Брутальная комедия известного режиссера Нила Джордана "Завтрак на Плутоне" (Breakfast on Pluto) сделана по принципу "ирландского рагу" — к этой экстравагантной нации принадлежат и режиссер, и автор одноименного романа Патрик МакКейб, и их идейный вдохновитель Оскар Уайльд, и актер Силлиан Мерфи, обладатель самого порочного лица в современном кинематографе. За похождениями его героя, трансвестита-подкидыша, следила ЛИДИЯ МАСЛОВА.
"Завтрак на Плутоне", имеющий подзаголовок "Главы из моей жизни", выстроен как автобиография перверта, женоподобного юноши, придумавшего себе кличку Котенок и мечтавшего всю жизнь о двух вещах: позавтракать на Плутоне и найти подкинувшую его на церковное крыльцо мать, ускользающую от него то на подножке трамвая, то в вагоне метро, позволяя ему разглядеть только свой затылок. Как это нередко бывает с биографиями, завязки, кульминации и развязки в ней нет — Нил Джордан пренебрегает событийной канвой, подобно Уайльду, особенно гордившемуся теми актами в своих пьесах, которые не содержали никакого действия. Это, однако, не означает, что в "Завтраке на Плутоне" нет сюжета; пожалуй, здесь их даже слишком много, отдельных сюжетов, по количеству 36 главок, длящихся максимум три-пять минут, словно специально нарезанных слишком мелко, чтобы действие не успело сдвинуться с места и в итоге оказалось в исходной точке.
Сущему андрогину с неморгающими глазами цвета океанской волны Силлиану Мерфи не надо особо изворачиваться и совершать над собой насилие, чтобы продемонстрировать женственность, для каждого выхода меняя наряды не хуже Оскара Уайльда. При подготовке к роли актер вспоминал Теренса Стампа в трансвеститском кинокарнавале "Присцилла, Королева пустыни" (Priscilla, Queen of the Desert), но в основном наблюдал за женщинами. В общем, на девушку он похож больше, чем на переодетого мужика, когда в кабинете школьного директора садится на стол, как распущенная старшеклассница, и нежно мурлычет: "Вы можете звать меня Котенком" или ласково скребет по рукаву своего любовника, рок-музыканта, лапкой с наманикюренными коготками, умоляя опять-таки называть его Котенком.
В отличие от героини одного из лучших фильмов Нила Джордана, "Жестокая игра" (The Crying Game), скрывавшей свой мужской пол, герой Силлиана Мерфи даже и не думает притворяться женщиной: его и так упорно принимают за нее, особенно в полумраке ночных клубов, пип-шоу и лондонских панелей, где доводится появляться Котенку, который гуляет сам по себе. У него нет психологических проблем с мучительным обнаружением собственной сексуальной ориентации и никакой связанной с этим постыдной семейной тайны или детской травмы — герой абсолютно здоров и невинен в своей женоподобности, относится к ней без всякого альмодоварского надрыва и сохраняет чистосердечную невинность на протяжении всего фильма. Это, наверное, и позволяет ему выжить, несмотря на то что окружающая его атмосфера морального разложения перенасыщена опасностью.
Так, в одном смертельно рискованном эпизоде герой подсаживается в машину к Брайану Ферри, словно олицетворяющему всю английскую эстраду 1970-х, которая обильно звучит в фильме. Под звучащую по радио композицию Feelings персонаж Ферри пытается придушить Котенка, который успевает вытащить из кармана флакон "Шанели" и пшикнуть в физиономию культового музыканта, испохабленную тонкими усишками. А в другой сцене беззащитный Котеночек оборачивается неуязвимым котом Бегемотом, паясничающим буквально на краю могилы, точнее, уже в ней, вырытой для него террористами ИРА, чей арсенал он похитил и спрятал, обнаружив неожиданную сознательность и твердую гуманистическую позицию. Глава об этом мужественном поступке издевательски называется "Очень серьезная", и на всем ее протяжении кривляющийся трансвестит на все лады бормочет: "Серьезно, серьезно, серьезно", буквально следуя оскар-уайльдовскому напоминанию: "Как важно быть серьезным", за которым скрывается презрение к слову "серьезность" как самому глупому на свете.
Видимо, предчувствуя упреки в легкомысленности и бессодержательности "Завтрака на Плутоне", режиссер в финале вложил цитату из Уайльда в клювики двух говорящих малиновок, чирикающих на ветке: "Я люблю поговорить ни о чем. Это единственная вещь, о которой я знаю все". Тем самым автор не только обеспечил себе поддержку великого эстета, но и уподобил своего Котеночка божией птичке, имеющей санкцию свыше гармонично существовать без заботы и труда.