Жилые предания

В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла новая книга известной исследовательницы повседневности Наталии Лебиной «Хрущевка» — путеводитель по быту 1950–1960-х годов, устроенный как путешествие по среднестатистической советской квартире.

Текст: Игорь Гулин

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Свою книгу Наталия Лебина начинает с сознательного анахронизма: слово «хрущевка» стало мемом, то есть в каком-то смысле деисторизированным понятием. В нем звучит предубеждение, почти презрение. Слыша его, мы отлично понимаем, какого рода здание имеется в виду. Речь о хлипких блочных пятиэтажках с маленькими, не слишком уютными квартирами, текущими потолками, совмещенным санузлом, некрасивой мебелью из ДСП, прекрасной слышимостью в отношении соседских дел и забав. Сейчас, по крайней мере в больших городах, хрущевки превращаются в вымирающую натуру; их сносят ради новых многоэтажек и почти никому их не жалко. Так мы забываем, насколько революционным начинанием было затеянное в середине 1950-х массовое жилищное строительство. Объективно говоря, именно пятиэтажки (а не, скажем, космическая программа) оказались главной вещью, что осталась людям от эпохи Никиты Хрущева. Хрущевки стали рассеянным по всему Советскому Союзу памятником второму генеральному секретарю.

Наталия Лебина не первый раз рассказывает бытовую историю оттепели. В последние 30 лет выходили ее работы «Обыватель и реформы» (в соавторстве с Александром Чистиковым), «Мужчина и женщина: тело, мода, культура», «Повседневность эпохи космоса и кукурузы»; в книгах «Энциклопедия банальностей» и «Пассажиры колбасного поезда» тоже немало отрывков, посвященных 1950-м и 1960-м. В общем, в «Хрущевке» много хорошо отработанного ею материала, но организован он тут по новому принципу — вокруг не темы, но места. На протяжении книги Лебина перемещается из микрорайона во двор, из двора в подъезд, оттуда в квартиру, продвигается по комнатам: кухня, ванная, гостиная, спальня. Таким образом, публичная жизнь, расцвет которой ознаменовала оттепель, оказывается за кадром, в центре — жизнь частная во всем ее многообразии: от возвышенных бесед на кухне до самого гротескно-телесного низа (немало страниц Лебина уделяет практикам мочеиспускания и дефекации, глава эта называется «Гаванна» — так на фоне советско-кубинской дружбы издевательски называли совмещенный санузел).

Жилищная политика хрущевской эпохи была частью большой программы десталинизации. Ее задача — преодоление имущественного (а в какой-то степени — классового) расслоения, начавшегося еще в 1930-х и ставшего окончательно очевидным в последние годы сталинской эпохи, открыто, конечно же, никогда не признаваемого. С одной стороны, роскошное жилье в высотках и других строениях сталинского ампира, в которых обитала бюрократическая и культурная элита: с хрустальными люстрами, пышной мебелью, обширными библиотеками, отдельной столовой, прислугой и настольной «Книгой о вкусной и здоровой пище». С другой — коммунальные квартиры и бараки, в которых — иногда по пять или больше человек в комнате — ютилась большая часть населения. Хрущевки возникают на этом двойном фоне. Это, возможно, самое заметное проявление реальной социалистической политики в Союзе Советских Социалистических Республик.

Однако Лебина не раз подчеркивает, что рождение хрущевок стоит воспринимать в интернациональном контексте. Доступное массовое жилье строят в послевоенную эпоху повсюду в Европе. Лебина сравнивает тексты Василия Аксенова, Виктора Драгунского, Анатолия Рыбакова с романами Эльзы Триоле, Генриха Бёлля и Джона Брэйна (популярного в Союзе представителя английских «молодых рассерженных») и обнаруживает, что жизнь небогатых жителей новых типизированных домов в СССР, Франции, Германии, Британии была устроена на редкость похоже.

Жизнь эта окрашена эйфорией от долгожданного обретения собственного пространства. Лучший документ этого восторга — оперетта «Черемушки», написанная Дмитрием Шостаковичем на слова Владимира Масса и Михаила Червинского (а также одноименный фильм Герберта Раппапорта), вполне убедительно, несмотря на весь свой гротеск, фиксирующая, какое поэтическое счастье может дать перемена жилищных условий. Одновременно с тем это жизнь стесненная, наполненная массой неудобств и неурядиц, часто фрустрирующая. Особенно — для жителей собственных деревянных домов, которых насильно переселяли в пятиэтажки, когда бывшие деревни превращались в городские районы, но и для всех остальных тоже. Как пишет Лебина, советская жилищная политика руководствовалась принципом «N–1», то есть комнат всегда должно быть на одну меньше, чем людей: родители вынуждены спать с маленькими детьми, дети постарше — с бабушками. Место есть, но его всегда немного не хватает.

Эту амбивалентность, а также особую неказистую прелесть хрущевок лучше всего ловит искусство, поэтому среди любимых источников Лебиной — романы, фильмы, стихи Евтушенко, картины Юрия Пименова — главного поэта новых районов в советской живописи. Здесь есть и анализ строительных нормативов, прейскурантов мебельных и продуктовых магазинов (пара страниц посвящена молоку в треугольных пакетах) и прочей бюрократической документации, но и его Лебина старается разрядить прибаутками. Еще один предмет ее интереса особенной нежности — карикатуры из журнала «Крокодил», посвященные бытовым предрассудкам новоселов и мелким недосмотрам в работе строителей. В общем, «Хрущевка» мало похожа на академический труд. Это популярная работа — нечто вроде аттракциона, маленького путешествия в Советский Союз.

Наталия Лебина. Хрущевка: советское и несоветское в пространстве повседневности. М.: Новое литературное обозрение, 2024

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram