Осознанная необходимость абстракции
Размышляет Милена Орлова
Лет десять назад известные ерники, отцы соц-арта Виталий Комар и Александр Меламид провели социологический опрос, чтобы узнать художественные вкусы россиян. Строго следуя социологическим данным, они написали две картины. Одна — "Любимая картина русского народа", другая — "Нелюбимая картина русского народа". На первой были лес, поле, медведь и, кажется, речка. Вторая была абстракцией. Причем такой, какая могла бы запросто оказаться среди экспонатов открывающейся выставки в галерее "Наши художники" на Рублевском шоссе,— что-то такое лирическое, какие-то разбросанные по холсту мазки, в левом углу светлое пятно, в середине — темное, ассоциаций — море. А эти экспонаты, между прочим, работы настоящих звезд мирового абстрактного искусства, которых оказалось немало среди русских эмигрантов, осевших в Париже,— Николя де Сталь, Серж Поляков, Андре Ланской.
Если бы эта выставка была в музее, то тут все было бы понятно — у музеев всегда есть долг перед историей искусства, они просто обязаны показывать еще не показанных великих или выдающихся художников вне зависимости от того, были ли они любимы публикой или нет. Частная же галерея по определению не может делать выставку "нелюбимых картин", заведомо зная, что ни один клиент на них не клюнет. Значит ли это, что за десять лет вкусы так радикально поменялись, и каждый второй россиянин только и мечтает, что повесить у себя над диваном какой-нибудь "Кричащий красный"? И что вообще может заставить наших граждан, у которых буквально с молоком матери впитан иммунитет против беспредметной "мазни" буржуазных "жуликов" — вспомним и карикатуры из "Крокодила" с обезьянами, рисующими как Пикассо, и хрущевских "абстракцистов", уравненных главой государства с представителями секс-меньшинств, и прочие возмущенные "я тоже так могу",— полюбить абстрактное искусство?
Чувство национальной гордости — может быть. Но даже выучив наизусть, что Малевич — наше все, мало кто захочет идентифицировать себя лично с человеком, провозгласившим идеалом Ничто. Вот, пожалуй, Кандинский — это уже горячее. Набор личных ассоциаций, привязанных к цветовому спектру, все же более человечен. И вот эти знаменитые русские французы — они-то как раз гнули линию Кандинского. Никакой "геометрической" переделки мира, упаси бог, и так уж большевики накроили, никакого насилия, исключительно индивидуальная свобода восприятия. "Я так вижу" — и точка.
Именно на этот крючок "свободы самовыражения" когда-то были пойманы сотни американских и европейских коллекционеров и простых любителей искусства, которых можно встретить в любом западном музее, с благоговением взирающих на четыре зеленые полоски и одну оранжевую. Умные критики объяснили им, что демократические ценности и абстрактная живопись — фактически синонимы, и хочешь не хочешь, а любить ее придется, как и прочие, записанные в конституции, свободы. Уважай чужое видение, как чужую частную собственность,— и все будет хорошо. Вот почему непонятная и неприятная нам абстрактная живопись стоит на Западе так дорого. За свободу всегда приходится платить.