Правдивый крик паяца

Леонкавалло в Мариинке

В Мариинском театре режиссер и художник-постановщик Изабель Парсьо-Пьери поставила "Паяцев" Руджеро Леонкавалло — оперу сильных страстей. ВЛАДИМИР РАННЕВ расчувствовался.
       "Паяцы" Леонкавалло — короткая, чуть больше часа, опера, написанная в 1892 году и ставшая сразу после премьеры классическим образцом итальянского оперного веризма (от vero — "правдивый, истинный"). Этот стиль, суть которого "изображение жизни такой, какова она есть", вошел в литературную и музыкальную моду на рубеже XIX и XX веков. В основе сюжетов — не изобретательный вымысел, но "человеческий документ": перипетии реальной жизни, зачастую случаи из судебной практики. Основная тема — любовь и смерть. Основная пружина действия — ревность. Перед публикой предстают картины повседневной жизни итальянской провинции (чаще всего сицилийской деревни), со всеми деталями бытового уклада и неприглядными сторонами жизни. Поступками героев движут исключительно инстинкты и страсти. Драма любви и ревности с непременной кровавой развязкой — вот типичный веристский сюжет.
       Таков и сюжет "Паяцев", рассказанный композитору его отцом — сотрудником уголовного суда. Сила этой истории в том, что вымысел и реальность в ней переплетаются. Ее действующие лица, бродячие артисты Канио, Недда и Беппа, в первом акте обычные люди, а во-втором — актеры балагана в масках Паяца, Коломбины и Арлекина. Эта двойная проекция смещает отношения "правда — вымысел", а ведь именно такого эффекта веристы всегда и добивались. Стремление "преодолеть сцену", то есть условность вымысла, побудило постановщика Изабель Парсьо-Пьери создать спектакль как раз в духе реалистического театра. Минимальные (но не минималистские) декорации не навязывали режиссерских подтекстов и не работали на поиск параллелей с "современностью". Тем более они всегда есть в сюжете убийства в состоянии аффекта на почве ревности. Разве что костюмы уместно расширяли место действия от итальянской провинции до некоего заброшенного рабочего поселка советского образца: узнаваемые косынки и кофточки, неухоженные работяги, пьянство и несчастная "бабья доля", нищета и беспросветная проза жизни. В общем, вечные спутники жестоких нравов — что на Сицилии, что в каком-нибудь Каменноугольске. И эти параллели — не вымученные "концепты", а суть веризма, интересующегося человеком с точки зрения не географии, а психологии.
       Настоящим психологом показал себя Владимир Галузин, сыгравший Канио (Паяца). Эту премьеру вообще можно счесть его бенефисом. Артист тонко и последовательно продемонстрировал, как сильный волевой человек превращается в раба своих страстей: сначала в человека жалкого, потом в жестокого. Даже Татьяна Бородина (Недда-Коломбина) своими великолепными вокальными изысками не смогла составить противовес харизматической силе актерской игры Галузина. Ведь в веристской опере, как того требовал один из ее классиков — Пьетро Масканьи, "человеческий голос не говорит и не поет: он кричит! кричит! кричит!". И когда Канио — Галузин кричит "Имя!", требуя от жены выдать ее любовника, тут хотите верьте, хотите нет, а трепет охватывает зал. Недаром по окончании спектакля зал буквально ревел, приветствуя артиста. Немалую долю аплодисментов получил и дирижер Туган Сохиев. Оркестр звучал ясно и строго, все действие протекло от начала к концу с достаточным напряжением. Веризм веризмом, но никакая психология не спасет, если оркестр не звучит.


Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...