"ЦБК с инфраструктурой стоил миллиард рублей"

Во все годы существования советской власти существовал и дефицит целлюлозно-бумажной продукции. За каждую тонну газетной бумаги шли настоящие сражения между различными ведомствами. О том, как в советские времена боролись с этим дефицитом и почему, несмотря на нехватку бумаги, экспортировали целлюлозу, корреспонденту BG ЕВГЕНИЮ ЖИРНОВУ рассказал бывший министр лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности СССР МИХАИЛ БУСЫГИН.

Business Guide: Михаил Иванович, почему в Советском Союзе всегда был дефицит целлюлозы и газетной бумаги? Ведь по запасам леса страна находилась на одном из первых мест в мире.

Михаил Бусыгин: Это был больной вопрос, я бы даже сказал — позорный. В 1960 году на этот счет вышло постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР "О мерах по ликвидации отставания целлюлозно-бумажной промышленности". Тогда было решено построить и реконструировать больше 20 крупных предприятий. Я как раз после этого постановления был назначен директором Соликамского целлюлозно-бумажного комбината. Он реконструировался и должен был давать треть газетной бумаги в стране. Но стройка не шла, и закупленное в Японии оборудование стояло под открытым небом. ЦК без конца присылал комиссии, а дело двигалось медленно. Прежние руководители комбината строительство не любили и руководить им не умели. Заказчик должен руководить строителями, иначе ничего не получиться. А тут ведь не стройка нового, а реконструкция. Нужно все делать так, чтобы производство не остановилось. Попробуй разместить на территории, где идет работа, бумагоделательную машину, когда она перевозится в двух составах по 50 вагонов!

BG: И как это удалось?

М. Б.: Я на комбинате дневал и ночевал, и через шесть лет реконструкцию завершили. Когда я принял комбинат, если удавалось в день выпустить 450 тонн газетной бумаги, мы с ребятами собирались и выпивали по стопарику. А когда я сдал его, мы делали 1250 тонн в сутки.

BG: Но бумаги и целлюлозы все равно не хватало.

М. Б.: А строительство комбинатов продолжалось. В 1968 году из Министерства лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности в очередной раз выделили целлюлозно-бумажную отрасль. Вообще, за все советское время их объединяли и разъединяли 14 раз. И меня назначили членом коллегии нового министерства и начальником главка проектирования и капитального строительства — 18 крупных строек курировал. В 1972 году странами--членами СЭВ было принято решение о строительстве Усть-Илимского целлюлозно-бумажного комбината в Иркутской области мощностью 500 тыс. тонн товарной беленой целлюлозы в год. Чтобы представить, как это много, могу сказать, что в 1940 году во всем СССР выпускали 140 тыс. тонн такой целлюлозы в год. Не присоединились к договору только чехи, которые себя потом за это очень ругали. Соцстраны участвовали в стройке вспомогательным оборудованием и металлоконструкциями, некоторые страны прислали небольшие строительные отряды. А мы через шесть лет после начала строительства должны были начать расплачиваться целлюлозой, отдавая в течение 12 лет по 200 тыс. тонн.

Начали строить — и начались трудности. А срок расплаты приближается. Братство братством, а целлюлозу отдай. В 1974 году в ЦК занервничали. И на секретариате ЦК решили назначить нового директора строительства комбината в ранге заместителя министра. Назначили меня. Я добился для комбината отдельной строки во всех планах снабжения и финансирования. Мне Госплан и Госснаб напрямую все выделяли. Комбинат и город построили в срок. Я, правда, жил на стройке. Через пять лет начали давать целлюлозу, но не беленую: цех беления целлюлозы еще не был пущен. И строители накатали на меня бумагу Косыгину (Алексей Косыгин — председатель Совета министров СССР.— BG), что Бусыгин продукцию выпускает, а документы о приемке не подписывает. Они ведь премии получали колоссальные, но нет госприемки — нет денег. Меня вызвали на Президиум Совмина. Я все рассказал. Косыгин был уже тяжело болен. Глаза такие усталые, серые, а мысль работает, как колокольчик звенит, ровно, четко. Косыгин выслушал и говорит: "Ты в сроки укладываешься?" Я подтвердил. На этом и закончили. В 1980 году строительство завода закончили, я вернулся в Москву первым замом министра, а через полтора года был назначен министром.

Масштаб работы был огромный — 2,5 млн работающих в промышленности, 3640 предприятий от Курил до Калининграда. Трудно было, но через некоторое время вся перерабатывающая промышленность заработала в трехсменном режиме. В зимнее время мы возили в сутки миллион кубометров древесины.

BG: Но целлюлоза менее дефицитной не стала. Много древесины уходило на экспорт?

М. Б.: Экспорт был большой. Несмотря на свои трудности, продавали и лес, и пиломатериалы, и картон, и целлюлозу. В некоторых случаях целлюлозу отправляли для того, чтобы комбинаты в соцстранах не простаивали. Были и валютные контракты, которые нас обязывали выполнять. Мы третью строчку занимали в списке поставщиков валюты в казну после нефтяников и металлургов. Шли вровень с химической промышленностью. Как ни странно, иногда выгодно было продавать сырье — круглый лес. И тогда, и сейчас находятся критики, которые говорят, что не надо быть придатком Запада. Но японцы платили за круглый лес больше, чем за пиломатериалы, а на их изготовление шли затраты. Поэтому, когда случались перебои с валютой, Госплан просил правительство обязать нас в числе прочих обеспечить поступление средств — продать такое-то количество круглого леса. Мы исполняли. Это ведь быстрые деньги: срубили, по ГОСТу сделали и отправили. А что касается целлюлозы и бумаги, то план мы выполняли. Больше сделать мы не могли: мощности не позволяли. Ведь после Усть-Илима не было построено ни одного крупного предприятия.

BG: Почему их перестали строить?

М. Б.: Я всему руководству правительства доказывал, что нужно строить. Мы отставали от Соединенных Штатов по выпуску целлюлозы и бумаги. А мне твердили одно и то же: нет денег. Комбинат с минимальной социальной структурой стоил миллиард рублей — тогда, считай, миллиард долларов. Их и сейчас никто вкладывать не хочет, и тогда не хотели. План каждый год сводился с дефицитом, расходы превышали доходы, и миллиард нам не выделяли. А у нас была проектно-сметная документация еще на несколько комбинатов — в Тюменской области, Марийской республике, Красноярском крае, на Енисее. Мы подсчитали, что вложения в строительство намного выгоднее, чем покупка за валюту бумаги у финнов.

BG: Так почему же денег все же не дали?

М. Б.: Все боялись наших строителей — что затянут стройку на много лет, и не будет ни денег, ни бумаги. Я говорил, что все смогу проконтролировать. Но председатель Госплана Николай Байбаков знал, о чем я хочу с ним говорить, и не принимал, каждый день переносил встречу. Я ему позвонил и сказал: "Николай Константинович, я приеду к вам в восемь вечера и буду сидеть у вас в приемной до тех пор, пока вы меня не примете". Ему куда деваться, принял. Но он даже мне, министру, всего сказать не мог. О том, насколько плохи дела в стране с финансами, о том, что продукция нашего машиностроения за рубежом уже не покупалась. Он только твердил, что новые бумажные комбинаты нам не нужны. Под конец он разозлился и говорит: "Была бы селедка, а во что ее завернуть найдется". И я понял, что никакого развития больше не будет.

В перестройку стало только хуже. План требовали полностью, а выделение всего, что нужно для его выполнения (тракторов, автотранспорта для вывоза леса, горючего), постоянно снижали. Конечно, мы все потом выпрашивали, выклянчивали и выбивали, но все это огромной кровью.

BG: Ваше министерство и вас лично тогда начали обвинять и в хищнической вырубке лесов.

М. Б.: Объясняю. Расчетная лесосека — сколько мы могли рубить в год, чтобы не навредить природе — у нас была 600 млн кубометров в год. А мы рубили 360, еще 140 не могли добрать из-за отсутствия дорог. Мы даже стали включать стоимость строительства дорог в себестоимость продукции. Меня за это ругали, но я все равно это делал, чтобы использовать лес правильно.

BG: Но вас еще обвиняли в загрязнении окружающей среды.

М. Б.: Чаще всего фигурировал Байкальский комбинат. Так я тоже говорил, что строить его было нельзя. Его построили потому, что нужны были покрышки для сверхзвуковых самолетов. При посадке они горели, а министр целлюлозно-бумажной промышленности Георгий Михайлович Орлов пообещал Хрущеву сделать для них сверхпрочный корд. Тот вцепился: "Что для этого надо?" Орлов попросил денег на строительство завода, закупку оборудования у финнов. "И,— говорит,— нужна чистейшая вода". Хрущев был авантюрный мужик, предложил Байкал. На том и договорились. Приняли решение. Комбинат за два года построили. Он маленький — всего 200 тыс. тонн целлюлозы в год. Но целлюлозы нужного качества там так и не получили. Финны продали оборудование, которое и в лаборатории, не то что в промышленности толком не испытали, вот ничего и не получилось. Орлова спасли химики, которые создали капролактам. Он-то и пошел на покрышки. А комбинат остался.

BG: Так что ученые были правы, предлагая его закрыть?

М. Б.: Правы. Но где было найти 200 тыс. тонн целлюлозы? Из них половина шла на экспорт. Как заткнуть валютную дыру? Я предлагал перепрофилировать комбинат, например, на производство тетрадей, переработку картона, чтобы сохранить рабочие места, а для производства целлюлозы построить новый комбинат на Богучанах, возле строящейся ГЭС. Но руководство со мной не согласилось: денег-то нет. При полном моем возражении выпустили постановление ЦК и Совмина о переносе мощностей Байкальского комбината в Усть-Илим. Я доказывал, что мы погубим Ангару, но меня не слушали. А на время переноса мощностей стоки комбината было решено сбрасывать в реку Иркут. А между ней и Байкальским комбинатом горный хребет высотой полтора километра. Проводить такой трубопровод и дорого, и безумно. А на Иркуте 20 пионерлагерей, и из него берет воду город Иркутск. Я упирался как мог, а Егор Кузьмич Лигачев (секретарь ЦК КПСС.— BG) категорически настаивал. И тут меня осенила мысль: по горам провести трубопровод — надо место расчистить. Я организовал пару взрывов. Народ в Иркутске заволновался, начались митинги у обкома партии. Секретарь написал жалобу Лигачеву, тот вызвал меня. "А как вы хотели трубы прокладывать,— говорю,— по воздуху?" Послали экспертов, те подтвердили, что иначе невозможно. А народ шумит. И решение потихоньку отменили.

BG: Но дефицит целлюлозы и бумаги сохраняется до сих пор, и проблему приходится решать с помощью импорта.

М. Б.: Так ведь новых мощностей не построили. Отрасль, в отличие от многих других, работает устойчиво. Есть проблемы, но все-таки нормально работает. Но подсчитали, что уровня производства, который мы имели в 1988 году, она сможет достигнуть только в 2015 году.