприветствовал батарею двадцатью одним пушечным выстрелом, причем каждый отдавался эхом, летевшим от сопки к сопке, производя неимоверный грохот. Батарея ответила на приветствие, тоже дав двадцать один залп. Затем пятнадцатью залпами француз поприветствовал адмирала на борту "Нахимова", и конечно же "Нахимов" ответил еще пятнадцатью. Затем одновременно французы подняли свой флаг, и их оркестр играл "Марсельезу", а русские — свой, и их оркестр играл "Боже, Царя храни". Затем французы подняли русский флаг, и их оркестр играл "Боже, Царя храни", а русские корабли в то же самое время поднимали французский флаг и играли "Марсельезу". Затем на какое-то время обмен любезностями приостановился, и я смогла позавтракать».
Жаль, что потом все пошло как-то не так.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram