«Кремлевские ворота можно назвать настоящими клоаками»
Как наводили в Москве незатейливую чистоту
325 лет назад, в апреле 1699 года, царь Петр Алексеевич строжайше приказал очистить Москву, «чтоб помету никакого и мертвечины нигде не было», а тех, у чьих дворов обнаружатся нечистоты, повелел бить кнутом и штрафовать, однако москвичей было очень трудно отучить пользоваться услугами дворника по имени весна.
«Уж если эти ворота получили такое назначение в нашем сознании, то почему бы не удовлетворить вполне этому патриархальному обычаю и не устроить в таких воротах парижские загородки»
«Уж если эти ворота получили такое назначение в нашем сознании, то почему бы не удовлетворить вполне этому патриархальному обычаю и не устроить в таких воротах парижские загородки»
«Глубиною в рост человека»
Веками главным ассенизатором русской столицы была Москва-река. В описании путешествия антиохийского патриарха Макария его сын — архидиакон Павел Алеппский — сообщал об увиденном весной 1655 года:
«Мы пошли смотреть реку Москву, протекающую под Кремлем и через середину города, а до сих пор мы ее не видали, потому что она была загромождена горами снега и льда. Обыкновенно весь сор и нечистоты, как в этом городе, так и в других селениях, по которым протекают реки, счищают и вываливают на лед реки; когда он растает, все уносится вместе с ним».
В старину весна была для москвичей отнюдь не радостным временем года, так как сопровождалась великой грязью и отвратительными запахами. Тот же Павел Алеппский уверял, что в распутицу на московских немощеных улицах «грязь и слякоть были глубиною в рост человека».
Историк и журналист М. И. Пыляев писал о древней столице:
«Насколько непроходимы были улицы Москвы от грязи, видно из того, что иногда откладывались в Кремле крестные ходы».
Но и просохшие московские улицы не радовали ни глаз, ни нос. 19 марта 1686 года «объезжим головам» (полицейским того времени, назначавшимся из отставных дворян и детей боярских для наблюдения за тишиной и безопасностью жителей) было приказано:
«На Москве во всех улицах и переулках навоз и мертвечину и всякий скаредный помет очистить и вывозить за Земляной город, от слобод в дальние места и засыпать землею, и впредь ни у чьих дворов навозу и мертвечины и никакого скаредного помету на улицах метать не велеть, чтоб однолично во всех улицах было все очищено и помету отнюдь никакого не было, также и с поварен и из отходов на улицы выпусков не делать, а тот навоз или помет возить тем людям, против чьих дворов какой навоз или помет и мертвечина объявится».
На благоустройство был дан срок до 4 апреля. За ослушание знатным людям грозила опала, а «боярским и иных нижних чинов людям» — жестокое наказание батогами, без всякой пощады.
В 1688 году в указе братьев-соправителей царей Петра и Иоанна Алексеевичей от 3 октября на сбор и своз нечистоты с московских улиц была дана неделя. А если «объезжие дворяне» не смогут заставить тех людей, против чьих дворов тот помет имеется, убрать его, то, гласил указ, их самих подвергнут наказанию и ту нечистоту прикажут вывозить за Земляной город на своих лошадях.
Контролировать деятельность «объезжих дворян» поручили особым дозорщикам.
Но «помет и мертвечина» с упорной регулярностью появлялись на столичных улицах. И в последнюю весну XVII века царь Петр I опять требовал от москвичей соблюдения чистоты. В его указе, данном Стрелецкому приказу 9 апреля 1699 года, говорилось о новых карах, грозящих «всяких чинов людям», если они будут по большим улицам и переулкам Москвы «всякий помет и мертвечину бросать»:
«И тем людям за то учинено будет наказанье, бить кнутом, да на них же взята будет пеня».
В 1852 году юрист, профессор Московского университета В. Н. Лешков писал:
«Не удавалось многое Московской полиции; не удавалось долго — особенно чистота улиц… Вопрос о чистоте, впрочем, вовсе незатейливой, неизлишней, ведет за собою умножение чинов полицейских, надзора и строгости. Эта строгость против исполнителей закона, против чинов полицейских, должна была дать этим чинам большую власть над обывателями. И между тем дело не подвигалось вперед, и нечистота Москвы в законах XVIII столетия описывается теми же словами, как и в актах XVII».
«Для очищения таких пустырей присылать содержащихся в Москве в Коллегиях и прочих местах колодников»
Фото: Library of Congress
«Для очищения таких пустырей присылать содержащихся в Москве в Коллегиях и прочих местах колодников»
Фото: Library of Congress
«За неимением казенных лошадей»
К началу XVIII века в Москве появились улицы, мощенные бревнами, и в обязанности горожан вошло «содержание мостовых в исправности». В царском указе от 22 февраля 1709 года, который много дней оглашался по всем большим проезжим улицам и перекресткам, кроме традиционного требования вывезти с улиц навоз и мертвечину за Земляной город было повеление беречь мостовые бревна:
«Чтоб из мощенья мостов бревнам кражи не было, и впредь того велеть смотреть накрепко всякому против своего двора, и выбрать во всех улицах и в переулках для досмотра того помета и мостовых бревен десятских».
Виновным в невыполнении указа грозили наказания: за первый раз — битье батогами, за второй раз — батоги и штраф в пять рублей, за третий — битье кнутом и штраф в 10 рублей.
Уличенных же в воровстве бревен или в подбрасывании помета под чужие дворы в первый раз приказано бить кнутом, во второй раз — бить кнутом и штрафовать на 10 рублей.
18 марта 1712 года ко всем городским воротам были прибиты листы с указом царя, которым он вводил новые меры для побуждения подданных содержать московские большие улицы и проезжие переулки в чистоте. Теперь они коснулись и территорий вокруг многочисленных церквей и монастырей. Если объезжие усмотрят где-либо помет, говорилось в указе, то с каждого вывезенного воза следовало взять две гривны, да по две деньги с воза — объезжим за сопровождение этого транспорта к месту свалки.
Но Москва XVIII века изобиловала пустырями, и обыватели приноровились складывать мусор всякого рода там. При императрице Елизавете Петровне, любившей бывать в первопрестольной столице, аромат этих залежей стал чувствоваться даже в Кремле. В апреле 1744 года Главная полицеймейстерская канцелярия донесла Правительствующему Сенату:
«Усмотрено ныне, что во многих местах на пустырях, а особливо против Кремлевского Ее Императорского Величества дома за Неглинскими прудами, между Боровицким и Троицким мостами навозные кучи и местами помет, от чего в наступающую ныне теплоту происходит и впредь умножаться может смрадный воздух.
А понеже де в помянутом Кремлевском доме почасту Высочайшее Ее Императорское Величество присутствие бывает».
Но, сообщалось в донесении, полиция не в состоянии те пустыри очистить, так как для этого у нее нет ни каторжных, ни казенных работников, ни лошадей.
«Не повелено ль будет,— просила Полицеймейстерская канцелярия,— для очищения таких пустырей присылать содержащихся в Москве в Коллегиях и прочих местах колодников, и за неимением в Москве при Полиции казенных лошадей, теми колодниками на объявленных пустырях рыть ямы и помянутую нечистоту зарывать в те ямы».
10 апреля 1744 года по указу императрицы Правительствующий Сенат приказал:
«Для чистки того помета и зарывания в ямы в Москве из Коллегий, Канцелярий, Приказов и Контор в Главную Полицию по требованиям оной давать колодников, кроме содержащихся в важных делах воров и разбойников, сколько от оной требовано будет; а в Полиции, в бытность тех колодников при той работе, давать им по одной копейке на день».
23 апреля того же года Сенат очередным указом пригрозил московским полицейским штрафовать их «без всякого упущения», если уличные мостовые не будут немедленно исправлены, а навоз с улиц и — что важно и ново! — из дворов не будет вывезен (ведь заборы зловонью не были помехой).
«Те самые места, к которым приближались с отвращением, превратились в приятное гульбище, тем более посещаемое, что оно находится в средине города»
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»
«Те самые места, к которым приближались с отвращением, превратились в приятное гульбище, тем более посещаемое, что оно находится в средине города»
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»
«Приближались с отвращением»
После свирепствовавшей в Москве в 1770–1772 годах чумы и случившегося через год опустошительного пожара властями была осознана необходимость радикального переустройства первопрестольной столицы. 14 марта 1774 года в Москве учредили особый департамент, на который были возложены многочисленные задачи по преобразованию города. Прежде всего от него требовалось выработать проект «приведения московских вод в лучшее состояние». А Каменному приказу, учрежденному в Москве по повелению Екатерины II в 1775 году, было поручено застроить как можно больше «пустопорожних мест», куда «с обывательских дворов валили разный помет и нечистоту, отчего в летнее время происходил тяжелый воздух».
Смрадный дух распространяли и московские речки Яуза и Неглинная.
Неглинка была запружена на всем пространстве от Кремля до Театральной площади.
«Все это место было самое топкое и грязное,— писал историк и москвовед С. М. Любецкий,— оно определено было для своза туда всякого сора и нечистоты; это место было также кладбищем для собак и кошек, не преданных земле».
Насколько была загрязнена Неглинка и дальше по течению, можно понять из документа, отправленного обер-комендантом генерал-поручиком П. М. Ржевским в Каменный приказ 2 марта 1776 года, в котором он писал о необходимости спустить гнилую воду из мельничного пруда на Неглинной:
«От Мясного ряду и харчевен нечистоты и помету происходит не только в летнее, но и в зимнее время вредная мерзкая вонь, так что проезжающим в Троицкие ворота через мост, а паче мне и прочим живущим в Кремле, не меньше ж и близ того пруда на Неглинной обывателям по той нечистоте может наносить вредительную болезнь».
В Каменном приказе согласились, что «реке Неглинной от многолюдства бывало немалое засорение, отчего в вешнее и летнее время происходил смрадный воздух».
В июне 1777 года план по «приведению в ней вод в полезное состояние» был представлен императрице. Но, видимо, не удовлетворил ее, так как в апреле следующего года в Москву был отправлен другой инженер для составления нового проекта.
Пруды на Неглинке были спущены в 1780–1790-е годы. Но сама болотистая речка, куда по-прежнему сваливался всякий мусор, мирно гнила между стенами Кремля и Московского университета еще два десятка лет, пока ее не заключили в трубу и не засыпали землей.
В 1824 году Жорж Лекуант де Лаво, секретарь Московского общества испытателей природы и член Французского географического общества, писал о Неглинке и Александровском саде, разбитом над ней:
«Речка представляла мутный ручей и заражала воздух; теперь сей тлетворный ручей скрывает воды свои в подземном протоке.
А те самые места, к которым приближались с отвращением, превратились в приятное гульбище, тем более посещаемое, что оно находится в средине города».
Не только центр Москвы, но и весь город, отстроенный и благоустроенный за 15 лет после пожара 1812 года, было трудно узнать.
«Географическое положение Москвы, широта улиц, сады и повсеместная чистота и порядок суть причины, что в сей нашей столице воздух чище и здоровее, нежели в других городах европейских,— писал литератор и переводчик И. Г. Гурьянов в 1827 году.— В прежних веках во многих местах Москвы находились озера, места болотистые, пруды от времени застоявшиеся и овраги, где сваливалась всякая нечистота… Ныне же все совершенно преобразилось: озерки и пруды вычищены, иные соединены подземными, искусно проведенными каналами; болотистые места осушены; всюду видимы чистота, опрятность и порядок: широкие улицы устланы каменными мостовыми и тротуарами. Прежде бывшие, по обстоятельствам выстроенные стены Белого города и вал Земляного города обращены в прелестные бульвары».
«В надлежащем количестве, в короткое время они не могут быть сделаны, потому следует устраивать их постепенно, начав с тех мест, в которых они наиболее нужны (город. площади, рынки и пр.)»
Фото: ROGER-VIOLLET / AFP
«В надлежащем количестве, в короткое время они не могут быть сделаны, потому следует устраивать их постепенно, начав с тех мест, в которых они наиболее нужны (город. площади, рынки и пр.)»
Фото: ROGER-VIOLLET / AFP
«Чтоб они не обращались в клоаки»
Но с годами, с увеличением населения, особенно после отмены крепостного права, Москва опять стала славиться дурными запахами. В 1866 году В. Ф. Одоевский писал в газете «Голос»:
«Загляните во все кремлевские ворота, за исключением Спасских, у которых, пo крайней мере, стоит часовой, хотя собственно по поводу снимания шапок. Кремлевские ворота можно назвать настоящими клоаками Москвы.
Здесь беcцеремонно отправляются все естественные потребности, и с каждою весною образуется вновь нестерпимое в высшей степени зловоние.
Уж если эти ворота получили такое назначение в нашем сознании, то почему бы не удовлетворить вполне этому патриархальному обычаю и не устроить в таких воротах парижские загородки (общественные туалеты.— "История") так, чтоб нечистоты могли стекать в один резервуар, где они могли бы удобнее засыпаться известкою, углем или заливаться древесною кислотою — средства возможные, когда нечистотами покрываются все углы и все стены внутренности ворот».
В эти годы о необходимости общественных туалетов очень много писали, но соорудили такую «загородку» лишь одну — в Петербурге, у публичной библиотеки. Возмущенный писатель предлагал учредить полицейский надзор у кремлевских ворот — «хотя бы для того, чтоб они не обращались в клоаки».
Но в отчете за 1866 год, представленном Московским комитетом охранения народного здравия генерал-губернатору А. В. Долгорукову, разъяснялось:
«Устроить в Москве общественные ретирады и писсуары. В надлежащем количестве, в короткое время они не могут быть сделаны, потому следует устраивать их постепенно, начав с тех мест, в которых они наиболее нужны (город. площади, рынки и пр.).
Пока не будут устроены в надлежащем количестве публичные ретирады и писсуары, нельзя и требовать, чтобы народ не иcпpaжнялся на открытых местах».
После того как в некоторых европейских городах в 1850-е годы начались работы по прокладке канализации, русские газеты стали много писать об актуальности этой проблемы и для отечественных городов.
Так, публицист и издатель М. Н. Катков писал в «Московских ведомостях» в июле 1871 года:
«Неужели так всегда и должно остаться, чтобы первым впечатлением, встречающим въезжающих в Москву в одну из застав, было едкое и удушливое зловоние, которое так и охватывает их? Такое зловоние царит кругом всего города, за исключением местностей около Тверской и Сокольнической застав, и происходит от способа очистки нечистот, которого доселе держатся в нашем городе.
Москва окружена кольцом складов гниющих человеческих извержений, отравляющих и порождающих вредные миазмы.
Но огромное количество нечистот не вывозится из города даже и этим нехитрым способом; стоит пройти по любой из московских улиц, стоит заглянуть в любой двор большого дома, чтоб увидеть кучи навоза и иных нечистот, спокойно лежащих на своих местах и подвергающихся всем последствиям атмосферических перемен».
Но зловоние было меньшим злом в этой ситуации — страшнее были регулярные эпидемии холеры и многочисленные случаи туберкулеза и тифа.
Через год М. Н. Катков радостно сообщал своим читателям:
«Давно уже ходят слухи, что Москву, население которой растет так же быстро, как и ее неряшество, хотят канализовать, то есть умывать ее и спускать нечистоты через подземные трубы, которые уносили бы все разлагающееся и гниющее в поля».
Первый обширный проект канализации был представлен в Московскую городскую думу в 1874 году. Но вопрос о канализации Москвы переходил из комиссии в комиссию почти 20 лет. И приступили к ее сооружению лишь в 1893 году. Спустя пять лет она заработала.
«Дворники не должны дозволять проходящим мочиться на улицах»
Фото: РИА Новости
«Дворники не должны дозволять проходящим мочиться на улицах»
Фото: РИА Новости
«Сезон болезней, грязи, зловония»
Гораздо чище в Москве стало с весны 1879 года, так как после произошедшего 2 апреля покушения революционера-народника А. К. Соловьева на Александра II в нескольких губерниях было введено военное положение, в связи с чем 5 апреля 1879 года вышло постановление московского генерал-губернатора В. А. Долгорукова, в котором объявлялось, что в каждом доме в Москве должен быть дворник. Правда, блюстителям чистоты вменялось в обязанность избавлять город прежде всего от «политического мусора»:
«Дежурные дворники и ночные сторожа,— говорилось в документе,— обязаны наблюдать, чтобы не было нигде наклеиваемо объявлений, афиш и т. п. без предъявления надлежащего на то разрешения; наблюдать, чтобы по мостовым, бульварам и тротуарам не было разбрасываемо как объявлений, афиш или подметных писем, так и предметов, могущих причинить вред».
Но наряду с этим сор и навоз, в течение дня появлявшиеся на улицах и в особенности на тротуарах, убирались немедленно; лед и снег свозились с улиц в течение суток; в гололед тротуары посыпались песком — как предписывала инструкция.
А в 1892 году в ней появился новый пункт: «дворники не должны дозволять проходящим мочиться на улицах», так как в Москве соорудили несколько общественных писсуаров.
Нерадивые дворники и сторожа подвергались «в первый раз денежному взысканию до 10 рублей, а при несостоятельности к платежу — аресту до 7 дней; во второй раз высылке из столицы на определенный срок». Домовладельцев же, у которых не было дворников, ждал штраф в 500 рублей.
В начале XX века в Москве было 14 900 дворников. Когда они приступали к кайловым работам — кирками и ломами скалывали лед, «делали весну», шум стоял по всему городу. И это означало, что впереди — тяжелое время: оттаивание и обнажение всего, что накопилось за зиму в непарадных частях города. Ведь написанное публицистом С. А. Приклонским в 1886 году еще долго оставалось актуальным:
«Весна хороша только в деревне. В городе она — сезон болезней, грязи, зловония и строжайших циркуляров. Сверху донизу, по всем инстанциям, так и сыплются циркуляр за циркуляром… Но недаром сложилась пословица, что "указы огненные, люди каменные",— их никакими указами не проймешь».
И выходя в первые весенние дни из подъезда, я каждый год в этом убеждаюсь.