Чайная бесцеремонность

Чайная бесцеремонность

        Любят некоторые зарубежные фирмы прямо или намеками сообщить российским покупателям о том, что их брэнды присутствуют на отечественном чайном рынке долгие годы и даже десятилетия. Однако с момента появления чая в России потребители знали, что он бывает лишь китайским. Единственным исключением, только подтверждающим это правило, был особый московский "рогожский" чай. Во второй половине XIX века в России появились индийские, цейлонские, яванские и парагвайские чаи различных сортов и видов от разных производителей. Но ни сорт, ни имя производителя по-прежнему значения не имели: первым признаком любого чая оставалась страна происхождения. Покупали не байховый, а, например, индийский. Не пекое, а цейлонский. В том, как и почему сложилась такая традиция, разбирался обозреватель "Денег" Евгений Жирнов.
Популярным и истинно русским напитком, не менее любимым, чем квас и водка, чай стал сравнительно недавно — в XIX веке, хотя появился в России на полтора столетия раньше.
       "В 1638 году,— писал крупнейший русский знаток чайных дел К. Попов,— русское посольство, бывши в Монголии, взамен своих подарков получило вместе с прочим 200 пачек чая для Государя. Послы были весьма недовольны таким ничтожным и совершенно, по их мнению, бесполезным подарком, но по необходимости должны были принять его; потом хотели было выбросить, но почему-то не исполнили этого, чай уцелел и был привезен в Москву. Здесь оценили этот подарок, и с тех пор чай вошел в употребление сначала как лекарство. В 1674 году чай уже продавался в Москве, но постоянный ввоз его начался только с 1680 года, по заключению торгового трактата с Китаем".
       При этом чай ценился в Москве крайне дорого. За полтора фунта (1 фунт равнялся 409 граммам) чая среднего качества давали шкурку соболя. И еще долгое время чай оставался крайне дорогим товаром, доступным лишь избранным. В начале XIX века в Москве продавали лучший цветочный китайский чай по 10-12 рублей ассигнациями за фунт, а это были весьма внушительные деньги — на них можно было купить три-четыре коровы.
       Причина дороговизны была простой. Выращивали чай только в Китае да в закрытой от внешнего мира Японии. И потому китайские монополисты могли держать монопольно высокие цены на свой эксклюзивный товар. Да и сама покупка чая была сопряжена с немалыми трудностями. Китайцы отказывались принимать в оплату русские золотые и серебряные монеты, а если и принимали, то с пересчетом по исключительно выгодному для себя курсу. Не меньший вклад в цену вносили сложность и дальность доставки, когда нежный чайный лист приходилось везти караванами практически через всю Азию. Чтобы особый товар не пострадал от пыли и влаги, ящики с чаем, изготовленные из не имеющего собственного запаха дерева, обивались кожей. По пути чай в ящиках прел, и при его заваривании получался особенный привкус, высоко ценимый русскими и зарубежными приверженцами тонизирующего напитка из Поднебесной. Иного способа доставки чая, который позволял бы миновать территорию России, в те времена не существовало (до 1842 года китайские порты были закрыты для захода иностранных судов), и потому, несмотря на все затраты и тяготы долгого пути, русские купцы получали солидный доход от перепродажи чая английским, голландским и немецким коллегам.
       Не воспользоваться своим исключительным положением было грешно, и потому после заключения в 1727 году договора о торговле между Россией и Китаем была основана торговая слобода Кяхта (ныне райцентр в Бурятии возле российско-монгольской границы).
       "Дозволено было,— писал Попов,— всем лицам, имеющим право производить торговлю, торговать в Кяхте и в Цурухайту. Эта торговля производилась через Кяхту; из товаров, отпускаемых в Китай с нашей стороны, видное место занимал пушной товар и юфть. Из Китая же получали мы чай и бумажные ткани. Казна отправляла внутрь Китая и в Пекин свои караваны с пушным товаром, но там происходили очень часто разные неприятности и ссоры между китайскими чиновниками и нашими приставами при караванах, вследствие чего караванная отправка в Китай была прекращена".
       
Одновременно с организацией торговли в Кяхте российское правительство пыталось решить проблему невыгодного русско-китайского валютного обмена. Выход был найден простой и эффективный: вывоз золота и серебра в Китай (как в слитках, так и в монетах) был категорически запрещен. Фактически русским и китайским купцам не оставалось ничего другого, как только обмениваться товарами, чем они и занялись со всей присущей им изворотливостью. Попов писал:
       "Кяхта сделалась главным центром менового торга русских с китайцами. До 1800 года, пока еще не были утверждены положения для менового торга, составленные купечеством, и пока еще по этому предмету не дана была инструкция кяхтинской таможне, меновой торг совершался самым беспорядочным образом. Обменивая свои товары на китайские, русские купцы не обращали никакого внимания на ценность китайских, а руководствовались при этом своими собственными соображениями; все это породило целый ряд обманов и несогласий, для устранения которых на будущее время и решено было установить наконец раз и навсегда известные для менового торга правила. Таким образом, с 1801 года русские при промене товаров не имели уже права назначать цену ниже установленной компаньонами кяхтинского купечества, а для того, чтобы наши русские товары имели большой сбыт у китайцев, не дозволялось отпускать товар на деньги, а допускалась только мена товара на товар".
       Как ни странно, архаичный способ торговли способствовал не только росту товарооборота, но и прогрессу русской промышленности. С появлением Кяхты цены на чай пошли вниз, и он стал доступен более широким слоям населения. Увеличение спроса вызвало необходимость закупки большего количества товаров для обмена на чай, и, соответственно, спрос на них стимулировал открытие новых производств, включая ткацкие, поскольку в Китае оценили и стали покупать русскую мануфактуру. А поскольку ее не хватало, отечественные купцы стали закупать главным образом английские товары и переправлять их в Кяхту.
       Обороты постоянно росли, что не могло не радовать и китайское, и русское, и английское правительства. Если в последнее десятилетие XVIII века в Россию ежегодно ввозилось около 600 тонн чая, то в первое десятилетие XIX века — уже вдвое больше, а к 1830 годам ввоз вырос до 2300 тонн в год. Однако по мере строительства и развития фабрик в России нужда в британских товарах начала постепенно исчезать. Британцы попытались обосноваться в Кяхте, но русские купцы этому, мягко говоря, не благоприятствовали. И в Англии, а также в ангажированных британцами российских и зарубежных изданиях началась кампания против нецивилизованной русской торговли в Кяхте, противоречащей всем правилам цивилизованного мира. В кампании принял участие известный критик России маркиз де Кюстин, который в своей знаменитой книге "Россия в 1839 году" доказывал, что русский путь доставки чая из Китая не является сухопутным. Маркиз писал, что теперь, в цивилизованном XIX веке, немалую часть пути чай из Кяхты проделывает по рекам, что немногим хуже английского способа перевозки чая из Китая морским путем. То есть, по мнению маркиза, русские купцы лукавили, утверждая, что получают из Китая и перепродают европейцам чай более высокого качества, поскольку везут его посуху.
       И все же пропагандистская кампания не имела особого успеха. Русские специалисты по чайной торговле в ответ доказывали, что кяхтинская торговля — единственная форма для нормального товарооборота с Китаем.
       "Меновая корпоративная торговля с китайцами,— писал русский знаток чая А. Шипов,— установилась не нашими купцами-монополистами, как их называют, но сложилась исторически и была следствием распоряжений китайского правительства, которое, не допуская в китайские владения наши караваны, установило мену товаров на самой границе, отдав ее в виде привилегии нескольким купцам Сансинской провинции и предписав им держать русских купцов в своей зависимости и назначать цены на китайские товары самые высокие. Следственно, корпоративная торговля с нашей стороны была установлена по необходимости, в ограждение от китайской монополии, и порядок кяхтинской торговли вошел в наше законоположение, а не был произвольною стачкою монополистов, как это часто представляют. Впоследствии наши купцы весьма умно вели торговлю, приобретая в Москве, чрез строгую браковку, высокого сорта товары, брали с китайцев большую цену и выменивали лучшие чаи; что же касается до низкого сорта товаров, туда привозимых, то хозяевам их предоставлялось право торговать лишь после расторжки высоких сортов. Конечно, люди капитальные, покупающие в Москве высокосортные товары, пользовались в этом случае большим преимуществом. Это породило зависть, споры и жалобы со стороны мелких и недальновидных торговцев".
       
Однако главной причиной того, что британская пропаганда не принесла желаемого результата, были русские чаеторговцы. Меновые операции требовали огромного оборотного капитала. Китайцы ничего не продавали в кредит, и потому русским купцам приходилось закупать на свои средства товар, оплачивать его доставку в Кяхту, а также платить наличными за отправку чая в центральную Россию. Выжить в таких условиях могли только самые ловкие и знающие рынок предприниматели. Они считались наиболее уважаемыми представителями купеческого сословия. Именно они начинали торговлю на самых крупных русских ярмарках, прежде всего Нижегородской. От того, насколько успешно они реализовывали чай и как начинали закупку товаров для Китая, зависел весь успех ярмарочной торговли.
       Уже к середине XIX века всю оптовую чайную торговлю в России поделили между собой пять-шесть крупнейших фирм. Они же подавили все попытки мелких игроков рынка устраивать искусственные колебания цены на чай. Они купили чайные фабрики в Китае и начали вывоз продукции, обработанной и упакованной в местах сбора чайного листа. Об оборотах и доходах чайных фирм можно было судить на примере крупнейшего кяхтинского торговца А. С. Губкина. Он обеспечивал поставки в Россию трети потребляемого в стране чая. После его смерти состояние и бизнес перешли к детям его дочери. Внучке, М. Г. Ушковой, досталось огромное поместье на Волге, скромным украшением которого были Жигулевские горы. А внук А. Г. Кузнецов кроме крупной доли в дедовской фирме имел в Крыму поместье "Форос". На принадлежавшей чаеторговцу Кузнецову яхте "Форос" отдыхали члены императорской фамилии и будущий король Великобритании Эдуард VII. Высочайшее внимание к чаеторговцам имело вполне материальную подоплеку. Кроме налогов, они платили таможенные сборы в десятки миллионов рублей ежегодно, что составляло до четверти всех налоговых сборов в России.
       Несмотря на это, названия фирм редко воспринимались населением в качестве, соответствующем нынешним брэндам. Дело в том, что долгие годы чай, как дорогостоящий товар, продавался исключительно на развес. В Санкт-Петербурге, например, годами чаем торговали лишь в одной лавке в Гостином Дворе. Товар был небрэндированным, и потому, например, среди поставщиков чая ко двору числилось и товарищество братьев К. и С. Поповых, занимавшихся привозом чая из Китая, и некие чайные магазины, никакого отношения к кяхтинской торговле не имеющие. Все знали, что покупают именно китайские чаи, и различали их главным образом по тому, черные они, зеленые или цветочные, рассыпные или спрессованные в плитки или кирпичики.
       Естественно, чаи от наследника Губкина — Кузнецова, а также и от фирмы братьев Поповых были самыми известными в России. Однако существовало бесчисленное количество мелких фирм, которые покупали чай у оптовиков и упаковывали его самостоятельно, давая ему собственные цветистые названия и рисуя замысловатые картины на банках и пачках чая. Привлекавшийся для выявления всякого рода ухищрений чаеторговцев фармацевт А. Буковский вспоминал:
       "Один чаеторговец, спускавший сильно поддельный чай по сравнительно высокой цене, укупорив его в очень изящно сделанную и расписанную жестянку, на вопрос, как не стыдно ему так поступать, ответил следующее: 'Вам, господа, как людям понимающим толк в чае, я не продам такого чая; а вот явится глупый мужик и начнет требовать, чтоб я дал ему хорошего чая в красивой жестянке, да еще и по очень дешевой цене,— что же, по-вашему, я должен делать? Ведь если я ему скажу, что он требует невозможного, он обругает меня, купит то, что ему нужно, у моего соседа, будет, конечно, доволен своей покупкой, потому что очень долго торговался и много выторговал, а ко мне уже и сам никогда больше не придет, да и своих знакомых предостережет, а у меня семья, я должен ее содержать и казне подати платить'".
       К обману прибегали, даже если чай был настоящим.
       "В прежнее время,— писал известный знаток чая А. П. Субботин,— розничные торговцы, ничтоже сумняшеся, красноречиво повествовали о чаях 'с собственных плантаций', даже доходили до того, что рекомендовали чаи, 'выкраденные случайно из садов мандаринов' и пр. В новейшее время, когда крупные фирмы открыли свою розничную торговлю, когда потребители стали умнее и меньше доверяют кричащим воззваниям и непонятным quasi-китайским терминам, рекламирование чаев стало сдержаннее. Но и теперь не обходится без искусственных восхвалений и приманок; так, рядом с названиями сортов довольно щедро рассыпаются эпитеты, восхваляющие качество чаев: 'превосходнейшего достоинства', 'отборный', 'чуднаго вкуса', 'никогда еще не бывший в продаже', 'впервые вывезенный из Китая', 'знаменитый по своему сильному настою', 'из редкостей редкость', 'единственный сорт для любителей', 'замечательный по своему вкусу и аромату' и т. п.".
       По аналогии с "китайским чаем" стали брэндами "индийский чай" и "цейлонский чай" после того, как в этих английских колониях начали выращивать вывезенные из Китая чайные кусты, а русские купцы оценили преимущества покупки там чайного листа. По качеству, как считали тогда, индийский и цейлонский чай значительно уступал китайскому. Однако сбор листа в Китае продолжался лишь с марта-апреля по июнь, а урожай был относительно небольшим. В Индии же чай собирали с марта по декабрь, а на Цейлоне — круглый год. Именно поэтому в начале XX века в Калькутте и Коломбо были открыты закупочные конторы крупнейших русских оптовых чайных фирм. А вскоре к ним добавились и представительства на острове Ява, где также начали круглогодично собирать чайный лист.
       Как повелось, по стране происхождения начали называть и чая мате, поставки которого в Россию начались в 1883 году. "Парагвайский чай" рассылала по всей империи одна из чайных фирм в Варшаве.
       Даже особый, известный только в России чай называли по месту происхождения — "рогожским". Профессор В. А. Тихомиров писал:
       "Спитым чаем называется чай, уже бывший в употреблении, затем высушенный и снова пущенный в продажу вместо настоящего или как подмесь последнего. Рогожским называется он потому, что этим недозволенным делом занимаются многие мелкие домовладельцы Рогожской части г. Москвы, получающие спитой чай из харчевен и трактиров, высушивающие его в нарочно устроенных для того печах и продающие снова лавочникам или в те же харчевни. Спитой чай вообще сушится очень небрежно, пригорает, засоряется кусочками угля и подкрашивается жженым сахаром. Спитой чай характеризуется отсутствием кофеина, но факт этот имеет значение лишь в тех случаях, когда в нем нет примеси чая не спитого, а этого-то и не бывает почти никогда!"
       Существовал и другой класс подделок, которые назывались "кавказским чаем". Листья похожих внешне на чай растений из Абхазии и Аджарии высушивались и либо добавлялись в настоящий чай, либо продавались под видом такового.
       
Но вот что было на первый взгляд удивительным. Чая английских чайных фирм, которых было не меньше, чем в России, найти в продаже, к примеру, в середине XIX века было практически невозможно. И дело было отнюдь не в патриотизме русских покупателей, покупавших отечественный китайский чай. А. П. Субботин писал:
       "Толчок контрабанде был дан в 1822 г. запрещением ввоза чая по европейской границе. Сперва контрабанда проникала через Данциг в польские губернии, а через Австрию и Молдавию в Бессарабскую область, потом ток этот разливается все дальше и больше. В 50-х годах самое сильное развитие контрабанды замечалось по юго-западной границе и через остзейские губернии, которые начали много ввозить через Гамбург и Лейпциг в западные губернии. Часть его конфисковалась и продавалась в Москве от таможни. С удешевлением морской доставки и с понижением цены вне России выгоды от контрабанды все возрастали и, невзирая на все меры правительства, контрабандный чай лился рекою. При том же чай представляет собою весьма удобный объект для контрабандного водворения, ибо при небольшом весе имеет относительно большую цену, очень портативен и может быть рассыпан во всякого рода помещения".
       В целях борьбы с контрабандой правительство Российской империи решило отменить запрет. Хотя в ответ на происки британцев в вопросе кяхтинской торговли русские чаеторговцы добивались продолжения запрета ввоза чая английских фирм. Они доказывали, что британские торговцы, в Кантоне обменивавшие чай на опиум, в такой высокоморальной стране, как Россия, должны быть поставлены вне закона. Правда, нужно признать, что и в Кяхте поначалу шел обмен чая не только на ткани, но и на оружие и опиум, но затем эта практика была законодательно запрещена. И все же запрет на ввоз английского чая отменили. Однако контрабанды меньше не стало.
       "В 50-х годах,— свидетельствовал Субботин,— чиновники, командированные для преследования контрабанды на западной границе, удостоверили, что вся западная полоса России потребляет почти исключительно контрабандный чай и даже у значительных торговцев нельзя найти в продаже кяхтинского чая без примеси кантонского, что на границе для контрабандного промысла были учреждены страховые конторы, принимались подряды на доставку чая (sic!) и пр. В начале 60-х годов вычислено, что при пошлине в 35 коп. с фунта премия контрабандистам составляла более 100%; при этом из официальных и др. отзывов выяснялось, что в начале 60-х годов кантонский чай водворялся в Россию тремя главнейшими путями: 1) с запада через прусскую границу и Царство Польское, откуда этот чай провозился в соседственные губернии, а также в С.-Петербург и Москву; 2) на севере — через Финляндию и 3) с юго-запада через австрийскую границу, а в особенности через Дунай, для сбыта в пограничных губерниях, в Малороссии и Новороссийском крае. Преследование этой контрабанды на границе могло производиться лишь соответственно средствам местного таможенного надзора, и хотя частые, кровопролитные стычки пограничной стражи с толпами вооруженных контрабандистов свидетельствовали, что стража эта исполняет свои обязанности, но нельзя было не признать, что при обширном протяжении нашей сухопутной границы таможенный за нею надзор оказывался вообще недостаточным. Оттого чай легко и удобно провозился тайными путями в огромном количестве и при том везде находил верный и выгодный сбыт...
       В 70-х и 80-х годах через западную границу стали ввозить кантонский чай на миллионы руб.; это облегчалось тем, что ввоз чая был разрешен не только через большие таможни, но и через мелкие заставы; иногда небольшая часть предъявлялась к оплате, а другая шла через 'зеленую таможню'".
       Английский индийский чай везли в Россию через Персию в мешках. Такой же способ избрали и румыны.
       "Из Румынии,— писал Субботин,— идет много контрабандного чая; на ввозимый в эту страну чай взимается пошлины только 60 сантимов с фунта, так что есть прямой расчет получать его через Румынию для контрабандного сбыта в Россию в виду огромной разницы в тарифах. В Румынии существуют чайные склады, отправляющие чай контрабандным путем в Россию, где пошлина дает сбережения 70-80 коп. на фунт, расходы же контрабанды составляют: румынская пошлина 5 коп., водворение (повозки, укупорка и пр.) — 15 коп., уступка русским торговцам 30 коп., всего 50 коп., так что остается 20-30 коп. с фунта барыша, а так как в одну ночь водворяется по 1000-2000 фунтов, то единовременный заработок доходит до 200-600 р. Чай переносится на русскую границу вброд в мешках (по два пуда), там грузится на повозки (бывает по 3-5 разом) и везется вскачь через таможенные линии. Больше всего идет контрабанды осенью в темные ночи; перевозят только невысокие сорта, так как провоз дорогих сопряжен с большим риском".
       Этот способ заработка для английских и прочих оптовых торговцев был, безусловно, хорош. Но закрепиться на русском рынке, провозя чай в мешках через границу, было весьма затруднительным делом. Да и после краха Российской империи все попытки английских торговых фирм попасть на русский рынок закончились безрезультатно. Причиной тому прежде всего была ударная работа русских чаеторговцев во время первой мировой войны.
       Вскоре после начала войны и введения сухого закона казна остро почувствовала снижение уровня государственных доходов. Однако давать задний ход и открывать вновь торговлю водкой было неудобно. И потому возникла идея введения государственной чайной монополии. Логика чиновников была понятной. Ведь вся чаеторговля сосредоточена в руках небольшого количества фирм. Так почему же не сделать их зарубежных служащих, занимающихся закупками, госчиновниками и не поручить им делать ту же работу в интересах государства? А фирмы продолжали бы торговать чаем в стране, покупая его у государства по установленной казной цене. Перепуганные насмерть чаеторговцы закупили в 1916 году огромное количество чая и ввезли его в Россию. Однако воспользоваться этим товарным запасом им было уже не суждено. Огромные склады чая попали в распоряжение большевиков. И потому, когда английские фирмы при посредстве бывших русских чаеторговцев стали предлагать кремлевским мечтателям свои услуги в поставках чая, им вежливо отказали.
       Большевики использовали не только чай и традиционную систему обозначения чаев по месту происхождения — "грузинский", "краснодарский" и т. д., но и предложенные в период обсуждения чайной монополии принципы разделения чая по сортам от высшего до третьего. И даже когда после второй мировой войны и получения Индией и Цейлоном независимости в советские порты пошел чай целыми теплоходами, его после упаковки на чаеразвесочных фабриках продолжали именовать "индийским" и "цейлонским" соответствующего сорта. Так что если чаи известных ныне брэндов и присутствовали в СССР, советские граждане об этом не подозревали.