Ввернули психоанализ

Мариинский театр показал премьеру спектакля по опере Бенджамина Бриттена "Поворот винта". Шаг рискованный, но необходимый, считает ВЛАДИМИР РАННЕВ.

       Действительно, опера странная. В ней нет ни любовного треугольника, ни исторических персонажей, ни народных масс, ни батальных сцен. Есть гувернантка, экономка, двое детей и призраки. И унылые будни сумрачного английского поместья вроде Баскервиль-холла. Внешне вроде бы унылые. Но на их угнетающем фоне обитатели дома переживают интенсивную психологическую драму, приведшую к смерти одного ребенка и потере другого. Детей-сирот Майлза и Флору, чье воспитание дядя-опекун препоручил молодой гувернантке, преследуют призраки. Гувернантка вступает в борьбу за их души и на этом пути теряет рассудок. Флору так и не удается избавить от "голоса", изгнание же беса из Майлза заканчивается смертью мальчика. Так можно было бы пересказать сюжет оперы. А можно и иначе. Причем вариантов интерпретации событий может быть с десяток. Что есть реальный мир, а что — параноидальные плоды раненой психики, до конца понять все равно не удастся. Ясно лишь одно: вместе с детьми растет и зло в их душах. Лишенные любви, а потому безоружные перед сумраком непознанного мира, они не ведают границы между невинностью и пороком. В сущности, они обречены, и даже добродетельная, но патологически одержимая любовь гувернантки не спасает их.
       Бриттен не случайно взялся за повесть Генри Джеймса "Поворот винта" (1898). Композитора всегда интересовала психологическая нюансировка человеческих переживаний и поступков. И самое главное для него в этом поиске — обнаружение в человеке природы зла: как оно рождается, как переигрывает добродетель и оборачивает ее в злокачественную опухоль пороков. Обо всем этом Бриттен размышляет в музыке, причем с такой точностью, что его "Поворот винта" (1954) можно считать научным трудом по психоанализу.
       Постановщик спектакля шотландец Дэвид Маквикар, которого Валерий Гергиев пригласил справиться с психологическими ребусами Бриттена, выполнил свою миссию по-английски: точно и скупо. Сценография аскетична, но всякая деталь бьет прямо в суть каждого "поворота винта", то есть каждого нового поворота событий (или галлюцинаций и иллюзий событий). Предметов на сцене минимум: стол, кровать, детская лошадка, пианино. Гипертрофированно пуританские костюмы-"упаковки" (художница по костюмам Таня Маккаллин) подчеркивают герметичность психологического пространства героев. Вообще, постановщики постарались все внешнее — то есть предметное, бытовое, интерьерное — сделать как бы мнимым, несуществующим. И даже самые заметные детали — гигантские, от пола до потолка, окна — то появлялись на сцене справа или слева, то исчезали, одновременно динамизируя действие и придавая оттенок инфернальности всему происходящему.
       Голос оркестра, напротив, звучал внятным авторским комментарием происходящего. В антракте я специально заглянул в оркестровую яму и, к удивлению, обнаружил там лишь двенадцать инструментов, как и предписано партитурой Бриттена. Но у маэстро Гергиева они звучали как полноценный большой оркестр. С той только разницей, что каждый инструментальный голос был подчеркнуто графичен. В "Повороте винта" нет эффектных вокальных трюков, дешевой аффектации, блеска. Поэтому самым ценным качеством, продемонстрированным ансамблем солистов — Ириной Васильевой (гувернантка), Николаем Ирви (Майлз), Екатериной Реймхо (Флора), Еленой Витман (экономка), Любовью Соколовой и Андреем Илюшниковым (призраки), — был акцент на актерской игре и вокализованной речи. В какие-то моменты вокал как музыкальный инструмент даже пропадал из поля внимания, уступая место голосу как инструменту драматического актера. И это не в упрек!
       Призраки и психоаналитические толкования галлюцинаций, конечно, не самые выгодные темы для репертуара большого оперного театра. Но именно такие опыты как раз очень ценны для всякого академтеатра, чтобы как минимум "проветрить помещение" от репертуарных хитов, а на самом деле освободить театр от штампов большого оперного стиля.